Его насмешливый взгляд, казалось, проникал сквозь молочно-белую воду.
Ее итальянский кинжал лежал под ее одеждой на кровати в противоположном конце комнаты, и Анна поняла, что ей до него не добраться.
– Немедленно уходите, Эдвард, или я позову дядю.
Это был жалкий блеф, но ничего другого она придумать не могла.
Эдвард налил себе чашку чаю из чайника, стоявшего на соседнем столике, и Анна, как зачарованная, смотрела на его длинные белые пальцы, сжимавшие тонкий фарфор. Когда-то она находила их такими красивыми и жаждала их прикосновения к своему телу. Но теперь презирала себя за это, сознавая, что их отношения были основаны на низком обмане.
– Вижу, вы следуете примеру нашей португальской королевы, – сказал Эдвард, отпив маленький глоток чаю. – Лично я предпочитаю добрый английский эль, а еще лучше испанское вино. Уберите руки от груди. Ваш будущий муж имеет право видеть прелести, которые достались ему так дорою.
– Никогда! – воскликнула она. – Я никогда не стану женой трусливого убийцы моего отца.
Он подался назад, будто в притворном ужасе, и изящная рука описала полукруг в воздухе.
– Вы неподобающе жестоки, дорогая Анна. Что бы я ни сделал, все это ради вашего же блага. Как это по-женски – осуждать мужчину за те усилия, которые он вынужден предпринимать, когда женщина не оставила ему выбора.
Он улыбнулся, и Анну передернуло от его улыбки.
– Может быть, – сказал он и окунул свои длинные изящные пальцы в воду в ванне, – вам было бы лучше оставаться чумазым маленьким грумом в Беруэлл-Холле. Вам это подходит больше? Да?
Анна задохнулась:
– Если вы знали…
– Сначала я не понял. Меня сбил с толку ваш блестящий маскарад, сделавший бы честь самой лучшей актрисе. – На лице его промелькнула улыбка. – Но когда мой слуга нашел в парке парик и шляпу, а страж в Рединге послал узнать о рыжем парнишке, сказавшем, что он у меня в услужении, я сразу разгадал вашу хитрость.
Эдвард немного помолчал и продолжил:
– Должен признать, дорогая Анна, рыскать по вашим следам оказалось довольно занятно. – Он покачал головой: – Я удивлен, право же, удивлен. Где бы вы ни появились, возникали неприятности. Но ненадолго, моя прелесть. Скоро вы станете моей обожающей и послушной женушкой.
Анна, словно зачарованная, смотрела на него, видя, как его пальцы под водой приближаются к ней. Когда они коснулись ее живота и лениво двинулись к прикрытым руками грудям, она сжалась, стараясь подавить отвращение, но решила не доставлять ему удовольствия криками и призывами на помощь. Ее мольбы и крики лишь раззадорили бы его.
Лорд Уэверби почувствовал разочарование. Леди Анна Гаскойн не дрожала и не плакала. Эта потаскушка лишила его удовольствия видеть, как из мороженой трески она превращается в нечто совсем иное. В ней не было страсти. Королю это наверняка не понравилось бы. Уэверби поцеловал ее жадно, жестоко, водя языком по ее губам, и отпрянул, чтобы оценить результат.
Она смотрела на него, не отводя глаз, но взгляд ее оставался мертвым и холодным, как зеленый агат.
– Даже тысяча ваших поцелуев не заставит меня любить вас или по доброй воле стать шлюхой короля.
– В таком случае вы это сделаете, чтобы спасти своего дядю, потому что вы выйдете за меня и станете королевской шлюхой. Обещаю, что вы это сделаете, клянусь небесами.
– Вы не посмеете убить епископа.
– С такой же легкостью, с какой буду наблюдать, как Джон Гилберт болтается в петле.
Анна с шумом втянула воздух и попыталась скрыть волнение, отвернувшись от него, но он успел заметить выражение отчаяния в ее глазах.
– Итак, – сказал Эдвард. – разбойник растопил сердце девы и нарушил наши планы, сделав этот торг бессмысленным.
– Нет! – выкрикнула Анна. – Он никогда… мы никогда. Для него клятва не пустой звук, и он не смог бы ее легко нарушить. Вам этого не понять.
– Если вы ему не достались, значит, этот незаконный отпрыск Лейкленда больший болван, чем я думал. – В голосе Уэверби звучала досада: – Пусть он хоть сто раз окончит свою жизнь на виселице, но мне гораздо приятнее видеть, что его повесят за преступление, которого он не совершал. Я назначу такую награду за его голову, что родная мать выдаст его первому же констеблю.
Внезапно Уэверби сжал запястья Анны и заставил ее развести руки, обнажив грудь. Он был не вполне подготовлен к этому зрелищу: две совершенно округлые сферы бледной плоти, быстро поднимавшиеся и опускавшиеся, оттого что сердце билось учащенно, и два винно-красных соска как бы пронзали воздух над ними, а он жадно смотрел на них и видел, что они приподнялись, обнаруживая ее желание и опровергая его мнение о ее холодности.
