https://wodolei.ru/catalog/uglovye_vanny/assimetrichnye/
— Чрез то и конец света и наступил.— А колбасу-то отчего не есть? — с досадой спросил маркиз. — От нее-то конца света не было!— Твоя правда, барин, колбасу можно, — неожиданно согласился крестьянин (видимо, все-таки очень хотел кушать), брезгливо принял ломтик и принялся его жевать с постным лицом.— Вострая она… ядучая… — раздумчиво сказал он.— Эх, дурак, — тоскливо произнес маркиз. — Будете картошку-то есть?— Никак не будем, — отвечал крестьянин, — потому предки нам заповедовали: не ешьте. И мы, стало быть, не будем.— А если я вас, тварей, на дыбе растяну, будете жрать? — поинтересовался маркиз. В глазах его горело любопытство.— Ништо, — отвечал мужик. — И на дыбу, и на костер пойдем, а жрать не будем. Ты, барин, чего захотел: чтобы мы светлый Рай променяли на чертово яблоко! Ищи дураков, а нас и смертью не устрашить на такое черное дело!Он истово перекрестился, а глаза его подернулись влагой.— Вот так и всегда, — мрачно заключил маркиз. — Хорошо бы они так шли на крест за социальный или научный прогресс — так не пойдут же, а за тараканов своих в голове — охотно пойдут…Двор замка был светел и чист, словно это было не захолустье, а самый что ни на есть королевский дворец. Посреди находился хрустальной чистоты пруд, украшенный множеством забавных фигур. Золотые статуи изображали персонажей сказок: старик, поймавший золотую рыбку, Гензель и Гретель, грызущие пряничный домик, кот в сапогах, гоняющийся за мышкой-людоедом. Зеркало пруда было безупречно чистым и почти неподвижным; замок, в нем отражавшийся, был, таким образом, точной копией своего собрата, высившегося позади прудов.Стеклянную гладь рассекали какие-то водоплавающие птицы, довольно крупные, гораздо больше лебедей. Приглядевшись, Рональд понял, что у них… человеческие лица. Впрочем, после лицезрения столь великого количество териантропов в свите маркиза, это уже не казалось необычным. Разве что лица у этих птиц были на редкость печальными — серые грустные глаза, мокрые, коротко стриженные белокурые головы. Вид у них был столь же замученный, как у балетных танцовщиков после целого дня репетиций.Оркестр заиграл «Зеленые рукава». Люди-птицы стали совершать пируэты с грустнейшими лицами, но механически красиво, как заводные машинки. Рональд угадывал в их взгляде разум, насильно подчиненный муштре — как у солдат-новобранцев, набранных из выпускников коллежа.— Покормите их хлебом, если хотите, — сказал маркиз и сделал знак мальчику-слуге. Тот подал Рональду каравай хлеба.К пруду вдруг сбежались поросята и, став на задние ножки, тоже стали танцевать. На копытцах у них были пуанты, на толстых попках — балетные пачки; танцевали они преотменно. Среди них, как подметил рыцарь, был и тот самый поросенок, который изображал жаркое на пиршественном столе.
