Ни один из них и словом не обмолвился о том, что произошло утром. Виктор рассказал обо всем, что случилось за день – его первые впечатления от работы в американском офисе. Его поразило, что все, включая рассыльного, обращались друг к другу по имени. Ключ в мужской туалет висел на видном месте. Словом, очень многое оказалось для него непривычным. Так что они говорили в основном об этом.
А когда они легли в постель, она забыла обо всем. Виктор захватил шампанское и растворил в нем маленькие зеленые таблетки. После утоления первых приступов страсти он отвел ее в ванную:
– Я буду сегодня твоей няней, – заявил он и даже попробовал температуру воды локтем, как это делают перед тем, как опустить ребенка. Он вымыл ей волосы, касаясь их легкими, нежными движениями, и замотал голову полотенцем наподобие тюрбана.
Из воды выглядывали только кончики грудей. Он побрызгал сначала одну, потом другую:
– Словно весенний дождик, правда?
Ее соски вздрогнули. Затвердели. Он наклонился и поцеловал их.
– Твоя няня хочет доставлять тебе только удовольствие.
Почему-то мысль о том, что няня целует грудь, не воодушевила Ханну. Она слышала разговоры о том, какое можно получить удовольствие, наблюдая за тем, как ласкают друг друга две женщины. Но ее ответной реакцией было молчание, и он больше не пытался обыгрывать такие сцены.
Сколько раз обсуждались вопросы о женском начале в мужчине и о мужском начале в женщине. Размышления на эту тему помогли ей понять кое-что из выходок Рейчел, а также собственную слабость и силу.
– А теперь закрой глаза, как это делают хорошие маленькие девочки. Я сейчас…
Какая полнота чувств. Неописуемое наслаждение.
«Если я сейчас умру, я буду знать, что жила».
Что он там делает? Она прислушалась. Ну, конечно, он поставил пластинку, негромко заиграла музыка.
Виктор снова вернулся и принялся медленно и неторопливо вытирать ее.
– Посмотри, как ты чудесно выглядишь! – он повернул ее лицом к зеркалу в ванной комнате.
Он вытирал ее так нежно и осторожно, словно она была хрупкой статуэткой. На нем был черный махровый халат, который она купила, потому что в нем он выглядел, как аристократ. Распахнув его, он позвал:
– Иди ко мне, дорогая.
И она шагнула в его объятия. Он запахнул ее своим халатом, так что они были одновременно и обнаженными и укрытыми, чувствуя теплоту и нежность друг друга.
Она была не в состоянии говорить и послушно обвила его шею, когда он обнял ее и понес в спальню. Последнее, что у нее осталось в памяти – это как Виктор держит ее в объятиях, напевая немецкую колыбельную песенку.
Две недели спустя доктор Леви подтвердил, что она беременна. Это означало, что ей теперь надо быть внимательной к своему здоровью и здоровью будущего ребенка.
Доктор расписал ей диету, витамины, упражнения и отдых:
– Кстати, ты не принимаешь никаких лекарств? – спросил он в заключение.
Нет, она постучала по деревянному столу, к счастью, она здорова как лошадь.
– …правда…
– Продолжай, продолжай, – Аарон знал, насколько легкомысленно люди относятся к лекарствам, считая их чем-то вроде витаминов. – Что это? Аспирин? Кальций? Мне надо знать. Ты даже не понимаешь, какое действие на развитие плода они могут оказать.
Только после этого Ханна упомянула про зеленые таблетки, которые дает ей Виктор.
– Для чего?
– Он считает, что это усиливает мое…
– Ты знаешь, что это такое?
Но Виктор – муж. И она верит ему:
– Я…не спрашивала…
Доктор Леви постарался сдержать свое возмущение:
– Принимать пилюли и не знать, что это такое? Ты меня удивляешь. Будь добра, узнай у него, что это.
– Боюсь, что я не смогу сделать это, Аарон.
– Ну хорошо. Тогда принеси мне одну. Мы проверим ее в лаборатории. Но ты в любом случае немедленно должна прекратить принимать их.
Оказалось, что это лекарство, которое применяли ветеринары при осеменении скота.
– Твой муж сошел с ума! – кричал доктор Леви. – Он же мог просто убить тебя. Некоторые недоумки считают, что это лекарство может действовать и на человека, повышать страстность. Это мальчишкам-школьникам простительно мечтать, что такого рода таблетки подействуют на их подружек, и те ринутся к ним в объятия, не раздумывая ни о чем. Но на людей таблетки действуют совершенно иначе, поражают мочевыводящие пути.
Тщательно обследовав ее, он обнаружил легкий отек и раздражение.
– Я должен непременно поговорить с Виктором.
– Нет, нет. Ни за что. Уж лучше я сама. – Ханна была уверена, что Виктор не знал, что это лекарство может причинить ей вред, что он надеялся таким образом придать большую глубину их сексуальным отношениям.
– Надеюсь, что ты больше их не принимала.