Ей было мерзко видеть, что он не спускает с нее глаз, и ее охватил страх, что ее грудь выдала ее, но голос Анны был размеренным и спокойным:
– Если вы возьмете меня силой, удовольствия не получите. Только позор падет на вашу голову.
Уэверби рассмеялся и отпустил ее запястья.
– Вы маленькая пуританка, такая же, как ваша мать. А мне доставляет удовольствие брать женщину силой. Стыд меня не коснется, миледи. Скоро вам предстоит познакомиться с этими истинами.
Он снова рассмеялся, и Анна осознала, что впервые за все время, что она его знала, его смех прозвучал искренне. Девушка содрогнулась. Эдвард поднялся, прошествовал к окну, раздвинул ставни и крикнул своему кучеру:
– Эй ты! Через полчаса мы уезжаем.
Эдвард вернулся к ванне, и Анна больше не сделала попытки прикрыться.
– Хорошо, – сказал он, принимая это за знак покорности, хотя, если бы знал ее так хорошо, как воображал, заметил бы в ней новую и еще большую решимость. – Одевайтесь. Я собираюсь забрать вас в Уэверби-Хаус в Сент-Джеймсе. Завтра ваш дядя совершит брачный обряд.
Он вышел, закрыв за собой дверь. Она слышала, как ключ повернулся в замке, и мокрая, со струящейся по телу водой подбежала к постели, где оставила итальянский кинжал под ворохом одежды. Изо всей силы она метнула его на то место, где только что был Эдвард, и он вонзился в самую середину двери на уровне человеческого сердца и застрял в ней, дрожа и покачиваясь.
Она понимала, что попытка эта была бесплодной. В определенном смысле Эдвард одержал победу. Анна знала, что никогда не будет ему принадлежать и он не сумеет отдать ее королю. Прежде она умрет от собственной руки, но в известном смысле проиграет, потому что никогда не сможет быть свободной и выбрать любовь или жизнь по своему вкусу. Она горько усмехнулась. В отличие от скотницы Бет у Анны не было выбора.
Анна медленно надела чистое белье и чулки. Мозг ее лихорадочно работал. Девушка тщетно пыталась найти способ улизнуть.
Внизу на улице веселились и пели пьяные гуляки, и на мгновение песня показалась ей знакомой, очень похожей на ту, что пела Бет в лагере разбойников, аккомпанируя себе на лютне. В памяти ее возникло смуглое лицо Джона на фоне зелени, его брови и щегольские усики, восторженно топорщившиеся, когда она удачно парировала его выпад с ловкостью, обретенной благодаря ему.
Анна невольно сжала кулаки. В самые черные минуты жизни приходят воспоминания о самых светлых мгновениях утраченного навеки счастья.
Анна снова подошла к окну, выглянула, но не увидела ничего, кроме экипажа Эдварда, и закрыла ставни, чтобы не слышать пения.
Снова начался дождь. Эдвард, крепко обнимая Анну, вывел ее на улицу и усадил в экипаж.
Граф постучал в закрытое оконце, тотчас же распахнутое кучером.
– Домой в Сент-Джеймс. – крикнул он, перекрывая шум дождя, барабанившего по крыше кареты.
– Слушаюсь, милорд.
– Вы промокли, Анна. – Уэверби устроился напротив и улыбнулся. – Когда вы окажетесь в безопасности в моем доме, мы получим возможность высушить перед камином свои нагие тела.
Она молчала и не чувствовала прикосновения острой стали, соприкасавшейся с икрой ее ноги, к которой лентой прикрутила кинжал, чтобы в случае надобности быстро им воспользоваться.
Уэверби пожал плечами.
– Вижу, что вы не удостоите меня вашей остроумной беседой. По правде говоря, мне все равно. В последние несколько дней я только и делал, что вел на вас охоту, поэтому нахожусь в полном изнеможении. – Он не спускал с нее лукавых глаз. – Завтра свадьба, и я должен отдохнуть. Покончить с вашим девством и представить вас королю оказалось гораздо труднее, чем я мог предположить.
Уэверби закутался в плащ и закрыл глаза, но Анна была уверена, что он наблюдает за ней в то время как их карета неслась вперед, скрипя и покачиваясь.
Анна пыталась рассчитать, когда ей представится возможность рывком распахнуть дверцу и выпрыгнуть на ходу. Если бы ей удалось приземлиться, не сломав при этом ноги, могла бы она укрыться в темных закоулках пораженного чумой Лондона? И как долго сумела бы скрываться? Ведь у нее не было денег, а ее дядя, хоть и был сражен бесчестьем, не обладал достаточной твердостью, чтобы противостоять как своим собственным амбициям, так и планам Эдварда.
Был еще ее друг доктор на своей барже ниже Тауэра по течению Темзы, но она не посмела бы отплатить ему за его великую доброту неприятностями, которые, несомненно, навлекла бы на него, обратившись к нему за помощью.
Человек, который мог бы помочь ей, единственный, кто не боялся графа, епископа и даже короля, далеко. Она прогнала его, и он не придет ей на помощь в минуту отчаяния.
– Моя дорогая Анна, – сказал Эдвард, – у вас такой встревоженный вид, что я просто обязан утешить вас.
