— Идем. Мне нужны черные брюки и какая-нибудь блузка. Чем дешевле, тем лучше.
— Нет. — Он остановился, я тоже. — Нет. Мы должны получить от этого удовольствие. Ты это заслужила.
— Пойдем на первый этаж. Там цены разумные.
— Нет. Мы пойдем на третий, где цены неразумные. Хорошие вещи продаются там.
Я вздохнула. Потом уступила. Я физически ощущала, как сдаюсь под его напором. Но он взял на себя руководство операцией, и я ни в чем не виновата. Освободившись от ответственности, я почувствовала головокружение и легкость, чуть не взлетела.
— Запомни, Лили, мы сюда пришли затем, чтобы получить удовольствие.
— Ладно. Веди.
На третьем этаже Антон принялся снимать вещи со стоек. Я проходила мимо, а он что-то примечал, и многие были просто загляденье. Но справедливости ради надо сказать: были и такие, что и надеть-то страшно. Это была метафора моей жизни с Антоном: он расширял мои горизонты, заставлял по-новому взглянуть на жизнь, на вещи — и на себя саму.
Он быстро призвал продавщицу, которая мгновенно уловила его настроение. Вдвоем они засыпали меня красивой одеждой.
Антон заставил меня перемерить массу красивых вещей: коротких кожаных юбок, «потому что, Лили, у тебя красивые ноги»; сексуальных черных платьев с лайкрой с глубокими вырезами — «потому что, Лили, у тебя красивая кожа».
Я примерила несколько ролей — то я была угловатой рокершей, то элегантной французской кинозвездой, то строгой библиотекаршей в костюме от «Прады». От моего животного страха не осталось и следа, я смеялась и вообще веселилась от души. Антон был в ударе — широкие жесты, экстравагантность и оригинальность во всем.
С тех пор как мы были вместе, он регулярно делал мне подарки — вещи, которые я бы себе никогда не купила, считая их баловством. Как, например, дорожный косметический набор от Джо Малоуна, о котором я вычитала в журнале и мечтала, как шестилетняя девочка мечтает о розовом велосипеде. Я редко путешествовала, мне не нужна была специальная сумка с косметикой, но Антон, с его невероятным вниманием к мелочам, уловил, что я ее хочу. И хотя я отругала его за то, что он тратит деньги, которых у нас нет, я обожала эту косметичку до такой степени, что клала с собой в постель. Это была единственная вещь, которую я не отдала — и ни за что не отдам! — Зулеме.
Сейчас он таскал мне в примерочную горы вещей, руководствуясь одним принципом: тебе это, может, и не нужно, но ведь хочется? Цену спрашивать он мне запретил:
— Дверь примерочной не закрою, если ты будешь смотреть на ценники.
Больше часа я примеряла всевозможные красивые вещи и наконец сделала свой выбор: черные брюки умопомрачительного кроя и необычная «рваная» блузка, открывающая плечи. Еще Антон уговорил меня купить короткую кожаную юбку и облегающее платье из ангоры.
— Можно, я сейчас пойду в этих брюках и блузке? — спросила я.
На фоне всей этой красоты то, в чем я пришла, казалось старым тряпьем. После нескольких месяцев жизни в строительной пыли и грязи я обнаружила, что соскучилась по новым вещам.
— Делай все, что тебе хочется.
Антон направился к кассе платить, и по тоскливым взглядам продавщиц я поняла, что они считают его завидным мужиком, а меня — избалованной стервой.
Знали бы они, о чем мы с Антоном сейчас молились — чтобы платеж по карте прошел.
Но все удалось, и юбка, платье и мое старье были аккуратно завернуты в упаковочную бумагу. Отходя от кассы, Антон сказал:
— А теперь обувь.
— Какую еще обувь? Не испытывай судьбу!
— Ничего испытывать и не надо, судьба нам сама улыбается.
С Антоном так всегда. Когда он в ударе, вас все в жизни радует. Я весело покорилась и пошла за ним. Он в считаные минуты нашел мне подходящую обувь. Сапоги. Я примерила, и они так мягко облегали мои ноги, что на душе сразу наступил мир.
Антон следил за моим лицом. Он уже принял решение.
— Как на тебя сшиты.
— Но это же Джимми Чу! И слышать не хочу о цене.
— Ты же автор бестселлеров! Неужели ты не заслужила обувь от Джимми Чу?
— Ладно. — Я не удержалась от истеричного смешка. — Почему бы и нет?
— Хочешь в них пойти?
— Да. А что с волосами будем делать?
— Бленейд записала тебя на завтрашнее утро в какой-то крутой салон в Сохо. — Бленейд была их секретарша. — Говорит, там все манекенщицы причесываются. Это не пересадка, — быстро уточнил он, — они, мне кажется, этого не делают. Но причешут тебя феном так, как ты скажешь.
— С объемной пеной? — забеспокоилась я.
— С пеной, я специально оговорил.
— А ногти? Самой накрасить мне не удастся, обязательно вся перемажусь.
— Могу попросить и на маникюр тебя записать. Или я тебя сам накрашу.
— Ты, Антон Каролан?