Наконец танец закончился. Рональд подошел к воде и стал крошить в нее хлеб. Птицы мигом налетели на хлеб и стали хватать его человеческими ртами. Тут только Рональд заметил, что у них мокрые лица. Вроде бы и неудивительно это было — если не замечать, что их тела, покрытые перьями, были совершенно сухими.— Вы плачете? — спросил Рональд вполголоса у человека-птицы, плавающего ближе всех к нему — впрочем, не особенно надеясь на ответ. Тот испуганно замотал головой и прошептал лишь одно слово: «Потом!»— Бросьте, бросьте, граф! — досадливо поморщился маркиз. — Вот уж с кем и вовсе не следует говорить. Это даже не крестьяне, а мразь животная какая-то. Кыш, кыш отсюда! — крикнул он и швырнул в пруд надкусанное золотое яблоко. Люди-птицы в страхе забили крыльями и, взвившись в воздух, понеслись подальше от замка.— Пойдемте лучше в сад, — видимо, немного смущаясь своим неожиданным поступком, предложил маркиз. Гости равнодушной толпой двинулись по тропинке к серебряным воротам, над которыми горели слова: «Познай самого себя» — Было такое популярное ругательство американских подростков, — пошутил маркиз.Деревья маркизова сада оказались сине-зелеными. Безо всякого ветра ветви их колыхались, а листья шумели. Превосходное было зрелище.У самого входа в сад стояло древо, состоящее из двух переплетенных наподобие молекулы ДНК стволов.— Древо жизни и смерти — обратите внимание! — сказал маркиз. — Добро и зло-то я уже познал, а вот жизнь и смерть — даже для меня большая загадка.Он сделал пафосно-задумчивое лицо и умолк на несколько секунд. Гостей его болтовня, впрочем, мало волновала — они открыто зевали, дамы пытались заслониться от палящего солнца веерами. Рональд чувствовал себя посетителем зоопарка. «Будет что рассказать в Риме о провинциальных нравах. Даже если нам и не предстоит никаких на стоящих приключений — этого достанет на забавный очерк. Линмер будет доволен».Они толпою шли по песчаной дорожке. Маркиз опирался на трость; телодвижения его сделали бы честь завзятому столичному моднику. Рональд с удивлением отмечал, что дворяне за его спиной не стесняются хватать дам за задницы и отпускать соленые шуточки. Маркиза, впрочем, это словно и не касалось вовсе; он шел так, что глядя на него, нельзя было угадать, идет ли он один по песку необитаемого острова или же шагает во главе стотысячного войска навстречу неприятелю. Рональд почувствовал — нет, не уважение, а восхищенное удивление светскостью маркиза и его манерой держаться.Деревья вдоль посыпанной песком аллеи двигались, словно молоточки внутри рояля, — то резко наклонялись вбок, то опять принимали вертикальное положение. Более же всего поразило Рональда, что их тени запаздывают за движением деревьев, — он только раз видел такое, и то в старинном фильме, который его отец прокручивал в своем замке при помощи «волшебного фонаря», проецируя изображение на белую стену. В фильме были пластилиновые чудовища, с которыми боролся храбрый Синдбад — от них падали такие вот странные тени, движущиеся не в резонанс со своими хозяевами. Красота деревьев, равно как и их странный танец, завораживала.— Смотрите! — сказал маркиз шепотом, приложив палец к губам. — Вы видите этого чудесного мальчугана, что забрался в мой сад воровать вишню?Гости одновременно повернули головы и впрямь увидели маленького оборванца, притаившегося за кустом.— Ему нечего есть, должно быть, — сказал маркиз, утирая нечаянную слезу. — Но он — мой классовый враг и вообще-то я не должен ему сочувствовать. Между нами вечная борьба.Изящным движением он снял с плеча мушкет и пальнул в кусты. Мальчик повалился навзничь без единого стона.Рональд сделал шаг к кустам, вне себя от возмущения, но маркиз остановил его, схватив за плечо.— Вы что? — прошипел он. — Это же инсценировка, разве вы не понимаете?Рональд густо покраснел, даже глаза заслезились от стыда. «Какой я дурак! — подумал он. — Ну конечно, все сейчас надо мной хихикать начнут». Он кивнул, отвернулся и стал осматривать деревья, стараясь не поворачиваться лицом к остальным гостям.