Но не распространяя, скажу, что торжество началось: танцовщицы плясали, музыкальные орудия гремели, певицы пели, и напитки подвеселили всех.
Настал час, в который ожидал я учиниться счастливейшим из смертных, и нас проводили в опочивальню. Мне весьма хотелось взять отдохновение, но любезная моя просила меня, чтоб я помог ей раздеться. Нас было только двое, и я принял должность сию охотно; супруга моя, во-первых, сняла с головы своей накладку, за которую следовали прекрасные ее виющиеся на плеча локоны, и представили глазам моим голый и ясный шарик. Таковое преткновение ожиданиям моим много унесло пылкости в жарчаиших моих желаниях. Плешивая красавица должна не скидать с головы своей повязки или ожидать разборчивости в щекотливом вкусе своих почитателей. Между тем богиня моя приметила происходящее от сего в мыслях моих; она повязала голову платком, не сказав о том ни слова, и, употребя ко успокоению моему несколько ласкательств, вынула у себя один глаз, несколько зубов и, сняв перчатку, осталась без левой руки по самую кисть. Я начал приходить в себя из моих любовных восторгов, но составная красавица не допустила меня употребить рассуждения: она просила меня отвязать ей ногу
— Неужли у вас и ноги нет? — сказал я в изумлении, ощупал и освободил ее от ноги, вырезанной совершенным искусством из дерева.
Любезный Слотан! отвечала она мне. — Женщинам позволено иметь прибежище к разным средствам для утайки своих несовершенств; если б и ваши женщины не прибавляли кое-чего к дарованиям природы, то красавицы ваши никогда б не заставляли говорить о себе толь громко. Они призывают к тому все возможные художества и искусства: одни подкрепляют себя чрез химиков, портных и лекарей, а другие тончайшими способами наглости, лукавства и пронырливости. Поверь мне, что вы, мужчины, нередко бываете подвержены ослеплениям, и игра только воображения вашего производит мнимые прелести; в прочем все женщины равны, по крайней мере когда вынесут вон свечи. Ты можешь быть совершенно счастлив и доволен, если не станешь мыслить, что у меня нет волос, глаза, нескольих зубов, руки и ноги; ваши женщины нередко не имеют стыда, со всем тем вы за ними бегаете. Ежели ты не привык любить женщин с недостатками, поверь мне, ты не будешь никогда любить; но вообрази только, что я одета, и ты заснешь доволен в моих объятиях. Впрочем, в утешение твое уведомлю тебя, что я точно такова, какову ты видел меня давече: одна неприязненная мне волшебница учинила своим очарованием, чтоб я неодетая казалась в таковом виде, каковою находишь ты меня теперь. Я дочь знатного человека, который учинил волшебнице сей нечаянную обиду. Оная заклялась отмстить ему на мне, и как он не имел других детей, то волшебница грозила ему, что я никогда не буду замужем. Для сего перенесла меня в сей волшебный остров, в который ни один мужчина не может достигнуть, разве перевезен будет приставленными от нее в виде прекрасных девиц духами. Подвластные ей ведьмы приемлют оного и приводят ко мне, но дорогою так околдовывают оного, что простые уборы, кои я снимаю с себя, при раздевании кажутся ему частями моего тела. Сие возбуждает в приводимых такое ко мне отвращение, что они убегают от меня с ужасом. Уже с двести неверных клялись мне, но ни один не учинился еще моим мужем. А в сем и зависит освобождение мое от очарования. Ах, Слотан,— продолжала она со страстным вздохом,— я надеюсь, что вы утвердитесь рассыпать волшебство и учиниться супругом девицы, коей не больше 16 лет от роду, и овладеть несчисленным богатством, коего она наследница.
Сказав сие, вскочила она, обняла меня с живостию и, поцеловав, бросилась в постель. Я остановился в нерешимости, сравнивал вид, в коем она впервые пред меня предстала, с тем, в каковом она теперь, но одеяла и подушки, в которых она закуталась, последнему мешали. Я верил повести ее, сомневался, рассматривал, но не видал кроме женщины.
— Нет, моя красавица! — вскричал я.
—Очарование разрушится!..
Я сбросил латы, лег к ней и заснул в ее объятиях.
По обстоятельствам повести надлежало бы мне очнуться в замке отца моей красавицы и встать, чтоб учиниться богатейшим вельможею. Но вообразите, в каком находился я состоянии, проснувшись. Я лежал между вонючих костей некоторых скотов, кои догладывали собаки, держа крепко в объятиях моих кобылью голову со спинною костью.