Так точно. В юности я раскрашивал солдатиков, и довольно успешно. Меня все дразнили, но я знал: когда-нибудь пригодится. Еще я, помнится, свой пикап разрисовал. Я тогда сломал ногу и не мог гонять на велосипеде, а пока кости срастались, увлекся рисованием. С твоими ногтями уж как-нибудь справлюсь.
— Здорово!
Оплата сапог тоже прошла без осложнений — такой уж был день! — после чего мы ушли. На первом этаже, проходя мимо отдела косметики, мы подверглись атаке настырной девицы, которая спросила, не хотела ли бы я попробовать макияж. Я поспешила к выходу, он был совсем рядом. Этих девиц я до смерти боюсь, хотя они меня обычно не трогают.
— Лили! — окликнул Антон. — Не хочешь попробовать макияж?
Я в ужасе замотала головой.
— Нет!
— Иди сюда! — покричал он. — Послушаем, что нам скажет… — он посмотрел на бейджик на груди у девицы, — что нам скажет Руби.
Помимо своей воли я вдруг очутилась на высоком табурете, и по моей физиономии заскользил ватный тампон, при этом все прохожие на меня глазели.
— У вас хорошая кожа, — заметила Руби.
— Правда? — просиял Антон. — Это моя заслуга. Косметику ей покупаю я.
— Какой маркой вы обычно пользуетесь? — спросила Руби.
— «Джо Малоун», — отозвался Антон, — «Прескриптивз» и «Клиник». Впрочем, «Клиник» я не покупаю — ее бесплатно подруга снабжает.
— Сейчас наложим тон, — сказала Руби. — Слегка.
— Хорошо, — согласилась я. Любой тон будет весьма кстати. Сидеть под софитами с ненакрашенным лицом не годится. По закону подлости, меня сейчас должен был увидеть кто-то из знакомых. Сразу мелькнула мысль о Джемме. Хотя Джемма живет в Дублине.
Руби занималась своим делом, а Антон задавал ей вопросы.
— Это у вас что такое розовое? Как вам удается так тонко нанести обводку?
Когда она закончила, я была вполне похожа на себя, только намного, намного симпатичнее.
— Какая ты у меня красивая! — восхитился Антон и повернулся к Руби: — В пятницу ей идти на телевидение. Скорее всего, на ней будет эта самая блузка. Не подскажете, что бы ей такое на плечи нанести, чтобы блестели?
Руби достала пудру с блестками и большую пуховку и обмахнула мне плечи.
— Это мы возьмем, — объявил Антон. — И розовую кисточку, и тонкую обводку. Лили сама сможет накраситься. — А мне пояснил: — Считай, что это удачное вложение денег.
Я посмотрела на него. Никакое это, конечно, не вложение денег, но в данный момент меня это не волновало.
— Что-нибудь еще хочешь? — спросил он.
— Может, тональный крем? — робко сказала я. — И помада мне понравилась.
— Тогда берем и то и другое, — объявил Антон. — И конечно, тушь положите, — добавил он. — После всех трудов было бы преступлением ничего у нее не купить, — шепнул он мне, пока Руби, нагнувшись, доставала для меня косметику.
Напоследок Руби пихнула в пакет несколько бесплатных образцов.
— Фантастика! — обрадовался Антон. — Как это мило с вашей стороны.
Руби, ошеломленная его благодарностью, прибавила еще горсть образцов. Я улыбнулась себе под нос.
Антон держался раскованно, и мне нравилось, что он всем нравится. Он напропалую флиртовал, но без пошлости.
Потом Руби протянула нам глянцевый пакет, и мы ушли.
Настроение у меня было приподнятое: от покупок, от того, что я хорошо выгляжу, от давно забытого ощущения новизны и чистоты.
— Не хочу домой.
— Вот и отлично, потому что домой мы не пойдем. Зулема на посту. А мы с тобой идем в свет.
Он повел меня в закрытый клуб в Сохо, где, как оказалось, он знает всех и вся. Но мы сели в отдельной кабинке, обитой кожей, подальше от публики. Антон не спрашивал, что я буду пить; сегодня мы могли пить только шампанское. Я сидела в своей новой одежде, с новым лицом и на время забыла, что у нас в доме разгром, что полы засыпаны сахаром, а вездесущая Джемма источает зло.
Сегодня я была великолепной, красивой и безумно влюбленной женщиной.
Кудесница из салона красоты в Сохо замечательно распушила мне волосы, Антон очень потрудился над моими ногтями, а новая одежда и сапоги сидели на мне как влитые.
И только в последнюю минуту перед эфиром я поняла, что меня пригласили на передачу потому, что она была посвящена теме уличных грабежей. Ни я, ни мои книги никого не интересовали, им только надо было знать, как меня ограбили.
— Вас увезли в больницу? — преувеличенно озабоченным голосом спросила одна из «сердобольных» ведущих.
— Нет.
— Нет? О господи. — Она была настолько разочарована, что пришлось рассказать, как я боялась выкидыша. От этого она малость повеселела.
Вечером мне звонили Вив, Баз и Джез и говорили, как они мной гордятся. Еще звонила Дебс.