— О да! Он убит! — вскричал маркиз, щупая пульс у мальчика. По его щеке покатилась слеза. Гости ахнули.— Друзья мои, у меня экспромтом родились стихи, — признался маркиз. И стал читать певучим голосом, красиво жестикулируя: Он больше вишен не таскал,Не бегал средь кустов.Красна была его рука,И рот его багров,Когда крестьяне труп нашли,Лежащ среди кустов. Как всякий местный старожилОн думал: на землеВсе общее — и жил как жил —Как козырной валет.Но змей в Эдеме сторожил,И прятал ствол в стволе. Но ведь воруют все, всегда —Так повелось в веках:Крадет идеи Деррида Жак Деррида — один из «духовных отцов» философии постмодернизма
И недра — олигарх.Крадет вериги мазохист,А некрофилы — прах. И скрадывает шаг лиса,И плагиатор — стих.Крадут соперники любовьИ делят на двоих.И ветер вишен цвет крадет,Как ласковый жених… Иной не попадет в прицел:Украл — и был таков.Ведь пороху не хватит всем,Кто бродит средь садов.В Раю же их — семижды семьИ сорок сороков! Пусть добрым словом беднякаНикто не помянет:Должно быть, скажут: «ДуракаСвалял!… Ну идиот!…» —Но за руку его ГосподьВ свой светлый рай введет. И прах его здесь без крестаОстался не прикрыт,Ведь деревенский старостаМогил рыть не велит —В раю ж его душа чиста,И стол ему накрыт. Знай, проклинает день и ночьЕго маркиза рот,И топчет тело (чем помочь)Прохожий-обормот.В раю же светлом сам ХристосСлезу ему утрет. Оставим этот разговор —Я вижу в вас друзей,И я пойду с ним на костерСвоей душою всей —Ведь Господу милее ворСтократ, чем фарисей. Три года вишни не цветутИ не дают плода,Три года здесь забвенья мутьИ ужаса вода.И отрок средь корней деревСпокоен, как всегда. Под сенью древ и дивных скалПусть он пока лежитНашел он больше, чем искал:Архангел уж трубит!Любил он вишни — и украл,И вот за то убит. Но ведь воруют все, всегда —Так повелось в веках:Крадет идеи ДерридаИ недра — олигарх.Крадет вериги мазохист,А некрофилы — прах. И скрадывает шаг лиса,И плагиатор — стих.Крадут соперники любовьИ делят на двоих.И ветер вишен цвет крадет,Как ласковый жених. Неистребимо воровство —Таков земной удел:Трусливый, начищая ствол,Украсть бы жизнь хотел;Украсть бы душу — кто жесток;И вишни — тот, кто смел! Рональду мотивы стихотворения показались знакомыми: маркиз явно стилизовал его под кого-то из старых мастеров Стихотворение маркиза является пародией на поэму Оскара Уайльда «Баллада Рэдингской тюрьмы», написанную им в заточении
. Гости притворно завосхищались и зааплодировали.Мальчика уже уносили. Кровь на его одежде выглядела вполне натурально. «В искусстве постановщика маркизу не отказать», — подумал Рональд.— Направо — конюшни кентавров, если столь изысканные стойла можно только назвать конюшнями, — улыбаясь, объяснял маркиз. — Налево — озерцо, где обитают русалки. Вон там — рощица, где живут птицы, которые только что танцевали в моем пруду вам на потеху… А здесь — фабрика запчастей, где каждый териантроп может получить новую руку, ногу, хвост или любую другую часть тела, если старая пришла в негодность.У ворот фабрики стояла длинная и шумная очередь.— Ну ты, козел, не лезь вперед! — ревел кентавр, отталкивая другого. — Я тут с утра топчусь — а ты откуда взялся такой шустрый?— За козла ответишь! — напирал на него грудью другой четвероногий. — Много вас тут, охотников, запчастей побольше отхватить…— Кентавры — очень хорошие математики, — пояснил маркиз. — В уме они могут извлечь корень десятой степени, например. Но вот по части манер они явно подкачали…— Увы, в жизни хорошие манеры существенной роли не играют, — печально сказал Иегуда. — Как и способность к математике.— Что вы вообще знаете о жизни? — нахмурился маркиз. — Зачем вы это сказали? Что вам от меня нужно? Зачем вы преследуете меня? Оставьте меня, оставьте!Его лицо покраснело, глаза заблестели слезами, он бросил оземь трость и убежал по тропинке, ведущей в замок.— Серотонин — штука серьезная, — покачал головой Иегуда, сделав грустное лицо.Рональд так и прыснул со смеху. Гости присели на землю и извлекли из карманов недоеденное.
