— Не бойся, Анна! — сказал я каким-то странным, глухим голосом. Тут я глянул на свои руки впервые — и увидел их: руки мертвеца, желтые и сухие. Я подошел к кадке с водой, что стояла во дворе, и увидел в ней свое отражение: тусклые глаза, бесстрастное лицо, бледное, ни кровинки.Анна беззвучно рыдала.— Ничего, — сказал я. — Не плачь: прежнее ушло. Маркиз не заберет тебя никуда…И в тот самый миг я увидел на горизонте четыре быстро движущиеся точки — маркизовы слуги-волки, они двигались сюда. Но я-то уже неплохо приготовился к их появлению, да к тому же не чувствовал ни страха, ни тревоги.Не знаю почему, но животные нас боятся — не то что многие люди, которые уже давным-давно привыкли. Волкам, наверное, понравился трупный запах, от меня исходивший, но когда они увидели саму их жертву, то остановились, поджав хвосты, и уставились на мое лицо, словно способны были понять, что имеют дело не с человеком.И тогда я поднял лежащий в сенях топор и броском расколол череп первому волку. Ты знаешь: мы хорошие воины. В первую очередь оттого, что ничего не боимся и не волнуемся, когда бьемся. Второй прыгнул на меня, а я вцепился ему в шею и с такой силой повернул его башку, что сломал ему шею.Еще один волк трусил напасть на меня; то подбегал, то отскакивал. Я наступил ему на переднюю лапу; он робко схватил меня за руку зубами — а я затолкал ее поглубже ему в пасть и смотрел, как он задыхается и издыхает.Четвертый волк бросился прочь, поджав хвост, но его, как и первого, настиг удар топора. Трупы серых разбойников, которых мы когда-то так боялись, теперь лежали у наших ног, и не было больше никакой милости к этим тварям — ни на земле, ни на небе.Так и стояли мы — Анна, насмерть перепуганная, и я, спокойный, бесстрастный мертвец.Тогда я чувствовал страшную пустоту. И желал только одного: чтобы у меня были слезы. Но их уже не осталось.Анна теперь живет неподалеку от нашего города, в лесу. Хотя и до сих пор жива. Она вновь замужем — смерть ведь разводит, и наш брак более не существовал; я иногда прихожу в ее новую семью, играю с ее детьми, выпиваю с ее новым мужем — хотя уже давно не испытываю никакой жажды…— Страшна твоя история, — сказал Рональд, подошел к дереву и уткнулся лицом в шершавую кору — а грудь его разрывали рыдания. Что-то умерло в этой Вселенной, что-то знакомое ему с самого детства. Должно быть, надежда, что все закончится хорошо. Уже не могло закончиться хорошо, если хоть где-то в мире происходили такие вещи…И тут он не выдержал и принялся плакать, как был — в кольчуге и с дурацким мечом на перевязи, упав на землю. Казалось, для такого количества слез его глаза слишком узки — лицо его было все в грязи, по которой он бил кулаками, внутри тела словно распространялся яд, отравляя его легкие и мозг нестерпимой горечью.— Я покажу тебе Муравейник, — сказал Мишель.— Зачем? Отчего? — Рональд поднял мокрое и красное лицо.— Оттого, что я чувствую, что избавление наше близко. Оттого, что у тебя редкостная душа: ты человек благородного звания, дерзнувший действительно оказаться благородным. И вот еще отчего — но об этом молчи, не рассказывай никому из наших — чтобы ты уничтожил Муравейник.Рональд встряхнул головой, отказывавшейся что-либо понимать.