Только благодаря большим связям Клифа Джесси удалось кое-как выцарапать свои фотоаппараты и пленки, негативы и отпечатанные фотографии.
– Твое счастье, что ты не его жена, – заметил Клиф по этому поводу. Закон проявлял снисхождение к любовницам, относя их скорее к жертвам, чем к соучастницам.
Потрясенная до глубины сердца, оставшаяся без средств, без жилья Джесси приняла предложение Клиффорда поселиться в его крошечном домике на колесах, который располагался позади его особнячка в Хэмпстеде.
– Здесь тебя не будут беспокоить.
Когда к нему начали приставать журналисты-ищейки из желтой прессы, он пригласил их к себе на херес и дал возможность осмотреть все комнаты. Джесси в это время тихонько отсиживалась, задернув занавески, в своем неприметном убежище, похожем на сторожку, рядом с гаражом. Клиф убедил настырных гостей, что он не имеет представления, где она может быть и высказал предположение, что она скорее всего уехала к себе домой в Америку.
Далеко за полночь они обсуждали ее будущее. Клиф считал, что надо непременно выпустить ее альбом.
– Но я еще не готова к этому. Я еще не достигла нужного мастерства. Слишком нескромно с моей стороны…
– Ты настоящий художник, – строго ответил Клиф. – Или ты не считаешься с моим мнением? У тебя потрясающая – чисто американская – наивность, она придает своеобразие твоей манере. Выделяет тебя из общего ряда. И других привлекает то же самое – безыскусность.
Слова Клифа ошеломили ее. Джесси считала себя всего лишь фотожурналистом – подстерегающим нужный момент, как разбойник в кустах поджидает добычу. Она не претендовала ни на что большее.
– Ты и вправду так считаешь? – через какое-то время переспросила она.
– А как же. Я говорю серьезно.
– Ты не дразнишь меня, не водишь за нос?
Он начал краснеть:
– Носик у тебя и вправду точеный – ничего не скажешь, если, конечно, мне позволено сделать такого рода замечание, однако я сказал то, что думал.
Последовала короткая пауза. Он вдруг поднялся, словно вспомнил о чем-то важном.
– Извини.
Она следила за тем, как он шел, рассматривая картины на стенах, в чем не было никакой необходимости.
– Клиффорд…
Он повернулся к ней:
– Да?
Их дружба началась с того самого момента, когда они в первый раз встретились на ужине у Джимми Коласа. С того времени, как Джесси вернулась с Гелиоса и перебралась в дом на Хилл-стрит, Клиф стал чем-то вроде приложения к особняку, необходимым дополнением ко всем удобствам, которые там были.
– Скажи мне честно…Ты, часом, не влюблен в меня?
Его плечи дернулись. Он достал сигарету и глубоко затянулся. Только после этого он позволил себе медленно повернуться:
– Глупышка! Конечно, влюблен. Надо быть круглым идиотом, чтобы не влюбиться в тебя.
Она дотронулась до его плеча:
– Почему ты никогда ни словом не обмолвился об этом?
– Ты жила с Джимми. И мне была отведена банальнейшая из ролей в старой как мир комедии. Друг семьи, который появляется в тот самый момент, когда в нем больше всего нуждаются.
Все верно, ничего не скажешь. Она и Джимми вместе спали, путешествовали, обнимались. Но у нее с Джимми не было той близости, которая существовала с Клифом. Они с Джимми почти не разговаривали, но были не в состоянии наслаждаться этим молчанием. Джимми просматривал ее фотографии, восхищался ими, но никогда по-настоящему не видел их. Он даже гордился ее работами, но не имел представления, каковы они на самом деле.
– И теперь я живу здесь, – проговорила Джесси.
Клиф задумчиво посмотрел на нее:
– Пусть это тебя не смущает. Все будет хорошо.
Единственное, что он и мог ответить. Джесси порылась в ящике и нашла то, что искала.
– Подойди сюда. Хочу кое-что показать.
Она взяла катушку с нитками и медленно начала обматывать ниткой его и себя, словно скрепляла узами навеки.
На следующий день новость, как бомба, разорвалась на страницах газет. Джимми Коласу помог бежать из тюрьмы его сообщник, которого так и не удалось опознать.
– Дураки! – кричал Клиффорд, отбиваясь от журналистов, снова окруживших его дом, сад и ближайшие улицы. – Неужели вы считаете, что он такой идиот и притащится сюда? Да он в тысяче миль отсюда! Полные дураки!
Услышав шум, но не понимая, в чем дело, Джесси слегка отодвинула занавеску на окне в своем убежище.
– Это же Джесси! – обрадовалась своей находке одна из мелких пираний какой-то скандальной газетенки. «Были ли у нее какие-то известия от него? Знает ли она, где он? Не помогала ли она организовать его побег? Готова ли последовать за ним на другой конец Земли?»
Она заперлась самым тщательным образом, задернула все занавески и сидела не шевелясь. Зазвонил телефон. Она услышала голос Клиффорда.