Чужие запахи замка, прочно поселившиеся в комнате, которую маркиз любезно выделил своему высокому гостю, мешали спать — впрочем, заснуть не давали не только запахи.День, в сущности, потерян впустую — Рональда охватило сожаление, вскоре превратившееся в гадкое сомнение. Он праздно проводит время, пока мертвецы подступают все ближе к стенам родного города. Отсидеться, пока все дорогое его сердцу погибнет в новой вселенской катастрофе, — вот, наверное, каково было тайное стремление его хитрого и скользкого разума. Он вскочил с постели и вдарил кулаком по стене, затем зашагал по комнате.Нужно было входить в доверие к обитателям замка, выяснять у них, что же в действительности происходит в деревне, а самое главное — в какой степени они об этом осведомлены. Если маркиз и его челядь действительно столь легкомысленны, как кажутся, и в самом деле ничего не понимают в происходящем, то смысла здесь оставаться нет — нужно налаживать отношения с крестьянами самих Новых Убит.С другой стороны, Рональд отчетливо понимал, что спешка в таких вопросах может только навредить. Нужно было обращаться за разъяснениями только к тем, к кому он действительно испытывал симпатию, — так выйдет естественнее, без фальши.Роксаны в замке сегодня видно не было; оставался Агвилла.Рональд встал, оделся, прихватил кинжал, а брони и вовсе никакой не надел (отчасти потому, что надоело все время таскать ее на себе, отчасти в знак глубокого доверия к врачу-териантропу).Агвилла копошился в своей комнатушке, передвигаясь от прибора к прибору с удивлявшей глаз скоростью.— Приветствую! — довольно радостно помахал ему рукой Агвилла и приник черным глазом к стеклянной колбе, в которой горела синим пламенем студнеобразная масса.— Здравствуй, — отвечал Рональд.-Чем занимаешься?— Исследую новые удобрения для нашего огорода.Он указал рукой на аккуратные грядки, сделанные прямо в полу и занимавшие большую часть комнаты. Растения, зеленевшие на них, качали мясистыми листьями быстро и без видимой причины, словно были живыми. Плоды причудливой формы, пригибавшие их ветки к земле, привлекли внимание Рональда. Рыцарь подошел ближе и увидел, что это… маленькие кентаврики, русалочки, химерки.— Маркиз выращивает своих слуг на кустах? — поразился граф.— Совершенно верно. Можно выращивать не только целые тела, но и запасные части. Я несколько раз изготавливал себе запасные крылья, а однажды даже голову (в старой началось воспаление, с которым я справиться не мог). Маркиз когда-то нас всех так вывел — а на меня, лучшее свое творение, теперь перевалил эти рутинные заботы.— Людей-птиц, что танцевали сегодня в пруду, тоже маркиз вывел? — полюбопытствовал Рональд.— Нет. Они давно тут обитают, с самого Конца физики. Это какая-то странная мутация, мутация по желанию, я бы сказал. То есть люди хотели стать птицами столь сильно, что в них наконец и превратились. Если чего-нибудь сильно пожелать, то это непременно сбывается. В наши времена, если жираф хочет пощипать траву с земли, то шея его укорачивается, и он становится, скажем, пятнистой лошадью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Наконец танец закончился. Рональд подошел к воде и стал крошить в нее хлеб. Птицы мигом налетели на хлеб и стали хватать его человеческими ртами. Тут только Рональд заметил, что у них мокрые лица. Вроде бы и неудивительно это было — если не замечать, что их тела, покрытые перьями, были совершенно сухими.— Вы плачете? — спросил Рональд вполголоса у человека-птицы, плавающего ближе всех к нему — впрочем, не особенно надеясь на ответ. Тот испуганно замотал головой и прошептал лишь одно слово: «Потом!»