— Конечно. Мое настоящее имя — Джемма.
— У меня, представьте, тоже есть имя, — сказал он. — Джонни.
ТО : Susan…inseattle@yahoo.com
FROM: Gemma 343@hotmail.com
SUBJECT: Чудеса продолжаются
Угадай. Этот парень мне позвонил. Ну, с которым я познакомилась после дня рождения Коди. Оуэн, или как там его зовут. Он хочет меня куда-нибудь пригласить. «Зачем?» — спросила я. «Выпить», — говорит. «Ты целых две недели молчал», — заметила я. «Это я себе цену набивал», — ответил он.
В общем, я ему сказала, что не могу, а он: «Понятно. Хочешь побольше времени проводить со своим ведерком для угля».
На самом деле причина в другом. В том, что в данный момент мама меня ни за что не отпустит. Она отпускает меня только на работу и в аптеку, а сил сопротивляться у меня нет, особенно после того, как я так безобразно себя вела в тот вечер…
Ладно, напиши, как у тебя дела. Кавалера не завела?
Целую,
Джемма.
Кстати, о лекарствах. У мамы кончились снотворные таблетки — она их горстями ела, — так что мне пришлось сесть за руль, и любезный молодой человек, как всегда, стоял за прилавком в белом халате.
— Привет, Джемма, — поздоровался он. — Не Морин, а Джемма. Немного практики — и будет само собой получаться. Как бывает, когда меняют название какой-нибудь фирмы: первое время все с трудом его выговаривают, а потом привыкают.
— Это точно, — согласилась я. — Вы когда-нибудь бываете где-то помимо аптеки?
Он задумался.
— Нет.
— Но почему? Разве нельзя нанять еще кого-то, чтоб вам полегче было?
— Этот «кто-то» у меня есть — мой брат. Но он недавно попал в аварию. На мотоцикле.
Повисла пауза. Я сочувственно запыхтела:
— Давно это случилось?
— В октябре.
— Сто лет назад!
— И еще сто лет пройдет, пока он поправится. Он ногу искалечил.
Я снова сочувственно вздохнула.
— А временного работника днем с огнем не найдешь.
— Но можно же сократить часы работы? Какая необходимость работать допоздна?
— Все знают, что мы открыты до десяти. Вспомните, как вы сами примчались в первый раз. Что было бы, если б мы уже закрылись?
При этой мысли я зажмурилась. У меня на руках оказалась бы мамаша в состоянии буйного помешательства, которое ничем не снимешь. Он был прав.
— Я тоже мало куда хожу. — Мне не хотелось, чтобы он чувствовал себя единственным таким несчастным. — Вот к вам приеду — уже, считай, в свет вышла.
— Как это? — Какой он любопытный! Да и винить нельзя, я бы тоже спятила, сидя в четырех стенах с утра до ночи и читая надписи на упаковках с медикаментами. И я рассказала ему все. Ну, почти все. Про тот звонок, про высветленные пряди Колетт, про папины бакенбарды, про мамин «сердечный приступ» и про то, сколько я в последнее время смотрю телевизор.
Потом кто-то пришел за глазными каплями, и я уехала.
10
Поскольку я единственный ребенок в семье, я всегда знала, что когда-то мне придется нянчиться с кем-то из престарелых родителей. Но сейчас я еще не была к этому готова. Я думала, это где-то в далеком будущем, и в сознании у меня рисовалась туманная картина, где это бремя делил со мной преданный мужчина. Больше того, я была уверена, что второй из родителей соизволит к тому времени лечь в могилу, а не прыгать в койке с собственной секретаршей. Ну что ж, человек предполагает… Ну вы сами знаете.
В поразительно короткий срок моя прежняя жизнь канула в Лету. Со стороны она мне очень даже нравилась — моя квартирка, мои друзья, моя независимость, — но сейчас было проще уступить маме. А если уж совсем откровенно, то, лишившись отца, я ощутила потребность сблизиться с мамой, единственной из родителей, которая у меня осталась.
Помимо моей воли я втянулась в рутину, заключавшуюся в том, что мы с мамой по большей части сидели дома, как две чудачки. Мне разрешалось отлучаться на работу или в аптеку за ее лекарствами, после чего я возвращалась домой и вечерами напролет сидела с ней перед телевизором, наслаждаясь всегда одинаковым набором передач: две серии «Симпсонов», час на «Баффи», затем девятичасовые новости.
Если я задерживалась на работе, мама смотрела это все одна, а потом, когда я приезжала, пересказывала мне увиденное. По выходным у нас было «Инспектор Морс» или «Чисто английское убийство» — сериалы, которые она всегда смотрела с отцом, и самое странное то, что, никогда не оставаясь одной, я испытывала жуткое одиночество.
Нам с мамой нечего было сказать друг другу. Время от времени она изрекала:
— Как думаешь, почему он ушел?
— Может, из-за того, что дядя Лео и тетя Марго умерли практически один за другим.
У меня тоже сердце разрывается, как о них подумаю, — отвечала мама. — Но я же не завожу себе любовника, как видишь.