Я вскочил как бешеный, хватался за мою саблю, чтоб отмстить пакостнице, сыгравшей надо мною таковую шутку, и сие учинил я очень кстати, для того хотя не было причинительницы моей досады, но надлежало отбиваться от собак, кои рычали, брехали и бросались на меня со всех сторон. Я одержал победу и шел искать моей лошади. Бродя около озера, имел я довольно времени рассуждать о моем приключении и не мог заключить, сон ли то был или настоящее происшествие. Однако, думал я наконец в мое утешение, что бы то ни было, мне не должно досадовать: если я проснулся гадко, по крайней мере заснул с удовольствием. Я не размышлял о сем более, прибавил шагу и нашел моего коня, кушающего с удовольствием траву. Я поехал около озера в надежде открыть остров или увидеть связавших меня девок, чтоб испытать, подлинно ли они привидение. Но на озере не было ни островов, ни лодок, и я не нашел кроме старика, ловящего удою рыбу. Я наделал ему множество вопросов, касающихся до моего приключения; старик не разумел меня и говорил, что лет с тридцать обитает он в сих местах и каждый день ловит в озере рыбу, однако ж не видал не токмо острова или лодки с красавицами, но и меня видит тут с удивлением, ибо пустота сего места, опасность от хищных зверей, тут обитающих, делают оное совершенным для него уединением. Я для объяснения рассказал ему все, что случилось со мною.
— О!—вскричал старик со смехом.—Теперь я разумею. Здесь в лесах обитает ведьма, которая нередко делает таковые игрушки над людьми, кои сюда заезжают. Вы еще счастливы, что проснулись между мертвых костей; другие получают от ней еще худшие ночлеги; но я советую вам не ночевать здесь вдругорядь, потому что ведьма за хорошее повторение снов берет досаднейшую плату.
Я благодарил старика за сие известие, спросил его о вас, но, не получа никакого уведомления, не знал, куда обратиться. Я чаял в местах обитаемых лучше узнать о сем и потому поехал показанною мне стариком дорожкою. Оная вся заросла травою, почему легко мне было с оной сбиться. Я странствовал по дремучим лесам несколько дней, питаясь только плодами древесными, и с великим трудом выбрался напоследок на приятную долину. На оной увидел я вдали несколько человек, кои, казалось, работали нечто на одном месте. Я обрадовался, поспешил и нашел трех человек, таскающихся общими силами за волосы; близ их под деревом сидела женщина, спокойно взирающая на сие побоище. Я удивился и любопытствовал узнать о причине сего, но не счел за благо вопрошать о непонятной для меня тайне у людей, находящихся в великом жару. Я подъехал к женщине и нашел ее очень пригожею, что принудило меня сойти с коня и с учтивостию просить ее уведомить меня, могу ли я вмешаться в их дело и предложить бойцам средства к примирению.
— О, оставьте этих дураков увечить себя,— сказала она мне с приятным взглядом,— они не заслуживают таковой заботы.
— По крайней мере позвольте мне дождаться близ вас конца сего петушьего боя, и как силы равны, то мне нет нужды вмешиваться. Если б вам, сударыня, не противно было, — сказал я, осмелясь поцеловать ее руку, — я с удовольствием бы глядел на ваши прелести и провел бы несколько минут, кои счел бы счастливейшими в моей жизни.
— Мы лучше можем препроводить оные в моем доме,— подхватила красавица,— они еще не скоро окон-чают, и хотя сражение сие происходит за меня, но я не имею охоты наградить победителя. Поедем,— примолвила она, подавая мне белейшую снега руку,— конь ваш может нас довести обоих.
Я с восхищением подхватил ее, посадил на седло и довольствовался занять место позади оного. Красавица правила конем с довольным искусством и позволила мне за себя держаться. Поединщики в запальчивости не приметили нашего отбытия, а мы, не беспокоясь о них, ускакали.
Дорогою уведомила меня она следующими словами о причине побоища, возбудившего мое любопытство:
Я дочь одной волшебницы и называюсь Бряцана. Родительница моя хотела учинить меня участницею своего знания и посвятить меня таинствам важных упражнений, но я не находила удовольствия запереться в тех горах, внутри коих она имела свой замок и беседовала с духами, мне казалось гораздо приятнее жить с людьми и забавляться разными играми. Родительница моя, не хотя меня принуждать, построила мне в конце долины сей дом, снабдила оный всеми надобностями, множеством невольников обоих полов и, вруча мне в полную власть судьбу мою, сокрылась в горах своих.
Мне теперь осьмнадцать лет, и недавно начали меня беспокоить соседние дворяне своими исканиями. В здешней округе их только трое, и каждый из них хочет восторжествовать над своим совместником; что ж до меня, то ни один не воображает себе, чтоб я могла быть равнодушна к его совершенствам. Полгода уже стараются они друг пред другом выиграть. Один думает победить меня щегольством своим: он приезжает ко мне всякий день в переменном платье, которое после обеда переменяет другим, и нередко к ужину надевает третье. Сие стоит ему недешево, ибо он продал уже две деревни, а с прочих собрал за два года оброк вперед. Он думает, что одних уборов довольно тронуть мое сердце, и для того почти не говорит со мною ни слова, а утешается по нескольку часов рассматривать себя в зеркало и наконец удостаивает меня своего взгляда с гордою улыбкою.