— Бросьте, бросьте, граф! — досадливо поморщился маркиз. — Вот уж с кем и вовсе не следует говорить. Это даже не крестьяне, а мразь животная какая-то. Кыш, кыш отсюда! — крикнул он и швырнул в пруд надкусанное золотое яблоко. Люди-птицы в страхе забили крыльями и, взвившись в воздух, понеслись подальше от замка.— Пойдемте лучше в сад, — видимо, немного смущаясь своим неожиданным поступком, предложил маркиз. Гости равнодушной толпой двинулись по тропинке к серебряным воротам, над которыми горели слова: «Познай самого себя» — Было такое популярное ругательство американских подростков, — пошутил маркиз.Деревья маркизова сада оказались сине-зелеными. Безо всякого ветра ветви их колыхались, а листья шумели. Превосходное было зрелище.У самого входа в сад стояло древо, состоящее из двух переплетенных наподобие молекулы ДНК стволов.— Древо жизни и смерти — обратите внимание! — сказал маркиз. — Добро и зло-то я уже познал, а вот жизнь и смерть — даже для меня большая загадка.Он сделал пафосно-задумчивое лицо и умолк на несколько секунд. Гостей его болтовня, впрочем, мало волновала — они открыто зевали, дамы пытались заслониться от палящего солнца веерами. Рональд чувствовал себя посетителем зоопарка. «Будет что рассказать в Риме о провинциальных нравах. Даже если нам и не предстоит никаких на стоящих приключений — этого достанет на забавный очерк. Линмер будет доволен».Они толпою шли по песчаной дорожке. Маркиз опирался на трость; телодвижения его сделали бы честь завзятому столичному моднику. Рональд с удивлением отмечал, что дворяне за его спиной не стесняются хватать дам за задницы и отпускать соленые шуточки. Маркиза, впрочем, это словно и не касалось вовсе; он шел так, что глядя на него, нельзя было угадать, идет ли он один по песку необитаемого острова или же шагает во главе стотысячного войска навстречу неприятелю. Рональд почувствовал — нет, не уважение, а восхищенное удивление светскостью маркиза и его манерой держаться.Деревья вдоль посыпанной песком аллеи двигались, словно молоточки внутри рояля, — то резко наклонялись вбок, то опять принимали вертикальное положение. Более же всего поразило Рональда, что их тени запаздывают за движением деревьев, — он только раз видел такое, и то в старинном фильме, который его отец прокручивал в своем замке при помощи «волшебного фонаря», проецируя изображение на белую стену. В фильме были пластилиновые чудовища, с которыми боролся храбрый Синдбад — от них падали такие вот странные тени, движущиеся не в резонанс со своими хозяевами. Красота деревьев, равно как и их странный танец, завораживала.— Смотрите! — сказал маркиз шепотом, приложив палец к губам. — Вы видите этого чудесного мальчугана, что забрался в мой сад воровать вишню?Гости одновременно повернули головы и впрямь увидели маленького оборванца, притаившегося за кустом.— Ему нечего есть, должно быть, — сказал маркиз, утирая нечаянную слезу. — Но он — мой классовый враг и вообще-то я не должен ему сочувствовать. Между нами вечная борьба.Изящным движением он снял с плеча мушкет и пальнул в кусты. Мальчик повалился навзничь без единого стона.Рональд сделал шаг к кустам, вне себя от возмущения, но маркиз остановил его, схватив за плечо.— Вы что? — прошипел он. — Это же инсценировка, разве вы не понимаете?Рональд густо покраснел, даже глаза заслезились от стыда. «Какой я дурак! — подумал он. — Ну конечно, все сейчас надо мной хихикать начнут». Он кивнул, отвернулся и стал осматривать деревья, стараясь не поворачиваться лицом к остальным гостям.— О да! Он убит! — вскричал маркиз, щупая пульс у мальчика. По его щеке покатилась слеза. Гости ахнули.— Друзья мои, у меня экспромтом родились стихи, — признался маркиз. И стал читать певучим голосом, красиво жестикулируя: Он больше вишен не таскал,Не бегал средь кустов.Красна была его рука,И рот его багров,Когда крестьяне труп нашли,Лежащ среди кустов. Как всякий местный старожилОн думал: на землеВсе общее — и жил как жил —Как козырной валет.Но змей в Эдеме сторожил,И прятал ствол в стволе. Но ведь воруют все, всегда —Так повелось в веках:Крадет идеи Деррида Жак Деррида — один из «духовных отцов» философии постмодернизма