– Не высовывай даже кончика носа. Репортеры, конечно, наглецы – люди без стыда и совести, но ломать дверь они не посмеют. Это уже подсудное дело.
Они обсудили все возможные варианты. Их разделяло всего несколько ярдов, но общаться они могли только по телефону.
– Как жаль, что у тебя нет подземного хода из гаража в дом.
Все-таки вдвоем было бы легче переносить осаду.
Клиф обьяснил ей, что эти акулы жаждут крови и не уйдут, пока не добьются своего. Королевский прокурор оказался в весьма уязвимом положении, и он может попытаться спасти свою шкуру, отыгравшись на Джесси. С него станется предъявить ей обвинение в организации побега. Они не обратят внимания, что все это время она вынуждена была отсиживаться взаперти.
– Тебе надо немедленно уехать из Англии, – Клиф был настроен решительно.
Ночью остались дежурить только несколько репортеров. Несмотря на обычное свое соперничество, на сей раз они решили объединиться и действовать сообща – так было больше шансов заполучить нужные сведения.
Клиф дождался наступления темноты и открыл дверь, чтобы выразить сочувствие товарищам – журналистам. Они сразу бросились к крыльцу. На его лице играла улыбка чеширского кота. Перед собой он катил небольшой чайный столик с сандвичами.
– Вы, бедняги, должно быть, здорово проголодались, пока отдежуривали свои часы?
– Какая забота! – восхитились они.
– Каждый должен делать свою работу. – Он пожал плечами, отвлекая их внимание разговором и шутками, а тем временем Джесси осторожно выбралась через заднюю дверку из своего пристанища и пробралась к улочке, где за углом ее ждала машина. Через несколько часов в отель «Блумсберри» приехал и Клиф. Его семья испокон веков пользовалась услугами этого отеля, поэтому он не боялся, что кто-нибудь раззвонит о том, что видел Джесси или его здесь.
Была опасность, что ее могут узнать в Гатвике или Хитроу – аэропортах, откуда вылетали самолеты в Нью-Йорк. Поэтому он отвез ее в Манчестер, откуда она вылетела в Олбани – там ее должна встретить Элеонора. По телефону Джесси попросила сестру держать свой приезд в секрете. Как только ищейки из газет пронюхают, что она выскользнула у них из рук, они тотчас поймут, что она улетела в Америку, и кинутся ловить ее в аэропорту, чтобы там попортить кровь. Поэтому самое лучшее – какое-то время ничего не сообщать о ее приезде ни Рейчел, ни Ханне.
Одна глава ее жизни оказалась законченной. Начиналась новая. И пока самолет летел на запад, Джесси Лоуренс с облегчением почувствовала, что ей хочется наконец оказаться в Ривертоне, увидеть родной дом, обнять сестру. И Блисс.
31
1987
БЛИСС
– Расскажи, пожалуйста, как я родилась, – попросила Блисс.
Девочка не уставала расспрашивать мать о том, как она родилась на острове в Греции. Люк в этот момент стоял в отдалении. Ясон проходил мимо. Ему уже исполнилось пятнадцать.
– Опять! Сколько раз можно выслушивать одно и то же! Не устала? – и он передразнил Блисс: – А вы знаете, я появилась на свет в Греции! – и уже другим голосом добавил: – Все знают, что ты родилась в таком экзотическом месте. Среди скал, овец и монахинь. Почему бы тебе не поговорить на другую тему?
– Ну Яа-ссо-о-н! – От избытка чувств Блисс пихнула брата в бок, а потом чмокнула в щеку. – Я обожаю тебя!
Он сделал вид, что отталкивает ее, но Джесси видела, что он при этом крепко обнимает сестру.
Элеонора отпила глоток кофе.
– Правда, она просто чудо из чудес?
Дети ушли в школу, Люк занимался саженцами в саду. Сестры остались вдвоем.
– Всякий раз, когда я смотрю на Блисс, я думаю о тебе и повторяю слова благодарности. И буду благодарить до конца своих дней. И что самое странное – все как один твердят, что она – моя копия. Веришь?
– Говорят, что люди, которые долго живут вместе, становятся похожими друг на друга. У них появляется общее выражение лица. Ведь ты сама знаешь, как дети любят подражать взрослым.
– Но Рейчел уверяет, что Блисс похожа на нее и унаследовала ее черты. Что ты на это скажешь?
– Ты знаешь, что она не упустит своего ни в чем. И в этом тоже.
– Верно, Джесси. И нам не следует забывать об этом. – Она машинально принялась барабанить пальцами по столу. – Если бы она не подарила тебе маленький пластиковый фотоаппарат, ты бы никогда не стала знаменитым фотожурналистом, не приехала на этот остров и…
– Ладно тебе, Элеонора. Давай о другом. Я так соскучилась по тебе и… так хотела узнать о том, как Люк пережил все случившееся.
– Он остался таким же, каким и был. Из него лишнего слова по-прежнему не выдавишь.