– Не стоит затруднять вас и испытывать вашу чувствительность, милорд граф, – ответила Анна с иронией. – Позвольте мне вздремнуть.
Эдвард все же сел рядом с ней.
– Когда я смотрю на вас, – сказал он, – на память мне приходит прекрасная купающаяся нимфа. – Анна ощутила на щеке его горячее дыхание. – Я вспоминаю также то время, – продолжал он, – когда вы любили меня и желали. Клянусь слезами Господними, я хочу сохранить вас целиком и полностью для себя!
Он пригвоздил руки Анны к бокам и принялся яростно целовать ее. Граф даже не заметил, что карета остановилась, дверцу открыли и появилась рука с пистолетом, а потом и ее обладатель Джон Гилберт.
– Джонни, – выдохнула Анна вне себя от счастья.
Глава 12
Запечатлено поцелуем
– Джонни, – повторила она.
– Я так и думал, что вы будете рады меня видеть, миледи, – произнес Джон, сияя улыбкой. – Я такой же мокрый, каким был во время нашей последней встречи.
Он поднес к губам ее руку, не спуская глаз с графа.
– Сэр разбойник, сухой или мокрый, добро пожаловать. Рада вас видеть. Вы со мной не согласны, Эдвард?
Граф Уэверби был далек от того, чтобы согласиться с ней, и его рука скользнула под плащ.
Джон приподнял край плаща графа и избавил его от заряженного пистолета, после чего ткнул дулом своего собственного между складками атласных бриджей в пах графа.
– Не двигайтесь, граф, а иначе я лишу вас мужского достоинства. А настоящего достоинства у вас никогда не было.
– Что вы сделали с моим кучером? – гневно спросил Уэверби.
– Он спит, вкусив макового отвара, изготовленного моим другом. Вы найдете своего слугу в переулке напротив дома епископа, вероятно, промокшего до костей, но, ручаюсь, вполне довольного.
– Вы умрете за то, что посмели вмешаться в мои дела, Джон Гилберт.
– Сколько раз может один человек убить другого, милорд Уэверби? Вы уже дважды приговорили меня – один раз за то, что я укрывал Анну, и второй за то, что я одурачил вас. Но я с радостью приму смерть за то, что спас Анну из ваших лап и избавил от участи шлюхи, которую вы ей уготовили, чтобы потуже набить свой кошель.
– Слова, достойные государственного преступника! – сказал Уэверби, нерешительно протянув руку. – По правде говоря, это дело не касается простых смертных. Отдайте мне мой пистолет, и тогда я смогу проявить снисходительность. Похоже, леди Анна околдовала вас.
Джон поклонился.
– Возможно, милорд. Должен признаться, мне самому мое поведение в последнее время представляется странным.
Граф сделал неожиданное движение, и Джон ткнул дулом пистолета глубже в складки бриджей Уэверби, сопровождая этот жест мрачной улыбкой, в то время как надменные губы графа плотно сжались в тонкую линию.
– Едва ли вам захочется смеяться, когда вас вздернут на дыбу и четвертуют на потеху черни, – выплюнул ему в лицо граф.
Джон насмешливо прищелкнул языком:
– Право же, милорд, вы позорите нашу английскую аристократию. Как известно, потихоньку присваиваете налоги и огораживаете общественные земли. Ей-богу, я назвал бы эти действия неподобающим словом.
Уэверби сглотнул, но сидел прямо и неподвижно, переводя взгляд с Анны на Джона и обратно.
– Можете забрать мой кошелек, мои кольца и мою карету, Джон Гилберт, но эта женщина не принесет вам ничего, кроме бед.
Джон кивнул и еще шире улыбнулся:
– Вы правы, Уэверби, но это беды, ради которых и живет настоящий мужчина.
Анна с изумлением наблюдала за разбойником. Глаза ее были широко раскрыты, лицо пылало, Прелестный рот был приоткрыт. Никогда еще она не видела Джона таким, как сейчас. В такой опасный момент он проявлял отвагу с легкостью и изяществом, не говоря уже об остроумии. Ей было странно, что до сих пор она не распознала в нем этих качеств, потому что их всегда и тщетно искала в мужчинах, но до этой минуты так и не нашла.
И снова, к ее удивлению, ее губы сложились так, чтобы произнести эти два слога его имени, и, услышав, с какой нежностью, она их произносит, он ей улыбнулся:
– Анна, радость моя, если вы доверяете своим прекрасным зеленым глазам, то лучше закройте их, потому что лорду Уэверби предстоит раздеться донага.
Стальной взгляд темных глаз Джона и резкое движение его пистолета заглушили готовый зародиться протест графа.
– Снимайте одежду, милорд. Я отдал бы еще одну жизнь за то, чтобы увидеть, как вы голый прогуливаетесь по Гайд-парку на радость денди Уайтхолла.
Уэверби развязал тесемки плаща и расстегнул камзол.
– Поспешите, милорд. Нам с леди Анной предстоит долгий путь.
Граф снял рубашку.
– Теперь Уиттлвуд не спасет тебя, разбойник. Нигде во всем королевстве не сыскать тебе приюта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39