— Люди должны быть живыми, а мертвые пусть сами хоронят своих мертвецов, — убежденно говорил Мишель. — Мы слишком алчны, слишком сильно хотим затащить всех в свои ряды. Из добрых побуждений, разумеется: большинству мертвецов и правда кажется, что так будет лучше, что люди обретут свое счастье в смерти. Ты не знаешь, о чем говорят в Муравейнике: там давно уже строят планы истребить жизнь, умертвить всех — ив деревнях, и в городах. Смерть не знает страданий, смерть не знает разницы между богатым и бедным, сильным и слабым — но и настоящего счастья она тоже не знает. Вот почему я был против того, чтобы Анна последовала за мной — а ведь она хотела! А остальные — остальные будут только рады, если переселят свои семьи, всех своих потомков до седьмого колена во мрак Муравейника, в мир теней. Я специально послал освобождать Эмиля именно вас, живых — надеялся, что, глядя на вас, он поймет, что и живые чего-то стоят и не станет завидовать нашему образу жизни… Но все оказалось тщетно.— Спасибо тебе, — сказал Рональд. — Угроза нависла над нашим миром, над всеми нами… Я чувствую страх…— Мало ли их было, угроз? — усмехнулся Мишель. — Завтра пустимся в путь, сообщи Иегуде. Шесть дней занимает дорога.И зашагал прочь, не попрощавшись. Рональд побрел вдоль реки, пытаясь вновь увидеть загадочного человека, каждый раз предсказывавшего ситуацию намеком на пословицу.Человек уже пропал куда-то, зато там, над рекой, среди камышей он увидел чудесную, красивейшую девушку с прелестной фигуркой. Лицо ее было закрыто густой вуалью, и даже руки были в белых перчатках — так что он сперва даже испугался: а не маркиз ли решил сыграть над ним очередную дурную шутку? Но сердце подсказывало ему иное — и он спустился к воде.— Сэр Рональд! — воскликнула она.Как можно было не узнать этот чудесный голос, правда, отчего-то несколько сипловатый и непривычно звучащий!— Я знал, что вы не уедете! — воскликнул рыцарь — Я мечтал о вас, грезил во сне — всю эту неделю, что мы знакомы!!— Но я вас не знаю, — поспешно произнесла девушка. — Я только слышала о вас… я простая служанка из замка Сквайра!Голос ее был подобен плачу, но душа графа сгорала столь сильным огнем, что он, увы, не заметил этого.— Служанка, красивая, как принцесса! Служанка, прелестная, как богиня! — на Рональда даже вдохновение нашло, хоть и несколько неуклюжее.Она испуганно отодвигалась, но рыцарь был преисполнен решительности.— О дивная дева! — воскликнул Рональд. — Дай мне увидеть твое лицо, ибо стан, сколько я наблюдаю, чудесен.Он обхватил ее одной рукой, внутренне стыдясь своего поступка, а другой снял с ее головы шлем, явив миру, как и ожидалось, лицо Роксаны.И отшатнулся, и, как был, сел на землю.Глаза ее были белесы, кожа слишком прозрачна для живого человека.— Маркиз утопил меня, — сказала она печально. — Сперва овладел мной, а потом убил, чтобы никто не узнал. А теперь все знают.
Деревня кишела людьми и мертвецами. Гвалт стоял невероятный, брань и лязг оружия.— Где эта тварь? — орал батько Полифем. — Где этот дешевый насильник, что убил нашу Роксану? Даже если он, по своему обыкновению, бежал из замка, догадавшись, что его ждет, мы все равно найдем эту вывороченную наизнанку сволочь, эту кровавую снаружи и покрытую кожей внутри гусеницу!— Правильно! — ревели в ответ живые и мертвые. — Даешь дыбу и виселицу для Браккгаузентруппа!Рональд стоял, совершенно чужой в этой толпе, готовя себя к любому продолжению. Доспехи его настолько приросли к телу, что он чувствовал себя раком, чей панцирь крепится непосредственно к мышцам.— Что делает среди нас этот благородный рыцарь? — издевательски крикнул какой-то рассыпающийся на части прокаженный, указывая на Рональда костью раз и навсегда обретшего свое последнее положение пальца. — Ищет девушку посимпатичнее?