Второй, надутый знатною своею природою, считает, что ни одна женщина не может отказать в своем сердце толь благоразумному человеку, имеющему в своих предках множество полководцев, победителей и верных сынов отечества, и для того торжественно объявил мне, что назначивает меня своею супругою. Впрочем, он не оказал еще отечеству никаких услуг и поведениями своими худую подает надежду думать, чтоб он был законный сын своих предков. Благородство свое считает он достаточным средством к защищению себя от трудов и отличению в добродетелях и затем посвятил всего себя похвальному препровождению времени в гоньбе за зайцами, с соколами за утками, в рассматривании своих родословных и делании обид и презрения своим соседям. Однажды приехал он ко мне верхом; лошадь его и епанча вся была покрыта гербами, и в сей раз видела я его в полной гордости и удовольствии, ибо посреди скотов, составляющих гербы его, был он в настоящем своем элементе.
Третий поступает несколько лукавее: он знает, что храбрость и мужество наиболее пленяют женщин, и для того сколь ни естественный он в прочем трус, однако не престает мне хвастать о своей силе и неустрашимости. Он рассказывает мне о разных достойных дворянина своих подвигах, например, как он дрался за землю с соседями и их переувечил, как у других отнял луга, а у третьих свез сжатый хлеб; как он с одним ножом напал па медведей и разрезывал оных с головы до хвоста. На сей конец нередко покупает он у звероловцев шкуры и привозит мне в подарок. Он не сомневается выиграть пред первыми, воображая, что они не осмелятся спорить со столь отважным человеком.
Признаюсь, что великое утешение имею водить за нос трех благородных дураков. Я завожу их в такие споры о преимуществе, которые ежедневно представляют мне забавнейшие игрища. Я назначиваю им попеременно некровопролитные сражения; иногда приказываю я им отличиться щегольством, и тогда первый мой жених не сомневается о победе, но, к досаде его, я решу не так, как он ожидает, и сказываю, что если он оделся со вкусом, то другие не уступают ему редкостию одежд, ибо один показывается в платье, которые носили за двести лет его предки, а другой увешивает себя хвостами волков и медвежьими лапами.
Тогда следует вторая задача: преимущество в природе. Тут щеголь очень трусит, потому что он чувствует свою не передвоившуюся еще в дворянство подьяческую кровь, однако спорит крепко, и отчаяние учиняет его бодрым рыцарем. Что лежит до имеющего знаменитые родословия, оный не удостаивал их разговором и довольствовался только указывать на свои гербы; но третий презирал такую надменность.
— Довольно,— кричал он,— побивать только медведей, чтоб доказать, что люди, жившие за два века, не сообщают человеку отважности и силы, которые, по его мнению, суть единые знаки благородства.
— Так,— подхватывал щеголь,— и должно лишь прибавить к тому благоразумие.
Я видела, что сей спор может возыметь жаркие последствия, и для того мирила их, уведомляя, что в сем трудно различить их достоинство, понеже все они происходят от Адама. Потом назначивала им иные подвиги: бегание взапуски, борьбу, кулачный бой, и хотя щеголь и старинный дворянин находили в том некоторые затруднения, однако я умела их принуждать повиноваться: они дрались, кувыркались и делали чего мне хотелось. Все средства истощены, и ныне определила я им решительный бой, что тот будет достоин назвать меня своею женою, который получит удовольствие выщипать у своих совместников все на голове волосы. Вы видели, с каковым исполняют они сие усердием, но я прикажу моему приворотнику объявить победителю, что я уехала на пять лет в чужие край. Впрочем, я открываюсь вам, любезный витязь, что вид ваш влиял в меня чувствования, кои приводят в забвение обыкновенное мое препровождение времени.
Между тем мы прибыли к воротам огромного замка; оные нам отворили, и приворотник получил повеление запереть оные для всех посторонних, а особливо для женихов. Мы вошли в богато убранные покои; всюду во оных господствовал вкус и изобилие. Бряцана старалась меня угостить, но я имел нужду говорить ей о удовлетворении моему сердцу, которое воспылало к ней жесточайшей любовию. Я открылся ей и предлагал себя выбору если она имеет намерение быть когда-нибудь замужем. Бряцана находила в том некоторые затруднения, сомневалась, хотела лишить меня надежды, но предупрежденное ее в пользу мою сердце решилось меня осчастливить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30