И недра — олигарх.Крадет вериги мазохист,А некрофилы — прах. И скрадывает шаг лиса,И плагиатор — стих.Крадут соперники любовьИ делят на двоих.И ветер вишен цвет крадет,Как ласковый жених… Иной не попадет в прицел:Украл — и был таков.Ведь пороху не хватит всем,Кто бродит средь садов.В Раю же их — семижды семьИ сорок сороков! Пусть добрым словом беднякаНикто не помянет:Должно быть, скажут: «ДуракаСвалял!… Ну идиот!…» —Но за руку его ГосподьВ свой светлый рай введет. И прах его здесь без крестаОстался не прикрыт,Ведь деревенский старостаМогил рыть не велит —В раю ж его душа чиста,И стол ему накрыт. Знай, проклинает день и ночьЕго маркиза рот,И топчет тело (чем помочь)Прохожий-обормот.В раю же светлом сам ХристосСлезу ему утрет. Оставим этот разговор —Я вижу в вас друзей,И я пойду с ним на костерСвоей душою всей —Ведь Господу милее ворСтократ, чем фарисей. Три года вишни не цветутИ не дают плода,Три года здесь забвенья мутьИ ужаса вода.И отрок средь корней деревСпокоен, как всегда. Под сенью древ и дивных скалПусть он пока лежитНашел он больше, чем искал:Архангел уж трубит!Любил он вишни — и украл,И вот за то убит. Но ведь воруют все, всегда —Так повелось в веках:Крадет идеи ДерридаИ недра — олигарх.Крадет вериги мазохист,А некрофилы — прах. И скрадывает шаг лиса,И плагиатор — стих.Крадут соперники любовьИ делят на двоих.И ветер вишен цвет крадет,Как ласковый жених. Неистребимо воровство —Таков земной удел:Трусливый, начищая ствол,Украсть бы жизнь хотел;Украсть бы душу — кто жесток;И вишни — тот, кто смел! Рональду мотивы стихотворения показались знакомыми: маркиз явно стилизовал его под кого-то из старых мастеров Стихотворение маркиза является пародией на поэму Оскара Уайльда «Баллада Рэдингской тюрьмы», написанную им в заточении
. Гости притворно завосхищались и зааплодировали.Мальчика уже уносили. Кровь на его одежде выглядела вполне натурально. «В искусстве постановщика маркизу не отказать», — подумал Рональд.— Направо — конюшни кентавров, если столь изысканные стойла можно только назвать конюшнями, — улыбаясь, объяснял маркиз. — Налево — озерцо, где обитают русалки. Вон там — рощица, где живут птицы, которые только что танцевали в моем пруду вам на потеху… А здесь — фабрика запчастей, где каждый териантроп может получить новую руку, ногу, хвост или любую другую часть тела, если старая пришла в негодность.У ворот фабрики стояла длинная и шумная очередь.— Ну ты, козел, не лезь вперед! — ревел кентавр, отталкивая другого. — Я тут с утра топчусь — а ты откуда взялся такой шустрый?— За козла ответишь! — напирал на него грудью другой четвероногий. — Много вас тут, охотников, запчастей побольше отхватить…— Кентавры — очень хорошие математики, — пояснил маркиз. — В уме они могут извлечь корень десятой степени, например. Но вот по части манер они явно подкачали…— Увы, в жизни хорошие манеры существенной роли не играют, — печально сказал Иегуда. — Как и способность к математике.— Что вы вообще знаете о жизни? — нахмурился маркиз. — Зачем вы это сказали? Что вам от меня нужно? Зачем вы преследуете меня? Оставьте меня, оставьте!Его лицо покраснело, глаза заблестели слезами, он бросил оземь трость и убежал по тропинке, ведущей в замок.— Серотонин — штука серьезная, — покачал головой Иегуда, сделав грустное лицо.Рональд так и прыснул со смеху. Гости присели на землю и извлекли из карманов недоеденное.
