Но не один: рядом с монархом, как всегда, сгорбившись и полуоткрыв рот, маячил шут Одклей.
Все, кто находился в казарме, тотчас же опустились на одно колено и склонили головы перед его величеством.
— Это мне поклонилось бравое воинство? — заверещал Одклей, подпрыгивая на месте. — Это меня поклоном почтили? Вот молодцы, хвалю, угодили. Все знают поди, кто здесь господин!
Король махнул на шута рукой, веля ему заткнуться, и отрывисто произнес:
— Оруженосец!
Морнингстар стремительно вскочил на ноги и гаркнул:
— Здесь, ваше величество!
— Не ты, — поморщился Рунсибел. — Невпопад.
Морнингстар с горящими от досады щеками снова принял коленопреклоненную позу. Я же выпрямился и с достоинством произнес:
— К услугам вашего величества.
Король повернулся и вышел во двор крепости. Мне он ни слова не сказал, только жестом велел следовать за собой. Я бросился прочь из казармы, даже не оглянувшись на Морнингстара и остальных.
Мы трое безмолвно шли по небольшому дворику. Одклей на ходу подпрыгивал, позванивая своей погремушкой, пока король с сердцем ему не приказал:
— Прекрати немедленно!
Шут подчинился. Погремушку заткнул за пояс, чтобы колокольчики не брякали, шаг приноровил к монаршьему и вообще держался тише воды, ниже травы.
Предводительствуемые его величеством, мы вошли в невысокое здание, которое, как я предположил, являлось жилищем коменданта Терракоты Готоса. Тот его уступил августейшим особам на время их пребывания в форте, а сам перебрался в более скромное помещение.
В небольшой приемной король сбросил плащ — черный с серебряной опушкой и пурпурными вставками — на руки подбежавшему слуге и велел мне:
— Садись.
Я подчинился.
Усевшись напротив меня, Рунсибел тоскливо вздохнул.
— Значит, бедняга Умбреж погиб. Мир его праху!
Я печально кивнул.
Даже вечно кривлявшийся придурок Одклей при этих словах короля грустно поник головой.
Помолчав и еще пару раз тяжело вздохнув в знак скорби по умершему рыцарю, своему любимцу, Рунсибел деловито распорядился:
— Ну а теперь, оруженосец, рассказывай. Подробно и без утайки. Обо всем, что стряслось за это время с моей девочкой и с тобой.
Я с готовностью повиновался. Но, как вы догадываетесь, выполнил повеление монарха лишь отчасти: о многом умолчал, кое-что присочинил, в общем, все как водится, когда хочешь себя выставить в наиболее выгодном свете. К примеру, из моих слов следовало, что я молил гарпов о помиловании с единственной целью их одурачить и спасти принцессу при помощи феникса, о появлении которого вблизи от места гибели отряда рыцарей мне подсказали мои обостренные чувства опытного охотника и следопыта. Ни словом не обмолвился я о нашей последней беседе с Тэситом, о том, как я его заклинал оставить мне жизнь за минуту до того, как сам он превратился в живую мишень. Ну, и кое-какие другие детали я немного исказил. Так, самую малость.
Король слушал меня с напряженным вниманием, ни слова не упуская, и лишь изредка одобрительно кивал. Когда я закончил, в приемной воцарилась тишина.
После продолжительного молчания Рунсибел неожиданно спросил:
— Помнишь ли ты, оруженосец, гобелен, что висит в тронном зале… Тот, на котором изображен герой, летящий на фениксе, будущий великий правитель Истерии?
— Конечно помню, ваше величество.
— Тебя послушать, так выходит, что это ты самый и есть.
Я смиренно опустил глаза.
— Если вы, ваше величество, полагаете, что я все это придумал, соблаговолите спросить ее высочество…
— Энтипи мне уже описывала этот эпизод, — буркнул король. — И ее рассказ почти полностью совпадает с твоим.
— Ну вот, я же говорил, что ни капли не прилгнул… Ваше…
— Моя дочь, — тут его величество соизволил ухмыльнуться, — по-моему, совсем спятила.
— Дело поправимое, — вставил шут. — Бывает и хуже.
Король бросил на него сердитый взгляд, и тот немедленно умолк.
Я не знал, что и сказать, как отреагировать на это странное замечание монарха. Но тот продолжил тему:
— Хотя, если задуматься, все мы в той или иной степени помешанные. Разве не так, оруженосец?
Я с готовностью кивнул. Если не знаешь, что сказать, соглашайся с монархом. Золотые слова. Вполне годятся, чтобы стать жизненным девизом. В особенности если хоть чуточку дорожишь своей жизнью.
— Моя дочь к тебе весьма расположена, — заявил Рунсибел. — Было время, когда я считал, что она расположена только к тому, чтобы портить и отравлять жизнь всем вокруг, ставить державу на грань войны и сводить с ума учителей. Веришь ли ты, что люди со временем меняются, оруженосец?
— Полагаю, это воистину так, ваше величество. Он бросил на меня испытующий взгляд:
— А ты-то сам чувствуешь в себе перемены, оруженосец?