– Что вы. Я ему сказала, что забеременела и что вы не рекомендовали мне принимать лекарства.
Аарон некоторое время стоял, задумчиво глядя на нее, а потом все-таки решился:
– Семейная жизнь основывается на доверии. Ты не можешь доверять больше такому человеку. Он повернут на сексуальной почве.
Ханна сочла необходимым вступиться за мужа:
– Он чудесный любовник, и благодаря ему я зачала ребенка.
Она мечтала, что родит девочку и будет очень внимательна и нежна с ней – то, чего так не хватало ей в отношениях с матерью.
Доктор поддался ее убеждениям, что все будет хорошо и нет никаких оснований не доверять мужу.
Виктор принял новость без особого воодушевления:
– Надеюсь, тебя не будет тошнить по утрам.
– Маркус собирается взять меня в Европу с собой в конце года, так что я не буду тебя раздражать своими недомоганиями.
Ханна уже слышала, что нельзя загадывать желание: может так случиться, что оно сбудется. Она выстроила свои отношения с Виктором на зыбучем песке, не подозревая об этом. Близость с ним приносила ей огромное удовольствие, и волны экстаза подхватывали и уносили ее далеко от того, что являла собой реальность. Ему не следовало давать ей никаких стимулирующих таблеток. Он возбуждал ее и без них. Все дело в том, что ей было необходимо установить взаимодействие между ее телом и разумом. Тело жаждало его, а разум осторожно напоминал о его предательстве.
И плацента, которая окружала ее ребенка, защищая от вторжения инородного тела, помогла и ей самой выстроить некое защитное поле. В колледже на занятиях по психологии их предупреждали, что в первое время при беременности жены мужчины испытывают нечто вроде ревности, чувствуют себя как бы отделенными от того процесса, в который включены жена и ребенок. Поэтому иной раз они становятся агрессивными и недовольными. Сидевшие в аудитории захихикали, когда профессор в заключение сказал: «Они, конечно же, не согласятся с этим, но им больше всего в такие минуты хотелось бы прильнуть к груди матери».
Поскольку Леви признал, что занятие любовью не причинит вреда ребенку, Ханна шла навстречу желаниям мужа. Но от таблеток она по-прежнему решительно отказывалась.
Виктор раздраженно заметил:
– Чем это они могут повредить ребенку? В конце концов, они же только способствовали тому, что ты забеременела.
Он не разделял мечты Ханны родить девочку. И она все чаще стала слышать от него всевозможные критические замечания по поводу одежды или прически. Ему не нравилось, что она перестала пользоваться макияжем. Ханна считала, что у нее теперь стала слишком жирная кожа, и ей не хотелось, чтобы тушь на ресницах расплывалась. И все ее попытки перевести гнев мужа в другое русло кончались ничем. Например, квартиру, в которой они жили, Виктор иначе как трущобой не называл. Нельзя жить в Вест-сайде, потому что люди, с которыми он работал, все уважающие себя люди, селились только в Ист-сайде. На Парк авеню или на Пятой авеню. С горничной и поваром. А не по соседству с женщинами, которые не могут аккуратно выгладить себе платье.
Но ему не удавалось задеть ее. Когда Виктор начинал разговор на эту тему, она просто напоминала ему, скольких денег ей стоило его освобождение. И Ханна продолжала экономить на всем, что касалось содержания дома.
Зато она умела очень внимательно выслушивать повествования о его успехах. Время от времени он уходил на вечеринки или вдруг звонил по телефону и сообщал, что должен пообедать с нужным человеком в ресторане. Иной раз он просто задерживался на работе допоздна и приходил, когда она уже спала.
Ничто не выводило ее из себя. И у нее всегда было что-нибудь в запасе на тот случай, если он неожиданно заявится на ужин домой. То, что можно было разогреть в одну минуту: немецкие сосиски или сардельки. Компот из разных фруктов, маринованные огурцы, быстро и легко разваривающийся рис, шоколадный ликер, который ему так нравился в последнее время.
Она не задавала ему ни единого вопроса, не требовала объяснений по поводу его поведения. И так было значительно легче.
Как-то вечером, когда она вытирала стол, зазвонил телефон. Связь несколько раз прерывалась, потом наконец женщина с немецким акцентом сказала, что ошиблась номером. Если это какая-то женщина, которая появилась у него, было бы лучше, если бы он поговорил с ней сам, решила Ханна.
– Кэтлин? – воскликнул Виктор, когда на следующий звонок сам поднял трубку. – Это тебя, Ханна.
– Поговори с ней секундочку, пока я домою тарелку.
Передавая ей трубку, он прикрыл ее рукой и спросил:
– Почему ты ничего не сказала мне?
– О чем?
– О статье, которая вышла в «Глэйморе». Кэтлин от нее в восторге.
– А ты что сказал?
– Что я мог сказать? Что моя жена не изволила даже упомянуть о статье в таком большом журнале? Разумеется, я сказал, что согласен с ней. Где журнал?
– В спальне.