— Ну, тогда, может, из-за того, что в августе ему стукнет шестьдесят. Люди часто сходят с ума, когда предстоит круглая дата.
— Мне два года назад исполнилось шестьдесят — и что? Разве я из-за этого крутила с кем-нибудь шашни?
Мы жаждали папиного возвращения, и вся наша жизнь превратилась в сплошное бдение, хотя мы в том и не признавались. Мама бросила готовить, и мы питались одними крекерами, паштетами и концентратами. Стоило мне подняться с дивана, чтобы бросить в рот какую-то крошку, как мама раздражалась, и меня начинало мучить раскаяние.
Никто не верил, что я не могу уговорить отца приехать домой.
— Ты же все умеешь устроить, — удивлялся Коди.
— Ну да, если не считать моей личной жизни. — Это не было самоуничижением, я просто хотела избавить его от необходимости говорить неприятные вещи.
На работе дела обстояли не лучше. Хотя я пока не потеряла ни одного клиента (одна эта мысль уже тянет на Темную Комнату), новых заказов добыть тоже не удавалось, и Франциск с Франческой были не слишком довольны, поскольку, как мне постоянно напоминали, мне надлежало из года в год повышать оборот на пятнадцать процентов. (До прошлого года это были лишь десять процентов, но теперь им вздумалось покупать виллу в Испании, и аппетиты возросли.)
— Новые клиенты с неба не падают, — ворчала Франческа. — Ты должна их искать, Джемма. Волка ноги кормят.
Беда была в том, что я растеряла весь запал. Весь мой бизнес зиждется на моей личной бодрости и энергии. Когда я приглашаю на обед кадровиков крупных компаний, то должна ослеплять их своей энергией и убеждать в том, что их предстоящая конференция просто обречена на то, чтобы стать ни с чем не сравнимым, блистательным и незабываемым мероприятием, которое поневоле озарит и их своим блеском и сиянием.
Все за меня тревожились, особенно Коди.
— Ты совсем нигде не бываешь. Это на тебя не похоже, ты никогда раньше не вешала носа.
— Я и не вешаю. Это все временно, пока папа не вернется. Про себя я дала ему два месяца, чтобы образумиться, а прошло только полтора.
— А если он вообще не вернется?
— Вернется. — Свои надежды я основывала на нескольких факторах, в первую очередь на том, что писем от адвоката насчет «финансового урегулирования» не поступало.
— Если твоя мать так и останется затворницей, тебе придется от нее съехать.
— Я не могу. Она тут же начинает рыдать и задыхаться. Мне проще сидеть дома. Она даже в церковь не ходит. Говорит, религия — чушь собачья.
Коди ахнул:
— Ну, тут она, конечно, права, но я и не предполагал, что все так плохо. Я сейчас приеду.
Он заехал, посидел с мамой и объявил:
— Послушайте, Морин, оттого что вы тут сидите безвылазно, он не придет.
— Если я пойду на танцы или играть в бридж — результат будет тот же.
— Морин, жизнь продолжается.
— Только не для меня.
Спустя некоторое время он сдался, а выйдя в коридор, восхищенно прошептал:
— Упертая у тебя мать!
— А я тебе что говорю? Упрямая как баран.
— Теперь понятно, откуда это в тебе. Нового шоколада нет? Ой! — Он театральным жестом закрыл рот рукой. — Надо думать, что нет. И, судя по твоей маме, она и лежалый-то весь подъела.
Я открыла рот, чтобы возразить, но он решительно перебил и приложил руку к груди.
— Коди Купер. Называю вещи своими именами. Кто-то же должен это делать? Твоя мама всегда была интересной женщиной, в стиле пятидесятых, как Дебби Рейнолдс. А что у нее теперь с волосами?
— Корни отросли, только и всего. В парикмахерскую идти отказывается. — По длине маминых отросших волос я измеряла время папиного отсутствия. Теперь они были уже неприлично длинные.
— Она подвинулась рассудком. — Коди сделал паузу, дожидаясь моей реакции. — И ты тоже можешь. Подумай об этом. — После чего он исчез.
Родителей мы воспринимаем не так, как других людей, и все же я считала маму вполне привлекательной, хоть она и полненькая. Крепкие икры и руки, хорошая кожа, намек на талию. Я пошла в нее, а жаль, потому как такие фигуры нынче не в моде. Долгое время она выглядела моложе отца, теперь же все было иначе, но я не могла припомнить, в какой именно момент это произошло. До нынешнего кризиса она исправно следила за волосами — ну, не какие-то там «перышки», конечно, но я регулярно замечала, что у нее вполне ухоженные волосы и хорошая стрижка — значит, побывала в парикмахерской. Во всяком случае, она старалась. И она любила наряды — нет нужды говорить, что я бы, конечно, в жизни не надела этих шмоток: кардиганы с вышивкой, блузки с блестящими пуговками… Но она их обожала и умела выторговать себе скидку. Во время больших распродаж она самостоятельно, на автобусе, отправлялась в город и всегда возвращалась с победой. «Там был просто конец света — все пихаются, толкаются, всюду сумки и локти, — но я свое получила».