Я снова опустил глаза:
— Я… Не знаю, ваше величество.
— Честный ответ… Возможно, он именно о том и свидетельствует, что ты внутренне переменился, юноша.
Не зная, следовало ли мне считать эти слова похвалой или же, напротив, выражением неодобрения в мой адрес, я снова ничего не ответил. Что же до Рунсибела, то он никакой ясности в этот вопрос вносить не пожелал. Вместо этого отрывисто произнес:
— Я распорядился, чтобы для тебя приготовили гостевую комнату. Там, разумеется, не так просторно, как в комендантском доме, но тебе одному места вполне хватит. Иди отдыхай. А то в казарме тебе глаз сомкнуть не дадут, замучают расспросами. Тот, кто в одиночку спас мою дочь от неисчислимых опасностей, заслуживает отдельного помещения для ночлега. Мы продолжим разговор завтра поутру. Ступай. Одклей тебя проводит.
Его высочество встал со своего кресла, подошел к камину, в котором весело трещали поленья, и задумчиво уставился на огонь. Одклей просеменил к двери и без обычных своих ужимок кивком предложил мне следовать за собой, что я и сделал с большой охотой. Мы снова очутились во внутреннем дворике. На всем пути к гостевой комнате, который мы проделали в молчании, шут просто глаз с меня не сводил. Так пристально вглядывался в мое лицо, словно пытался определить, что я за фрукт.
«Долго же ему придется так на меня пялиться, пока он наконец решит эту загадку, — с внутренней усмешкой подумал я, — ведь она и мне-то самому оказалась не по зубам».
У порога комнаты я с вежливой улыбкой произнес:
— Спасибо, что показал мне путь в винный погреб Рунсибела.
Одклей растерянно заморгал:
— А-а-а, так это ты был. Я уж запамятовал, кому оказал эту услугу.
— Разумеется, это был я. Неужто у тебя память такая короткая?
— О-о-о, — шут поднял палец кверху, — память у меня просто перегружена, только и всего. Воспоминаний целый воз, едва в голове умещаются, и потому бывает, что фальшивые меняются местами с подлинными и наоборот. Понимаешь, о чем я?
— Спасибо, что тогда выручил меня, — повторил я, давая понять, что не склонен пускаться с ним в беседы на отвлеченные темы. Не видел в этом никакого смысла. Но и грубить человеку, который некогда оказал мне немалую услугу, не хотелось. С одной стороны, я его слегка презирал, с другой — не мог не признать, что у меня с ним довольно много общего: мы оба существа в чем-то ущербные, я — калека сомнительного происхождения, он — жалкий придурок, который не может похвастаться ни внешней привлекательностью, ни, скорей всего, знатностью рода. И это обоих нас заставляет все время быть начеку, подлаживаться под тех, к кому судьба оказалась милостивей, короче, постоянно предпринимать какие-то усилия, чтобы выжить в мире, которому плевать на наше существование.
Взявшись за дверную ручку, я оглянулся на шута, чтобы пожелать ему спокойной ночи. У Одклея из полуоткрытого рта вытекала струйка слюны и, скользя по подбородку, каплями стекала на землю.
«Нет, — подумал я, — пожалуй, у нас с ним куда меньше общего, чем я предполагал».
И молча толкнул дверь.
Комната оказалась что надо — небольшая, уютная, жарко натопленная. Впервые за бог весть какое время я остался в полном одиночестве и вдобавок не под открытым небом. И еще меня радовало, что я хоть ненадолго, пусть всего на одну ночь, буду избавлен от необходимости рассказывать кому-либо о наших с Энтипи злоключениях, контролируя каждое свое слово и ежеминутно опасаясь ненароком проболтаться о том, что следовало сохранить в тайне от всех.
Растянувшись на мягкой постели — на настоящей широкой кровати, представьте себе! — я задумался об Энтипи. В самом ли деле король считает ее помешанной? Быть может, его величество изволил шутить, когда говорил об этом? Но с другой стороны, я и сам почти не сомневался, что Энтипи не в себе. Или мне только так казалось?
Собственное будущее тоже, как вы догадываетесь, очень меня заботило. Вернее, мое отношение к нему и к жизни как таковой. Раньше, когда я питал жгучую ненависть едва ли не ко всем и ко всему на свете, мне было куда проще. Теперь же, когда круг моих интересов и забот расширился настолько, что в него помимо меня самого вошли иные люди и явления, жизнь перестала казаться легкоразрешимой загадкой. И я тщетно пытался понять, хорошо это или плохо.
А что, если она сейчас ко мне придет? Если дверь тихонько отворится, и принцесса скользнет сюда, молча заберется в мою постель? Прильнет ко мне обнаженным телом и скажет: «Возьми меня»? И что мне тогда делать? Как быть? Как отогнать призрак Тэсита, безмолвно парящий над головой, у высоких сводов потолка? У меня не было ответа на этот вопрос, что меня, признаться, ужасно нервировало. Если заранее не продумать, как себя вести при том или ином повороте событий, можно в большую беду угодить. Беспечность и недальновидность многим стоили жизни. Я же намеревался жить как можно дольше. И как можно полней.
Глядя на дверь и ежесекундно ожидая, что вот сейчас она скрипнет и откроется, я так и не придумал, что стану делать, когда это произойдет. И не заметил, как заснул.
А проснувшись, обнаружил, что Энтипи стоит у моей кровати, а ее лицо находится в паре дюймов от моего.
«О боги… это все же случилось… Вот она здесь… и жаждет, чтобы я взгромоздился на нее, как жеребец…»
Но Энтипи без всяких околичностей заявила:
— Солнце только что взошло, и войска короля Меандра, Безумного скитальца, движутся к форту, в котором, кроме вас и меня, остались еще только мой отец и шут. Воины и рыцари удрали.
Итак, пробуждение оказалось для меня не самым радостным. И было чертовски похоже, что денек выдастся ему под стать.
24

НАСПЕХ одевшись, я выскочил во двор. С неба крупными хлопьями падал снег. Поежившись, я в сердцах воскликнул:
— Эта погода меня просто с ума сводит!
Энтипи, ожидавшая меня у дверей гостевой комнаты, бодрым голосом отозвалась:
— Вам вряд ли грозит помешательство: король Меандр вас обезглавит гораздо прежде, чем вы успеете спятить.
— Как это так — форт остался без всякой защиты?! Куда ж подевались гарнизон и рыцари, которые прибыли с его величеством из Истерии?
Мы направлялись к лестнице, что вела на дозорную башню. Энтипи так быстро шла по заснеженному двору, что я едва за ней поспевал. При мне, как всегда, были мой посох и меч. От которых, впрочем, не будет никакого толку, вздумай Безумный Меандр со своими скитальцами захватить форт Терракоту.
— Понятия не имею, в каком направлении они удалились, — кисло ответила Энтипи. — Я выглянула в окно, как только проснулась, и увидела, что ворота отворены. Ну, поднялась на стену, осмотрелась и вдалеке заметила скитальцев.
— Вы уверены, что это именно они?
— Войско движется под флагом Меандра. — Принцесса пожала плечами. — Во всяком случае, так мне шут сказал.
Я остановился.
— Шут?! Вы никак его слова на веру принимаете? Этого слабоумного, который только и знает, что кривляется и несет всякий вздор?
Энтипи сердито нахмурилась:
— Лучше уж поверить, что там и вправду Меандр, и постараться себя обезопасить, чем отмахнуться от слов Одклея и угодить в плен.
Я не стал с ней спорить.
Ворота крепости и впрямь были распахнуты настежь. Ничего удивительного: чтобы их затворить, потребовались бы усилия как минимум десятка человек. Дезертиры не затруднились этим заняться, нам же такая задача была попросту не под силу. Таким образом, все, кто находился в форте, были отданы в буквальном смысле слова на поругание врагу. Задрав голову, я заметил на парапете рядом с шутом самого короля Рунсибела. Они о чем-то оживленно рассуждали. Шут указывал рукой в сторону приближавшегося неприятеля и, пританцовывая на месте, что-то быстро говорил монарху. Тот с сосредоточенным видом ему кивал.
— Но… Как же так? — растерянно спросил я, все еще не веря в возможность такого гнусного предательства со стороны гарнизона крепости и рыцарей короля. — Может, солдаты где-то здесь, вы просто их не заметили?
— Как же! — усмехнулась Энтипи. — Все казармы обошла, даже в подвал заглянула: пусто.
Снег валил густыми хлопьями, которые укрыли белым ковром двор крепости и ступени лестниц, что вели на стены и дозорные вышки. Я поскользнулся и чуть было не упал с самого верха одной из них. Король с вершины стены наблюдал, как мы с Энтипи карабкаемся наверх. Лицо его было мрачнее тучи.
— К сожалению, не могу вам пожелать доброго утра, оруженосец, — сухо проговорил он. — День обещает быть для нас нелегким.
Я приблизился к монарху и стал смотреть в том направлении, куда он мне молча указал. И сперва решил было, что зрение меня обманывает.
Представьте себе, слева от Королевской дороги сплошной стеной валил снег, и вся земля была им укрыта, деревья в лесу тоже сплошь побелели. Подобное же происходило и с правой стороны, но над самой дорогой во всю ее ширину и во всю длину, насколько хватал глаз, кружилось разве что несколько случайных снежинок. Снегопад предупредительно расступался перед войском Меандра, которое находилось на марше и двигалось к Терракоте по Королевской дороге.
Ибо это действительно были они — скитальцы. Я хорошо запомнил цвета их военной формы — черный с белым. И герб королевства, которым правил Безумец, — глобус, опоясанный цепочкой следов. Люди Меандра были еще слишком далеко, чтобы можно было разглядеть эти изображения на боевых щитах, как мне случилось когда-то давным-давно в Элдервуде, но над войском реяли знамена, украшенные этим символом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92