Рональд приготовился вытащить меч и умереть, изрубив прокаженного в лапшу. Умирать не хотелось.— Рыцарь нам еще пригодится! — возразил батько Полифем. — В любом случае, убить его мы всегда успеем…— Так сделаем это сейчас! — крикнул прокаженный. — Мертвым он будет за нас душой и телом, а сейчас — кто знает, может, он падлу про нас думает под своим забралом?— Гнидарь велел его не трогать! — рявкнул батько, увидев движение толпы, качнувшейся было разорвать Рональда на части. — Гнидарь велел! Понимаете?Толпа стояла в нерешительности.— Я сам не знаю, зачем это нужно, — признался Полифем. — Но если Гнидарь приказал, значит, были у него на то резоны.— Эх ты, живая душа! — с укором сказал долговязый мертвец. — Все бы вам, живым, приказы да указания. Подлинная свобода только в смерти. Жаль, что ты пока не один из нас, Полифем — цены бы тебе не было…— Но-но! — гаркнул побледневший батько. — Всему свое время, а мне и так хорошо. Тело как платье — пока не сносишь до дыр, не выбрасывай. И ты, рыцарь, не спеши его выкидывать.Полифем строго глянул на Рональда, тот понял намек и отпустил рукоять лежащего в ножнах меча, которую сжимал.— Правильно, — неожиданно одобрил долговязый мертвец. — Каждый человек волен выбирать, умирать ему или жить. Убийство — страшный грех. Если бы не так было — то стали бы мы осуждать Браккгаузентруппа за то, что он сделал?Роксаны не было в этой толпе: она убежала, вырвавшись из его рук, по-человечески скорбя и стыдясь. Он чувствовал себя смятым, сожженным внутри страшным, сводящим с ума горем.— Вперед, к замку! — вопила толпа. — Сроем его стены! Сравняем с землей его башни! Вырежем всех этих лакеев, а кентавров запрем в конюшнях!Толпа забурлила, люди побежали к сараям, стали отрывать доски от стен хибар.— Вы что делаете?! — оборвал их Полифем. — Вы же свои дома ломаете!Крестьяне задумчиво остановились, на лицах их было недоумение неожиданного прозрения.— У нас теперь достаточно оружия, чтобы вооружить вас всех! — крикнул батько. — Мишель, раздай им сабли.Мертвец поспешил в избу-штаб.Рональд почти чувствовал, что седеет, что его тело рассыпается в прах, а легкие полыхают страшным жаром. Мишель и двое его подручных уже строили крестьян в ряд и шли вдоль, раздавая острые, блестящие клинки. Мужики рассматривали непривычное оружие, пробуя острие пальцем.— У нас есть могучие пушки, — сообщил батько. — Захватили при последней нашей крутейшей контроперации. На фиг разобьем ворота замка в один присест, там и бошки им всем поотрываем.— Раскидаем! Кадыки вырвем! Пятки откусим! — вопила толпа в неописуемом буйстве. Мужики вращали саблями, почти задевая друг друга.— Стойте! — крикнул Рональд. — Вы не попадете в замок! Агвилла придумал новые укрепления и ловушки. Вы погибнете понапрасну!— Ну надо же, — сказал Полифем, и глаз его загорелсялюбопытством. — Пройдем-ка в хату, расскажешь.Толпа орала за их спинами, когда они вошли в дом. Вслед за ними туда проследовали Мишель и Иегуда.— Мост в замок теперь переворачивается на специальной оси, и все, кто на нем окажется, падают вниз, в ров, к выведенным Агвиллой гигантским щукам, — пояснил Рональд. — Поскольку мост длинный, а бежать вы будете наверняка беспорядочно, половина вашего отряда окажется у щук в желудках.— Спасибо тебе, коли не врешь, — сказал Полифем, покачавши головой. — Вот какие твари! Чего придумали… ну ладно: теперь мы их одолеем: у нас деревянных лестниц до черта; перекинем их через ров.