— Я знаю, с деньгами у вас туго, но это не значит, что надо ходить в лохмотьях. — Это она о моей потрясающей новой блузке. — Ха-ха-ха, — зазвенела она колокольчиком.
28
В сентябре судьба то отворачивалась от нас, то снова нам улыбалась.
Большую часть лета Антон с Майки провели, готовя крупную, выгодную сделку — захватывающий сценарий, финансирование из трех надежных источников, согласие на работу в фильме от молодой популярной актрисы Хлои Дрю и от многообещающего режиссера по имени Сурета Павел. Эта сделка могла перевернуть судьбу «Ай-Кона»; и все шло гладко, контракты были готовы к подписанию, как вдруг сценарий привлек чье-то внимание в Голливуде. В мгновение ока его увели, и вся конструкция рухнула, как карточный домик. Это ввергло Антона в тяжелую депрессию.
Его отчаяние меня пугало, поскольку обычно все неудачи он принимал с неистребимым оптимизмом. Но за последнее время у него сорвалось столько сделок, что он сломался. Он называл себя неудачником, ругал за то, что не оправдал наши с Эмой надежды, и даже начал поговаривать о другой карьере.
— Пойду, например, в бармены, — говорил он, лежа в постели. — Или в пчеловоды.
Зато его тяжелое настроение оказало положительный эффект на наших рабочих. Без наших понуканий они тихо установили три из четырех новых перемычек и даже начали штукатурить хозяйскую спальню.
Целую неделю Антон не ходил на работу.
— У меня сил нет, — объяснил он. — С таким трудом добываешь хороший материал! Это был наш шанс. Теперь мне кажется, нам никогда не выкарабкаться.
Он много времени проводил с Эмой. Каким-то чудом ему удалось отпустить на эту неделю Зулему. Я подозревала — но не спрашивала, — что он ей заплатил, чтобы она не появлялась.
Антон стоял в дверях моего кабинета и смотрел, как я печатаю. На его лице отражались противоречивые чувства.
— Ты слишком много работаешь, — произнес он и покричал в холл: — Эма, ты где?
Эма вошла в красном с синим полосатом комбинезоне. Антон с нежностью за ней наблюдал.
— Ты похожа на венгерского тяжеловеса образца пятьдесят третьего года, — заключил он в результате осмотра.
Я поняла, что дело идет на поправку.
Однако он так и не стал прежним Антоном. Без конца говорил о том, как много я работаю, что деньги в семью приношу я одна, что, если бы не я, мы бы бедствовали.
Меня это пугало. Хотя на тот момент я действительно выступала в роли добытчицы, я не считала, что так будет всегда. На самом деле я находилась в непрерывном ожидании, пока Антон, с его идеями и неиссякаемой энергией, начнет вдруг зарабатывать настолько, чтобы мы почувствовали уверенность в завтрашнем дне. Мне не нравилось, что все у нас — от жилища до последнего куска еды в холодильнике — приобретается на мои деньги.
В последний день сентября пришел чек на первые авторские отчисления от «Мими». Сумма оказалась неправдоподобно велика — сто пятьдесят тысяч, — и я подумала, уж не розыгрыш ли это. От гордости и волнения я зарыдала. Я сняла с пропыленной полки экземпляр книжки и долго смотрела на все эти маленькие буковки, которые принесли нам такие деньги, что теперь мы можем не опасаться за кредит. Это было какое-то чудо. Не верилось, что книжка, начинавшаяся так неудачно, вдруг завоевала грандиозную популярность.
Антон сфотографировал меня с чеком в руке, как победительницу каких-нибудь соревнований, после чего я распрощалась с деньгами — они почти все уже были расписаны. В банк, рабочим, на пополнение карточного счета…
— Только мы с тобой так умеем: сегодня у нас в руках чек на сто пятьдесят тысяч, а назавтра уже опять без гроша! — сказала я.
— Но мы же их с толком потратили! — возразил он. — Посмотри на нас: взрослые, ответственные люди. Мы внесли первый платеж по ссуде, теперь наш дом у нас никто не отнимет.
Я поморщилась. Мне не нравились шутки насчет передачи дома в другие руки.
— Прости, — заметил Антон. — Что-то я разошелся.
— А второй платеж мы должны внести…
— Тринадцатого ноября, когда у тебя уже будет подписан новый договор с издательством. — Он помолчал. На него снова накатило дурное настроение. Только не сегодня! Сегодня у нас есть все основания веселиться. — Ненавижу себя за то, то ты одна волочешь всю семью.
— Не надо, — взмолилась я. — Хотя бы сегодня ты не должен себя ненавидеть. Сделай перерыв.
— У меня депрессия!
Звонила Миранда Ингланд.
— Это гормоны, — сказала я. — Такое с беременными случается.
— Это не гормоны. Это чертов «Амазон». Я полезла в Интернет — зачем я только это сделала? — и оказалось, что моя последняя книга набирает в среднем по три с половиной балла. А предыдущей давали пять! А уж какие отклики — и сказать стыдно.
— Ну что вы, — безуспешно принялась успокаивать я. — Там, бывает, такое пишут…
— Вам легко говорить, — угрюмо произнесла Миранда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71