Доктор оказался прав: выкидыша у меня не случилось. Но через несколько дней после нападения я почувствовала, что сползаю в какую-то черную дыру. Мое восприятие мира все мрачнело и мрачнело, пока я не стала различать только кровожадность людскую и наши тяжкие пороки. Мы разрушаем все, к чему прикасаемся.
Почему я влюбилась в Антона? Почему в него влюбилась Джемма? Почему мы не любим того, кого нужно? Что с нами такое, что мы сами нарываемся на ситуации, к которым абсолютно не готовы, и причиняем боль и себе, и другим? Зачем нам даны эмоции, которыми мы не умеем управлять и которые развиваются в направлении, прямо противоположном тому, что нам действительно нужно? Мы — ходячие конфликты, внутренние разлады на ножках, и если бы люди были машинами, их надо было бы вернуть продавцу за непригодностью.
Почему мы обладаем такой ограниченной способностью приносить радость и неограниченной — причинять боль?
Человечество — это космическое недоразумение, решила я. Чья-то божественная шутка. Космический эксперимент, который оказался неудачным.
То, что я живу, вызывало во мне бурю протеста. Единственное, что еще составляло смысл моего существования, была неизбежная перспектива смерти. Но я носила под сердцем ребенка и была вынуждена жить дальше.
Антон говорил, что эту безнадежность спровоцировала психическая травма, причиненная ограблением; мне надо еще раз показаться врачу. Я возражала: причиной моего жалкого состояния была моя собственная порочность. Антон и слушать не хотел. Он все твердил: «Ты не порочна. Я не любил Джемму, я люблю тебя».
Именно это я и хотела сказать. Почему он не любил Джемму? Почему все должно быть так сложно?
Мне удалось завершить работу над листовкой про шпинат, но, когда агентство нашло мне новых клиентов, я не поехала.
Мне практически не с кем было поговорить. После нашей с Антоном жуткой поездки в Дублин, когда мы все рассказали Джемме, со мной перестали общаться все знакомые мне ирландские девушки в Лондоне — наши с Джеммой общие подруги. Единственная, с кем я была дружна еще до Джеммы, оставалась моя школьная подруга Ники. Но у Ники были свои заботы, она безуспешно пыталась забеременеть от Саймона, который мало того, что ростом не вышел, так еще, оказывается, и бил холостыми.
Антон целыми днями пропадал на работе с Майки: они таскали телевизионных боссов обедать и рыскали в поисках финансирования; водили обедать литературных агентов и рыскали в поисках дешевых сценариев; водили обедать театральных агентов и рыскали в поисках актеров на роли в дешевых сценариях, которые они еще не купили и на постановку которых еще не добыли денег. При мысли об абсурдности происходящего меня начинало тошнить: клясться сценаристу, что актриса уже дала согласие, обещать актрисе, что с деньгами полный ажур, врать телевизионной компании, что есть и сценарий, и режиссер… Но Антон уверял, что без этого не обойтись.
— Никто не хочет первым брать на себя обязательства. Если кто-то уже подписался, тогда все начинают думать, что дело стоящее.
Антон с Майки вертелись как белка в колесе, но ни один проект еще не был запущен в производство.
— Скоро все склеится, — обещал Антон каждый вечер, возвращаясь с работы. — У нас будет хороший сценарий, хорошая актриса, и деньги посыплются как из рога изобилия. После этого к нам выстроится очередь.
Я тем временем проводила целые дни в одиночестве и однажды, когда оно стало совсем уж невыносимым, поднялась наверх к Ирине. Она открыла, и через ее плечо я сразу увидела на столе кипу банкнот..
— Сегодня была получка, — объяснила она. — Входи, посмотри.
— Спасибо. — Я скользнула в комнату. Повосхищавшись хрустящими новенькими купюрами, я принялась изливать душу.
Ирина слушала с интересом, а когда я доплелась до умозаключений, проговорила:
— Ты очень несчастна. — Теперь она по-настоящему зауважала меня.
И только исчерпав все способы отвлечься, я включила компьютер и попыталась найти утешение в своей книге. Я пять лет ее сочиняла, она основывалась на моем опыте работы в пиар-службе в Ирландии. Рабочее название книги было «Кристальные люди», и сюжет в двух словах был такой: химическая компания отравляет воздух в небольшом поселке, девушка из пиар-службы (списанная с меня, но посимпатичнее, поживее и с более густыми волосами) начинает высовываться, поднимает хай, открывает глаза местным жителям и совершает все те подвиги, которые я мечтала совершить в реальной жизни.
В последние четыре года по настоянию исполненных энтузиазма друзей и подруг я только и делала, что рассылала рукопись по литературным агентствам. В трех случаях мне было предложено кое-что изменить. Но« после того, как я переписала ее в соответствии с их рекомендациями, мне было сказано, что „момент для публикации не самый удачный“.