Она с ликованием распаковывала добычу; разложит шмотки на постели и зовет меня угадывать, что почем.
— Господи, откуда я знаю!
— Ну, угадай!
— До или после скидки?
— До.
— Семьдесят пять.
— Семьдесят пять? Это же шерсть!
— Сто.
— Больше.
— Сто пятьдесят.
— Меньше.
— Сто тридцать.
— Да! А теперь угадай, сколько я отдала.
— Сорок?
— Перестань, Джемма, я так не играю.
— Сто.
— Меньше, меньше.
— Девяносто?
— Меньше.
— Семьдесят?
— Теплее.
— Шестьдесят?
— Больше.
— Шестьдесят пять?
— Да! Полцены. И это — чистая шерсть!
Эту процедуру надо было проделать с каждой купленной вещью, причем папа всегда радовался наравне с ней.
— Какая милая вещица, радость моя. — И он часто со всей искренностью говорил мне: — Джемма, твоя мама — очень элегантная женщина.
Стоит ли удивляться, что меня так потряс его уход? Хотя… Его она тоже заставляла угадывать цену, так что, может, я зря удивляюсь?
ТО : Susan…inseattle@yahoo.com
FROM: Gemma 343@hotmail.com
SUBJECT: Предательница
Ни за что не угадаешь, что произошло. На работе прибегает ко мне Андреа и с круглыми глазами восклицает: «Я прочла книжку Лили Райт!» Как будто за это ей полагается медаль. Говорит, книга ей очень понравилась, здорово подняла ей настроение. Потом она увидела мое лицо и примолкла. Господи, какие все бесчувственные!
С того дня, как я запустила в отца шоколадкой, ни я, ни мама его больше не видели. И по телефону он не звонил — ни разу. Можешь поверить? Мне удается поговорить с ним только тогда, когда я застаю его на месте, а Колетт куда-то вышла и не может соврать, что он у зубного. Он не приезжает ни за вещами, ни за почтой — ни за чем. Когда я решила воспользоваться этим предлогом, чтобы заманить его к нам, он попросил меня пересылать ему письма почтой. Но сам не приходит. Он сказал: «Ах, это наверняка сплошные счета и прочая дребедень. Можно не беспокоиться».
Прежде чем продолжать, я сделала паузу. Я собиралась поведать Сьюзан о том, как в последние две недели исправно просыпаюсь в пять утра и лежу, охваченная паникой. Что будет дальше? Мне уже тридцать два, и такое ощущение, что жизнь кончена. Когда все опять вернется в накатанную колею? Мужчины у меня тоже нет — никакого утешения. А если и дальше так будет продолжаться, то он никогда и не появится. Или папа вернется, или… Или что?
Так дальше продолжаться не может.
Но на папу ничто не действовало. Ни извинения и обещания, ни гнев, ни взывание к его чувству долга.
— Папа, — сказала я, — пожалуйста, помоги мне, я одна не могу с этим справиться. Понимаешь, мама… она просто не приспособлена жить без тебя.
— Что ж, придется ей привыкать, — ответил он мягким, но пугающе отстраненным тоном. Ему было плевать.
Все чувства прочь, осталась одна грязь и блуд. В детстве мне казалось, папа все может. У тети Айлиш была любимая шутка — по тем временам очень даже богохульная: «Какая разница между Господом Богом и Ноуэлом Хоганом? Та, что Джемма считает, что Богу до Ноуэла далеко».
Теперь мир для меня перевернулся. И никакого выхода из положения я не видела. Это было невыносимо. Особенно если учесть, что я всегда была папенькиной дочкой. Лет до четырех, когда он приходил с работы, мы с ним, взявшись за руки, отправлялись ему за сигаретами, и я катила перед собой игрушечную коляску. Это повторялось изо дня в день.
Теперь от нашей близости не осталось и следа, и я больше никогда не буду его девочкой. Он нашел себе кого-то еще, и хоть это и глупо, но я тоже чувствовала себя брошенной. Что со мной не так, что он предпочел девицу всего на четыре года старше?
Мама была права — это было как если бы он умер, только хуже.
Больше всего я боялась, что Колетт забеременеет. Тогда вся эта мерзость обретет действительно приличный вид, а нам можно будет распрощаться с прежней жизнью навеки.
Самое печальное то, что я всю жизнь мечтала иметь брата или сестру. Вот вам урок: поосторожнее с сокровенными желаниями, накличете на свою голову.
Теперь всякий раз, разговаривая с отцом, я ежилась от страха, что он скажет: «У тебя будет сестренка или братик». Неужели это неизбежно? Спрашивать я боялась, вдруг надоумишь, но я никогда не отличалась долготерпением, поэтому в один прекрасный день позвонила и сказала:
— Пап, я хочу тебя кое о чем попросить.
— Газон покосить? — встрепенулся он. — Газон до апреля косить не нужно, а косилка в сарае.
— Если Колетт забеременеет… — Я нарочно сделала паузу, давая ему возможность меня перебить и заверить, что ничего подобного не случится. Но он молчал. Я похолодела и усилием воли заставила себя продолжать: — Если она залетит, позвони мне, пожалуйста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71