Разговаривая с Кэтлин, она чувствовала себя так, словно получила премию Пулитцера по литературе.
– У тебя врожденное чувство языка, дорогая.
– Не кажется ли тебе, что это результат того, как за спиной Рейчел, меня обрабатывала «ирландская девчонка»?
– Что ж, будем надеяться, это будет передаваться и дальше из поколения в поколение. И тебя будут цитировать, как… – Кэтлин задумалась на секунду, – как Дороти Паркер.
Но у Кэтлин было еще кое-что, о чем ей хотелось сообщить. Она собиралась приехать в Нью-Йорк на время родов. Ей есть с кем оставить маленького Брайана.
– Ты мне очень нужна, Кэтлин! – прошептала Ханна, пока Виктор уходил в спальную комнату.
Вскоре он вернулся с журналом. Брови его были удивленно вскинуты:
– Думаю, мне стоит показать его коллегам. Они часто спрашивают о тебе. – Ссылаясь на ее беременность, он не приглашал жену на всевозможные мероприятия, которые устраивались в Обществе.
– Чудесно, – просто ответила Ханна.
Иметь жену, которая печатается в больших журналах, было для него престижно.
– Конечно… – помедлил он.
– Что?
– Конечно, журнал «Глэймор» не читает интеллигенция. Это все-таки скорее журнал мод. Женщины покупают его, чтобы просмотреть модели сезона. И никто не читает статьи, которые там печатаются.
Ханна чувствовала себя великолепно. До родов оставалась всего неделя. И тут ее охватила непонятно откуда взявшаяся паника. Рейчел пришла навестить ее и принесла в подарок чернослив. Устроившись поудобнее, она смотрела, как Ханна суетится у плиты, заваривая чай и разогревая тосты. Не понимая, что творится с дочерью, Рейчел ударилась в воспоминания о том, в каких муках она рожала Ханну.
– Ну ничего, надеюсь у тебя все будет в порядке. – Она и Маркус отбывали в Европу, как и предполагали. – Мы позвоним тебе из Парижа, узнать, как идут дела.
Рут Леви и Кэтлин были с ней рядом, когда начались первые родовые схватки. Когда Рут позвонила Виктору в офис сообщить, что они выезжают в больницу, ей сказали, что он отбыл в Коннектикут на конференцию.
Три женщины протянули руки, чтобы взять ребенка, когда его поднесла няня.
– Все дети красивые. Но эта… Знаете, за тридцать четыре года работы я еще ни разу не видела такой красивой девочки. У нее удивительные черты лица, прекрасные волосы, такая форма головки. Но самое необыкновенное в ней – это ресницы. Как у Элизабет Тейлор. Вот увидите – по ней будут сохнуть все мужчины. – Приложив девочку к груди матери, она ласково потрепала ее и еще раз окинула сияющим взглядом.
А Виктор так и не появился и даже не позвонил. Ведь офис уже закрыт. Все закончили работу. Может быть, ему не передали их записку? Они позвонили домой – никто не брал трубку. Пришел доктор Леви, чтобы проведать мать и дочь. Он тоже был в восхищении от девочки. Никто из них ни словом не обмолвился о Викторе.
– Ты уже придумала ей имя? – спросила Кэтлин.
Ханне хотелось, чтобы это было имя какой-нибудь героини. Имя, которое вызывало бы у людей определенные ассоциации. Например, Клара Бартон, или Флоренс Найтигейл, или Амелина Эрхарт, Маргерит Хиггинс. Может быть, Дороти Паркер? Но именно ей всегда завидовала сама Ханна. Или все-таки Клара Люк? Нет, она достигла всего, въехав на вершину славы на коне, принадлежавшем ее мужу.
А ей хотелось, чтобы дочь оставалась независимой и добилась успехов в той мере, какая отпущена ей судьбой и врожденными талантами. Это должна быть бесстрашная женщина и в то же время чрезвычайно тонкая. Ее взгляд упал на утреннюю газету, которые оставляют для посетителей в каждой комнате. И на первой странице она увидела портрет Элеоноры Рузвельт, которую выдвинули делегатом в Организацию Объединенных Наций в отдел по борьбе за права человека. С точки зрения некоторых людей она никогда не была хорошенькой. Но и сейчас, в свои шестьдесят восемь лет, она по-прежнему излучала неповторимое обаяние.
Не было сомнений, что девочка станет олицетворением красоты, предметом гордости Рейчел и даст возможность Виктору считать это следствием тех аристократических корней, которые он унаследовал. Ханне оставалось надеяться только на то, что она сумеет внушить дочери понятия о высоких принципах, о том, что является добром, а что злом. Она назовет дочь в честь Элеоноры Рузвельт, но это может вызвать массу насмешек. Пусть это останется ее тайной.
– Мне всегда нравилось имя Элеонора. – И поскольку рядом не было ни бабушек, ни дедушек, которые жаждали предложить что-то свое, доктор Леви записал в свидетельство о рождении именно это имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47