Чужие запахи замка, прочно поселившиеся в комнате, которую маркиз любезно выделил своему высокому гостю, мешали спать — впрочем, заснуть не давали не только запахи.День, в сущности, потерян впустую — Рональда охватило сожаление, вскоре превратившееся в гадкое сомнение. Он праздно проводит время, пока мертвецы подступают все ближе к стенам родного города. Отсидеться, пока все дорогое его сердцу погибнет в новой вселенской катастрофе, — вот, наверное, каково было тайное стремление его хитрого и скользкого разума. Он вскочил с постели и вдарил кулаком по стене, затем зашагал по комнате.Нужно было входить в доверие к обитателям замка, выяснять у них, что же в действительности происходит в деревне, а самое главное — в какой степени они об этом осведомлены. Если маркиз и его челядь действительно столь легкомысленны, как кажутся, и в самом деле ничего не понимают в происходящем, то смысла здесь оставаться нет — нужно налаживать отношения с крестьянами самих Новых Убит.С другой стороны, Рональд отчетливо понимал, что спешка в таких вопросах может только навредить. Нужно было обращаться за разъяснениями только к тем, к кому он действительно испытывал симпатию, — так выйдет естественнее, без фальши.Роксаны в замке сегодня видно не было; оставался Агвилла.Рональд встал, оделся, прихватил кинжал, а брони и вовсе никакой не надел (отчасти потому, что надоело все время таскать ее на себе, отчасти в знак глубокого доверия к врачу-териантропу).Агвилла копошился в своей комнатушке, передвигаясь от прибора к прибору с удивлявшей глаз скоростью.— Приветствую! — довольно радостно помахал ему рукой Агвилла и приник черным глазом к стеклянной колбе, в которой горела синим пламенем студнеобразная масса.— Здравствуй, — отвечал Рональд.-Чем занимаешься?— Исследую новые удобрения для нашего огорода.Он указал рукой на аккуратные грядки, сделанные прямо в полу и занимавшие большую часть комнаты. Растения, зеленевшие на них, качали мясистыми листьями быстро и без видимой причины, словно были живыми. Плоды причудливой формы, пригибавшие их ветки к земле, привлекли внимание Рональда. Рыцарь подошел ближе и увидел, что это… маленькие кентаврики, русалочки, химерки.— Маркиз выращивает своих слуг на кустах? — поразился граф.— Совершенно верно. Можно выращивать не только целые тела, но и запасные части. Я несколько раз изготавливал себе запасные крылья, а однажды даже голову (в старой началось воспаление, с которым я справиться не мог). Маркиз когда-то нас всех так вывел — а на меня, лучшее свое творение, теперь перевалил эти рутинные заботы.— Людей-птиц, что танцевали сегодня в пруду, тоже маркиз вывел? — полюбопытствовал Рональд.— Нет. Они давно тут обитают, с самого Конца физики. Это какая-то странная мутация, мутация по желанию, я бы сказал. То есть люди хотели стать птицами столь сильно, что в них наконец и превратились. Если чего-нибудь сильно пожелать, то это непременно сбывается. В наши времена, если жираф хочет пощипать траву с земли, то шея его укорачивается, и он становится, скажем, пятнистой лошадью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47