До рождения Блисс он держался отчужденно. Но отъезд Элеоноры в Грецию потряс его. Он понял, как мучил ее, как она страдала из-за его молчания, хотя он сам ничего не мог с собой поделать. Добравшись тогда до места, где они должны были остановиться с Ясоном, он кругами ходил вокруг телефона, но не мог заставить себя набрать номер – боялся, что Элеонора повесит трубку. Но весь семинар у него был скомкан, потому что он места себе не находил, и вместо того, чтобы ехать в лагерь отдыхать, как собирался раньше, рванул с Ясоном домой.
Ханна рассказывала Элеоноре, что он чуть не свихнулся. Он рыдал, как ребенок, когда говорил с ней по телефону. Представить себе Большое Каменное Лицо плачущим? Это просто немыслимо. Но он твердил Ханне, что это его вина и если что-нибудь произойдет, он покончит жизнь самоубийством. Он переживал страшно – и поделом, как считала Элеонора. И, конечно, она ни словом не обмолвилась о том, что удочерила девочку. Более того, и не собиралась открывать ему эту тайну.
Когда Ханна позвонила ему и сообщила о рождении ребенка, он подхватил Ясона в машину и приехал в город. Если он на кого-то и походил, то больше всего на медведя в клетке. Метался из комнаты в комнату, ходил чуть не по потолку – а потолки у Ханны – будь здоров какие! В конце концов он стал так действовать ей на нервы, что она отправила обоих в зоопарк.
– Как жаль, что меня не было здесь, и я не могла посмотреть его лицо, когда он впервые увидел Блисс, – заметила Джесси.
Элеонора вскинула брови:
– Ты знаешь, в какой-то момент у меня мелькнула мысль о том, чтобы уйти от него. Собиралась вернуться в Нью-Йорк с детьми. Решила – пусть он занимается своими чертовыми деревьями, своими саженцами и прививками. Я сделала маникюр – мы собирались с Рейчел идти в Бедгроф за покупками. Но когда я увидела его лицо и поняла, как он настрадался, а маленький Ясон бросился ко мне из-за его спины… – Она не могла продолжать.
– Я помню, что ты говорила нечто в этом духе. Но, честно говоря, ни секунды не верила, что ты сможешь сделать это. В конце концов, Блисс нужен отец, а не только мать.
Все получилось самым наилучшим образом, подумала Джесси. Элеонора выглядит такой счастливой, ее жизнь так наполненна. И даже Люк немного переменился, стал несколько мягче. Конечно, он по-прежнему замкнут. Когда она обняла его при встрече, он стоял прямой, как столб. Он по-прежнему не отличался разговорчивостью. Все его высказывания сводились к замечаниям о погоде и о домашних заданиях детей, а также коротким репликам, куда и по какому делу он уходит.
Ни малейшего интереса к тому, как жила Джесси и чем занимается, Люк не проявлял. Не расспрашивал о жизни в Лондоне. О ее журналистской работе. О планах на будущее. Элеонора не упоминала при нем о Джимме Коласе. Она просто сообщила, что Джесси устала и ей нужно отдохнуть, поэтому они пока ничего не сказали о ее приезде ни Ханне, ни Рейчел.
Местный почтальон привозил «Нью-Йорк таймс» специально по заказу Джесси. Никаких упоминаний про скандал, связанный с именем Джимми Коласа. Клиф с облегчением вздохнул, услышав про это. Британская пресса продолжала вяло муссировать эту тему. В июне появились сообщения о том, что кто-то видел Джимми на одном из пляжей. Кто-то заявил, что видел его в толпе танцующих в Лос-Анджелесе. Но со временем новости, связанные с Джимми Коласом, уже перестали волновать публику. Интерес к нему угас.
Клиф считал, что самое лучшее лекарство для Джесси – снова заняться фотографией, и посоветовал ей сделать снимки своих родных. Она последовала его совету и с самого начала ощутила какое-то особенное чувство, какой-то особенный лирический настрой, который помогал ей выбирать нужный момент.
Вскоре Джесси перебралась спать в комнату Блисс, на раскладной диванчик. И камера в ее руках словно являлась продолжением ее глаз, ее чувств. Никогда не читавшая Джозефа Кэмбелла, девочка всем своим поведением демонстрировала то самое отношение к жизни, которое так философски точно выразил писатель – она жила по наитию, вдохновенно, хотя при этом совершала вполне детские поступки, была способна на какие-то дурацкие выходки.
И камера запечатлевала, как Блисс, изнывая над школьными уроками, теребила свои чудесные волосы – то от разочарования, то от радости, когда понимала наконец задачу. Ее сосредоточенный взгляд замирал перед геометрическими фигурами, она могла часами болтать по телефону, прижав его к щеке, пока в то же самое время гладила себе рубашки, чистила туфли или перебирала коллекцию записей рок-певцов.
Она с диким визгом носилась вместе с собаками, пока они вместе не падали в изнеможении на землю, а потом собаки принимались вылизывать ей лицо языком. Ей удалось приучить птиц садиться на руку и склевывать зернышки прямо с ладони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47