— Это еще не все: у маркиза новые пушки с нарезным стволом. Я сам их ему раздобыл у монахов. От вашей артиллерии останутся рожки да ножки через минуту после того, как вы дадите первый залп по воротам. А прямо над входом в замок стоит многозарядный сифон с греческим огнем. Вас спалят заживо.Полифем закрыл рот, потом вдарил кулаком по столу так, что тот перевернулся — а лицо его исказилось, словно он заплакать собирался.— Ну и козел же я! — крикнул он. — И чего я им теперь скажу? Что весь план к черту пошел, и мы маркиза будем и дале терпеть? А он, зараза, понаделает пушек побольше и по деревеньке нашей начнет лупить?Он горестно взвыл, зашатался и привалился к стене, упершись в нее локтями. Плечи его дрожали — таким Рональд его еще не видел.Кровь стучала у графа в висках, словно два молота били его голову с противоположных сторон. Язык его вдруг стал липким и вялым, словно кусок мыла.— Я вам помогу, — прошептал Рональд. — Я открою вам ворота и впущу вас внутрь.И чуть не свалился в обморок: в глазах потемнело, изба поплыла. Только усилием воли он заставил себя вздохнуть поглубже и прийти в себя.Полифем уставился на него так, словно черта увидел.— Ты чего? Правда, что ли?— Одно условие: вы отпустите Агвиллу. — Рональд словно боялся, что вот возьмет и передумает: торопливо жег мосты. — Это единственный достойный человек в замке.— Хм… человек, — криво усмехнулся Полифем, уже встрепенувшийся, воспрявший духом и обретший свое обычное ехидное расположение духа. — Обещаю — если ты того… серьезно. Ничего не имею против пернатого, шут с ним, хотя и выдумал кучу мерзких пиявиц на нашу голову… Но токо объясни: чего тебе-то со всего этого?— Я ненавижу маркиза! — выдохнул Рональд и только тут понял, насколько чистую правду сказал. — Я не передумаю — не бойтесь. Даю слово рыцаря!— Достойно, — кивнул Полифем. — Как вздрючим Альфонсика — отдам тебе, дери с него три шкуры.Он снова усмехнулся — и, словно вспомнив, повернулся к Иегуде и посмотрел на него с нескрываемым недоверием.— Я одобряю эту идею, — кивнул Слепец. — Причину я изложу позже.Это было совершенно невозможно, но случилось именно так. Теперь не было ни одной силы, способной удержать поступательное развитие событий, движущихся, словно камень с вершины горы. И граф потрясенно опустил глаза, пытаясь удержать звездопад мыслей, грохотавший внутри.— Ну, раз уж Егуда одобряет — дело святое, — хмыкнул Полифем. — Токо ты, Егуда, посидишь у нас под присмотром, пока мы замок брать будем.— Не возражаю, — подал плечами Слепец. — Хотя и не вполне сознаю необходимость этой меры.— Все, — сказал Рональд деловито, — я возвращаюсь в замок и сразу же — сразу же открываю вам ворота. Будьте готовы.— Завсегда готовы! — шутливо откозырял Полифем, достал кинжал и стал его чистить. — Но сразу не надо: собраться не успеем. Давай, как солнце сядет.Рональд повернулся и зашагал по дороге к замку.— Ты что, его отпустил? — проскрипел Жан, подслушивавший всю беседу у дверей.— Зачем бы и нет? — отозвался Полифем. — Да не продаст он нас, не продаст. Я в парня верю: он этих оглоедов еще почище нашего ненавидит, хоть и сам таков же.Рональд шел по тенистым рощам, но мысли его блуждали далеко. Роксана. Их роман (если его вообще можно было таковым назвать) от первого невинного разговора и до ее признания в любви продлился всего неделю, ту неделю, на которую приютил его гостеприимный маркиз. Маркиз их познакомил: его кормил, холил, лелеял и даже развлекал, а ее — убил. Он ни разу не нарушил законов гостеприимства, ничем не оскорбил Рональда, а напротив — лишь способствовал его миссии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47