Тем не менее у меня еще теплилась надежда, что мой роман не совсем уж захудалый, и время от времени я продолжала его совершенствовать. Но в тот день я была просто не в силах писать о детях, рождающихся с четырьмя пальцами, и молодых, чистых душой отцах семейств, чахнущих от рака легких. Однако выключать сразу компьютер я не стала. Я сидела перед монитором, отчаянно силясь найти себе занятие. Я набрала: «Лили Райт», затем — «Антон Кэролан», потом — «маленький Кэролан», после чего последовал финал: «С тех пор они зажили счастливо».
Эти слова наполнили меня таким забытым оптимизмом, что я набрала их еще раз, После пятого раза распрямила спину, придвинулась ближе к столу и занесла руки над клавиатурой, как пианист-виртуоз, собравшийся исполнить «Полет шмеля» на главном концерте своей жизни.
Я хотела написать рассказ, в котором все жили бы счастливо, в каком-нибудь вымышленном мире, где случаются хорошие вещи и где все люди добрые. Этот свет надежды был не только для меня. Гораздо важнее он был для моего малыша. Я не могла произвести на свет этого маленького человечка, сгибаемая неизбывным отчаянием. Новая жизнь должна рождаться с надеждой.
И я начала. Я стучала по клавишам, поверяя бумаге то, что меня занимало, и неважно, что это получалось слащаво и сентиментально. Я не думала о том, что это станут читать другие люди; я писала для себя и своего ребенка. В образе главной героини, Мими, я дала себе волю. Она была мудрая, добросердечная, земная и волшебная одновременно — смесь сразу нескольких реальных людей: мудрость у нее была от моей мамы, щедрость — от папы, теплота — от папиной второй жены Вив, а волосы — от Хэзер Грэхем.
В тот вечер Антон вернулся после очередного тяжелого дня — до съемок опять не дошло — и настолько обрадовался, увидев блеск энтузиазма в моих глазах, что сел и стал слушать, что я написала. После этого я каждый вечер читала ему написанное за день. От первой строки до последней книга заняла у меня без малого восемь недель, и в последний вечер, прослушав главу о том, как Мими излечила все деревенские недуги и покинула эти края, Антон смахнул слезу, после чего запрыгал от радости.
— Здорово! — закричал он. — Мне нравится! Это будет бестселлер.
— Тебе все во мне нравится, ты просто пристрастен.
— Конечно. Но богом клянусь, книга потрясающая. Я пожала плечами. Мне сделалось грустно, что я закончила свой труд.
— Дай почитать Ирине, — посоветовал он. — Она в книгах толк знает.
— Она от нее камня на камне не оставит.
— Нет оснований.
И вот, поскольку я еще не была готова объявить эксперимент неудавшимся, я поднялась наверх, постучала в дверь и сказала:
— Я тут книжку написала. Может, прочтешь и скажешь, что ты об этом думаешь?
Она не стала скакать и вопить, как делают в таких случаях большинство людей: «Ого, ты написала книгу!
Вот это да!» Только кивнула, протянула руку за рукописью и с акцентом произнесла:
— Я прочту.
— Только прошу тебя, скажи честно. Не надо щадить мои чувства.
Она смерила меня недоуменным взглядом, и я отступила, мысленно удивляясь, что втравливаю себя в такое унижение. Интересно еще, сколько мне его ждать придется.
Но уже на другое утро, к моему вящему изумлению, Ирина явилась, как всегда, с сигаретой в руке. Она протянула мне рукопись.
— Я прочла.
— И? — Сердце мое екнуло. Во рту мгновенно пересохло.
— Мне нравится, — объявила она. — Сказка, в которой мир устроен по-доброму. В жизни так не бывает. — Она выпустила длинную струю дыма. — Но мне все равно нравится.
— Ну что ж, — обрадовался Антон, — раз Ирине нравится, стоит попробовать.
38
Антон сказал, мне нужен агент. Я не могу просто разослать рукопись по издательствам, поскольку они не работают с авторами, которых никто не представляет. Он позвонил одной знакомой («Тут самое главное — связи») — агенту, у которой он все силился купить сценарии по дешевке. Со свойственным ему энтузиазмом Антон учинил несчастной женщине допрос, как если бы он был прокурором, а она — главным свидетелем защиты. Ее совет заключался в том, что надо найти литагента.
— Только не ее, — пояснил Антон, — она занимается исключительно сценариями. А жаль. Было бы взаимовыгодное дельце. (В бизнесе все зиждется на взаимном интересе.)
Тогда я снова обратилась к трем агентам, которые читали мою первую книжку; и снова они сочли, что «момент для публикации не самый удачный», но просили прислать им новую книгу, если таковая появится. Как и в прошлый раз.
