Потом я слушала музыку и думала о Михаэле. Я пыталась засесть за домашнее задание, но не могла сконцентрироваться на чтении.
Каждые две минуты я смотрела на часы. Самостоятельно разожгла камин и немного посмотрела телевизор, а Михаэля все не было. Я боролась со сном, боясь не услышать телефон, а Михаэля все не было. Огонь, разожженный в камине, потух. Мне показалось, что мои часы стали, я посмотрела на настенные и была потрясена: почти двенадцать тридцать, а Михаэля все не было. Я удивилась, почему он не звонит. Я посмотрела в окно, там мело, улицы укрылись белыми простынями. Слышались редкие автомобильные гудки, только несчастные, очень несчастные люди могут мчаться неизвестно куда в такую погоду. А Михаэля все не было.
Несмотря на волнение, я легла на кровать, закрыла глаза и проснулась только тогда, когда открылась входная дверь. Я открыла глаза и села. Михаэль возился с замком и сам себе бормотал:
– Тс-с…
– Михаэль?
– Ах, – вскрикнул он и повернулся. Его волосы слиплись, жакет выглядел довольно плачевно.
– Тс-с, – Михаэль прижал палец к губам, – Дон, ты уже проснулась?
– Да, Михаэль.
– Ах, – он споткнулся.
– Михаэль, ты… пьян? – спросила я, но могла бы этого и не делать, «состояние папы Лонгчэмпа» было мне хорошо знакомо.
– Теперь, – сказал Михаэль и вытянул вперед руки, чтобы не упасть, – сюда. Я немного, – он показал пальцами сколько, – или много?.. Каждые десять минут, – маэстро идиотски засмеялся и упал.
– Михаэль! – Я бросилась к нему, Михаэль притянул меня и прижался. От него разило так, будто он принял ванну виски.
– Где ты шатался? Почему столько пил? Как ты добрался домой?
– Домой? – Он внимательно огляделся. – Я дома? Я попыталась его перевернуть и увидела на жакете волосы, рыжие волосы!
– Михаэль, где ты был? С кем ты был? – спрашивала я. Но он молчал. Он попробовал взобраться на диван, но снова упал.
– Почему комната кружится?
Он закрыл глаза и музыкально захрапел.
– Михаэль!
Я безрезультатно трясла его. Тогда я с трудом стащила с него обувь и жакет и укрыла одеялом. Посмотрев на рождественское дерево, украшенное и зажженное, я заплакала. Оно выглядело таким красивым, таким родным, а Михаэль совершенно равнодушно храпел. И своим плачевным состоянием разочаровывал меня в милом домашнем празднике. Он даже не заметил дерева и едва узнал меня.
Я еще раз посмотрела на дерево, окинула взглядом Михаэля и подавленная ушла в спальню.
Михаэль проснулся раньше меня, я почувствовала, что он сидит рядом на кровати и тихонько гладит меня по плечу.
– Михаэль, который час?
На нем все еще была вчерашняя одежда, грязная рубашка была расстегнута, жирные волосы всклокочены. Он тряхнул головой.
– Еще рано. Извини, Дон, – попросил он. – Я уверен, что выглядел по-свински вчера. Я даже не помню, как пришел, как ты меня укрыла. Я, как это говорится, был вчера в… зюзю.
Я села, стараясь не смотреть на него.
– Где ты был? Что произошло? Почему ты так напился?
– Мы вчера праздновали, я пробовал уйти, но каждый настаивал, чтобы я выпил с ним. Эти меценаты оплатили и вино и угощение. Шампанское лилось рекой. – Он снова потряс головой.
– Но где был ты?
– Где был я? Давай вспомним, – сказал он тоном ученика, которому достался на экзамене сложный вопрос. – Где был я? Хорошо, сначала мы были в офисе режиссера, потом мы все пошли на обед в Сардис. После этого мы посетили несколько найтклубов, потом зашли в одно или два места, и все у меня смешалось. Михаэль закрыл лицо руками.
– Кто был с тобой?
– