Со стороны могло показаться, что он не бежит по земле, а летит над ней, не касаясь ее поверхности ногами, но я-то, пристально следя за каждым его шагом, точно знал, что это не так! Вот каков он был, этот Тэсит. Меня многое в нем озадачивало и даже невольно страшило. Его необыкновенно глубокое знание леса, умение безошибочно ориентироваться в нем, слиться с ним, стать его неотъемлемой частью, без труда проникнуть во все его самые сокровенные тайны я поначалу приписывал только колдовству и ничему другому. Иного объяснения всему этому дать было невозможно. Но Тэсит меня заверил, что совершенно незнаком с искусством колдунов-плетельщиков, и мне со временем пришлось ему поверить. Я и впрямь ни разу не видел, чтобы он совершал какие-либо обряды, и не слыхал из его уст ничего похожего на заклинания. О том, как и с кем он жил до нашей с ним встречи, я знал очень мало. Тэсит неохотно говорил о своем раннем детстве. Лишь однажды, когда я стал проявлять уж очень назойливое любопытство, он меня спросил:
— Ну что ж, ты, поди, слыхал истории о младенцах, оставленных в лесу и выращенных волками?
— Ух ты! Так ты хочешь сказать, что тебя волки воспитали? — Я недоверчиво сощурился.
— Нет. — Тэсит помедлил, чтобы немного меня поддразнить, и, когда мое нетерпение достигло предела, с загадочной и лукавой улыбкой произнес: — Единороги.
Я расхохотался.
— Ага, так я тебе и поверил! Сказал бы уж — лесные духи.
Тэсит нисколько не обиделся. Только плечами пожал и сказал, ясно давая понять, что больше обсуждать данный вопрос не намерен:
— Верить или нет — твое дело. Но это правда.
Мы после никогда к этой теме не возвращались. Как знать, возможно, прояви я в тот раз больше такта и простой вежливости, и Тэсит поделился бы со мной какими-нибудь захватывающими подробностями своего удивительного детства. Но он замкнулся, а я больше не решался задавать вопросы. Но я часто размышлял о тех его словах и порой, глядя, как он со сверхъестественной легкостью движется сквозь чащобу, задавался мыслью: а что, если он тогда и впрямь не солгал? Неужто его в самом деле вскормили эти сказочные создания? В таком случае многое в нем стало бы понятно и объяснимо.
Что же до меня самого, то я по-прежнему оставался неловким и неуклюжим. Ходьба давалась мне с трудом, и я передвигался с ловкостью и грацией тяжеленного деревянного чурбана. Шли годы. В раннем отрочестве мышцы моей негодной правой ноги стали сильней, чем прежде, но совсем не намного. Стоило мне попытаться припустить бегом, и всякий раз ощущение было такое, будто к моему правому бедру привязан здоровенный кусище сырого мяса. Посох, которым я теперь пользовался при ходьбе, скорей можно было назвать дубинкой, такой он был тяжелый и толстый. Но мне не стоило особого труда его таскать — как я уже упоминал, руки и плечи у меня были сильные и развитые. С помощью этого нехитрого приспособления я мог передвигаться хотя и без особой грации, но довольно-таки стремительно. А в тех случаях, когда мальчишкам из нашего городка вздумывалось меня задеть, дубинка в моих руках превращалась в грозное оружие. С течением времени таких охотников выискивалось все меньше и меньше — с помощью Тэсита я здорово научился давать им отпор. Мне ничего не стоило противостоять даже нескольким противникам одновременно — так мастерски владел я своей дубинкой. Этакий хромоногий рыцарь с обрубком дерева в руках…
Итак, мы шли на запах дыма, который с каждым нашим шагом делался все резче. Тэсит, разумеется, намного меня опередил и словно растворился в чаще леса, но я уверенно двигался за ним следом, зная, что не собьюсь с пути. Внезапно что-то большое молнией метнулось ко мне откуда-то сбоку. Теплая ладонь зажала мне рот. Я дернулся, не понимая, что произошло. Признаться, от страха у меня душа ушла в пятки. Но шепот Тэсита меня успокоил.
— Тише! — предостерег он и, убрав руку от моего лица, кивком указал вперед.
Мы с ним сделали несколько осторожных, крадущихся шагов. Я старался передвигаться так же беззвучно, как и он. И перед нашими глазами открылось удивительное зрелище: на пологом холме как раз и полыхал тот огонь, дым от которого мы учуяли в глубине леса. Посреди поляны был утвержден деревянный столб, к которому оказалась привязана молодая девушка. Толстые веревки крест-накрест стягивали ее грудь. У подножия столба была навалена и кое-как разровнена здоровенная куча сухого хвороста. Края ее уже занялись огнем, ветки весело потрескивали, дым то стлался по земле, то, гонимый ветром, клубами поднимался ввысь. Девушка держалась так, будто все происходившее нисколько ее не занимало. Обтягивающие штаны и короткая куртка из серой кожи придавали ей сходство с мальчишкой-подростком. Наряд ее дополнял длинный черный плащ с откинутым на плечи капюшоном. Мы с Тэситом остановились на довольно значительном расстоянии от костра, и все же от взгляда моего не укрылось, что одежда незнакомки ветхая и поношенная. На коленках штанов так даже прорехи зияли. И прическа у нее была мальчишеская — коротко стриженные волнистые медно-рыжие волосы. Ни тебе чепца, ни лент, ни тем более шляпки. Ее круглое, со свежей, румяной кожей лицо неожиданно сужалось к подбородку, довольно-таки острому и длинноватому. Она его еще и вперед выпятила, гордо откинув голову. Девушка была совсем молоденькая, примерно тех же лет, что и Тэсит. Ну, может, чуть постарше.
Вокруг костра собралась толпа разъяренных крестьян. Они грозно размахивали горящими факелами. Ночью это выглядело бы зловеще, но при полуденном солнце, затопившем все окрест ярким, слепящим светом, эффект, поверьте, был совсем не тот. Двое или трое из толпы на наших с Тэситом глазах швырнули свои факелы в кучу хвороста, и та загорелась теперь почти со всех сторон.
Какая-то оборванка — по-видимому, предводительница всей этой своры, — задыхаясь от злости, выкрикнула девушке в лицо:
— Теперь ты никого не заколдуешь, ведьма проклятая! Теперь больше не обморочишь никого из наших парней!
Огонь едва уже не лизал подошвы башмаков юной леди, обвиненной в колдовстве. И эта, с позволения сказать, ведьма, иными словами, волшебница, колдунья, ворожея или как там их еще называют — по версии злобной крестьянки, — представьте, даже бровью не повела. И в голосе ее, когда она соизволила ответить, не слышалось ни малейшей тревоги. Одно лишь глубокое презрение. Мне подумалось, что в том положении, в какое она угодила, можно было бы держаться чуть менее спесиво.
— Да говорю же вам, никого я не привораживала. Глупости какие! — Она презрительно фыркнула. — Просто пофлиртовала немного с тем дурнем. Разве это преступление?
— Врешь! — прохрипела оборванка. — Ты ведьма, воровка и вдобавок врунья!
— Он мне добровольно отдал деньги, — с досадливой надменностью возразила девушка, сжигаемая на костре. — По собственному своему желанию. Захотел — и отдал. Ясно?
Только теперь я заметил подле женщины в лохмотьях какого-то чумазого малого. Судя по всему, он доводился ей сыном. Заложив за спину руки, он неловко переминался с ноги на ногу и переводил туповато-заискивающий взгляд с колдуньи на свою грозную мамашу и обратно.
Казалось, ему было не под силу глядеть подолгу ни на ту, ни на другую. Думаю, любой из загнанных охотниками зайцев, даже самый разнесчастный, выглядел бы по сравнению с ним просто бравым молодцом.
— Ага, стал бы он тебя одаривать! — взвизгнула женщина. — Не на того напала! Скажи, Эдмонд! — И она сопроводила свое требование увесистой оплеухой.
Эдмонд, стоило тяжелой материнской ладони коснуться его затылка, еще глубже втянул голову в плечи и выдавил из себя какое-то невнятное мычание. При этом он украдкой бросил на колдунью молящий взгляд. Но ее это нисколечко не тронуло. Она опустила глаза, лишь теперь удостоив огонь, который пожирал хворост почти у самых ее ног, своего милостивого внимания. Зеваки, собравшиеся у костра, — родичи и соседи мамаши-оборванки и ее трусоватого сынка, а также деревенские бездельники, — принялись подбадривать огонь громкими криками, так, словно тот был живым существом и мог как-то отреагировать на их вопли. Но весь этот тарарам вдруг перекрыл зычный голос мамаши Эдмонда:
— Ты, дрянь этакая, заколдовала моего парня и обобрала его, а деньги извела на свое проклятое колдовство!
— Половину я потратила на выпивку, — спокойно возразила девушка-ведьма. — Ну и дрянное же у вас подают пойло! А остальное в карты проиграла, потому что вдрызг упилась. Будь я ведьмой, со мной такого нипочем бы не случилось! Надеюсь, хоть это вам ясно?
Мне ее оправдания показались весьма убедительными. Но толпа, которая окружила костер, чтобы поглядеть на казнь ведьмы, осталась совершенно безучастна к этим доводам.
Тэсит, вместе со мной наблюдавший за сожжением девушки, наклонился к моему уху и прошептал:
— Пора положить этому конец. Ты со мной?
— С тобой?! Да ты никак спятил?! — Я изумленно покосился на него и для большей убедительности покрутил пальцем у виска. — Глянь на этих уродов! Их всех до одного прямо-таки трясет от злости. Девчонка-то, видать, все же ведьма. А значит, вполне может сама о себе позаботиться. Не нашего с тобой ума это дело, Тэсит!
Но приятель мой, казалось, вовсе меня не слушал. Он, сощурясь, окидывал пристальным взглядом арену трагедии, которая разворачивалась футах в тридцати от того места, где мы с ним стояли.
— Там, поди, нет ни одной колдовской нити. Ни единой на всем растреклятом холме, — вздохнул он. — И поэтому ей не за что ухватиться, чтобы совершить волшебный обряд, и она не в силах освободиться от этих недоумков. Дружище По, негоже нам стоять тут и любоваться тем, как они ее сожгут! — Он все более воодушевлялся, и мне стало здорово не по себе от его слов. — Если девушка и впрямь в чем-либо виновата, ей надлежит предстать перед лицом настоящего правосудия!
— Если она совершила преступление, значит, эта толпа попросту заставит ее поплатиться за него, — мрачно возразил я.
— Но она, может статься, и вовсе не виновна! Ты об этом подумал?
— Значит, не повезло бедняге, и только. Слушай, Тэсит! Во-первых, колдунам верить нельзя. Это ты не хуже моего знаешь. А во-вторых, окажись мы на месте этой девицы, а она на нашем, ей бы даже в голову не пришло нам помогать. Она преспокойно прошла бы мимо и не оглянулась бы ни на костер, ни на меня и тебя.
Тэсит с улыбкой пожал плечами:
— Что ж, если так, это означает только одно: мы добрей и отзывчивей, чем она. И это делает нам честь.
Я с ужасом понял, что мне его не переспорить. Единственным оружием Тэсита был короткий меч, который он носил на поясе. Он его редко когда доставал из ножен — освежевать охотничий трофей или прорубить путь сквозь густые заросли, если возникала такая необходимость. Теперь он не долго думая его обнажил. Едва слышный лязг клинка о ножны прозвучал для меня похоронным звоном.
— Так ты со мной или нет? В последний раз спрашиваю.
Я впился взглядом в его лицо, в лицо единственного человека на планете, которого по праву мог назвать своим другом, потом посмотрел на разъяренную толпу вокруг костра и без колебаний ответил:
— Ни в коем случае.
Тэсит брезгливо поморщился и спросил зло и укоризненно, каким-то чужим голосом:
— Знаешь, что означает слово «доблесть»?
— Знаю, — сердито ответил я. — А вдобавок мне хорошо известно слово «безрассудство»!
Тэсит собрался было ответить, но тут неожиданно налетевший порыв ветра взметнул пламя костра так высоко, что он понял: времени терять нельзя. И ему пришлось оставить безнадежные попытки склонить меня к участию в этой самоубийственной авантюре.
Весь подобравшись, он огромными прыжками помчался к холму. Девушка-ведьма первой его заметила. Она оказалась единственной из всех находившихся близ костра, чье внимание не было целиком и полностью поглощено созерцанием языков пламени. Лицо ее приняло озадаченное выражение.
«Еще бы! — подумал я. — Наверняка колдунья, подобно мне самому, решила, что бедняга спятил с ума».
Едва Тэсит предстал перед толпой, как та разразилась злобными криками и воем. Ни у кого из собравшихся не возникло сомнений в его намерениях: достаточно было взглянуть на меч в его руке. Он собирался лишить их замечательного, редкостного развлечения, а следовательно, явился к ним как враг. Некоторые из парней немедленно образовали живую стену на пути Тэсита к костру — встали вплотную друг к дружке, сцепившись руками. Тэсит угрожающе взмахнул своим коротким мечом. Парни подались назад, но путь ему не освободили. Я почему-то был уверен, что кровопролитие не входило в его планы. Так оно и оказалось. Неожиданно для окружающих он молнией взлетел на дерево, сбоку от которого остановились противники. Это их совершенно сбило с толку. И лишь когда Тэсит пополз по толстой ветке, которая нависала как раз над головой девушки, они разгадали его маневр. Дым делался все гуще, и мне ее почти не было видно. Но я слыхал, как она кашляла — тяжело, надсадно. Мне стало ее жаль. А еще я в душе ей позавидовал. Надо же, как она стойко держится. Наверняка ведь сама не своя от страха, но ничем этого не выказывает. Признаюсь: я бы на ее месте уже орал как резаный и в самых униженных выражениях молил этих скотов о пощаде.
Лишь в этот миг я окончательно осознал: я не обладаю тем, чем многие вроде Тэсита наделены в избытке. Понимаете, есть среди людей такие, для которых всего важней благополучие человечества. Ради этого они на все пойдут, пожертвуют собой не задумываясь. Другие же превыше всего ценят собственную безопасность, в поступках своих они руководствуются прежде всего мудрой пословицей: «Своя рубаха ближе к телу». К числу последних, как вы догадываетесь, я относил и себя. И поверьте, меня все это ни капельки бы не взволновало и не огорчило, не будь Тэсит моим единственным другом. Но, глядя с безопасного расстояния, как он геройствует, рискуя собой, я невольно чувствовал, как душу мою сковывает тяжесть. Я просто не мог последовать его примеру. Потому как по природе своей не был способен на геройство и самопожертвование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92