К моменту получения третьего отказа я взбрыкнула и заявила, что больше не намерена заниматься поиском агента; все это действует на меня разрушающе. В ответ Антон купил мне упаковку из шести пончиков и номер «Нэшнл Инкуайер» и стал ждать, пока я успокоюсь. Потом вернул меня в нужную колею, подсунув «Ежегодник мира литературы и искусства».
— Здесь поименованы все до единого литературные агенты на Британских островах. — Он радостно помахал солидным томом. — Переберем по одному, пока не подыщем тебе подходящего.
— Нет.
— Да.
— Нет!
— Да. — Мое упорство его удивило.
— Я этого делать не стану. Если хочешь, занимайся сам.
— Ладно, займусь, — немного язвительно ответил он.
— А я не желаю об этом знать.
— Отлично!
Следующие три месяца он старался скрывать от меня отказы, но я все равно о них знала, ведь книгу присылали обратно, и почтальон с грохотом кидал ее на пол в холле первого этажа. Я была как принцесса на горошине, этот гулкий стук я слышала с самого верха. Думаю, я услышала бы его и с соседней улицы.
— Пришла моя книга, — говорила я.
— Где?
— В коридоре внизу.
— Я ничего не слышал.
Всякий раз я оказывалась права. За исключением одного случая, когда принесли новый каталог «Аргос». И еще одного, когда это оказались «Желтые страницы». И еще одного, когда это был каталог «Некст», который принесли Дурачку Пэдди. (Который, как он доверительно признался Антону, он выписывал только затем, чтобы глазеть на теток в нижнем белье.)
Но всякий раз, как глухой удар на первом этаже (на том месте, где должен лежать коврик для ног, если бы он у нас был) действительно означал возврат моей рукописи, я с обидой и вялой агрессией бросала Антону взгляд, означавший: «Что я тебе говорила!» — и сердце сильнее прежнего обливалось кровью. Антона, однако, это не смущало, и очередное письмо с вежливым отказом небрежно отправлялось в мусорное ведро. Конечно, едва за ним закрывалась дверь, я выуживала его обратно и принималась терзать себя жестокими словами очередного эксперта. Так продолжалось, пока этого не заметил Антон. Тогда он стал брать письма с собой и избавляться от них по дороге на работу.
В отличие от меня он не тратил времени на раздумья о недостатках моего творения. Всегда устремленный в будущее, он просто открывал свой справочник, находил адрес следующего агента, в очередной раз желал моей рукописи удачи и отправлялся на почту, где всех уже знал по именам.
На каком-то этапе я потеряла надежду и сумела отстраниться от происходящего настолько, что стала воспринимать все хлопоты Антона вокруг помойки и почты как его новое хобби.
Так продолжалось до того утра, когда он вошел на кухню с письмом в руке и сказал:
— Больше не говори, что я никогда для тебя ничего не делаю.
— А?
— От агента. Теперь у тебя есть агент.
Я стала читать письмо. Буквы плясали и выпрыгивали за край страницы, но в конце концов я дошла до строчки, которая звучала так: «Буду счастлива представлять ваши интересы».
— Послушай… — Голос мой дрогнул. — Послушай! Она говорит, что будет счастлива представлять мои интересы. Счастлива! — И я разрыдалась над письмом, так что чернильная подпись Жожо расплылась.
Мы с Антоном поехали в ее контору в Сохо. Это было меньше чем за две недели до рождения Эмы, так что этот визит в некотором смысле был затеей небезопасной — все равно что загрузить в клетку и перевозить с места на место больного слона. Но я была рада, что поехала.
Агентство «Липман Хейг» оказалось большой, оживленной конторой с волнующей атмосферой, а лучшей его представительницей являлась Жожо Харви. Она была просто потрясающая. Сгусток энергии, ослепительной красоты женщина, она бросилась нам навстречу так, словно мы были ее давние-давние друзья, с которыми она сто лет не виделась. Мы с Антоном оба мгновенно в нее влюбились.
Она сказала, что книжка ей очень понравилась, и другим в агентстве тоже, что она очень милая… Я сияла — до того момента, как она остановилась и произнесла:
— Договоримся так. Не хочу вводить вас в заблуждение.
Сердце камнем ухнуло вниз. Терпеть не могу, когда люди начинают говорить со мной о честности. Это всегда плохая новость.
— Продать ее будет нелегко, поскольку она написана как детская, а тема — вполне взрослая. Ее трудно отнести к конкретной категории, а издатели не любят неопределенности. Они народ боязливый, всего нового боятся.
Она посмотрела на наши скисшие физиономии и улыбнулась.
— Эй, выше нос! В ней определенно что-то есть. Я вам позвоню.
А потом наступило четвертое октября, и все изменилось окончательно и бесповоротно. Приоритеты оказались мгновенно пересмотрены; все в этом списке спустилось на нижние строчки, а первую безоговорочно заняла Эма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71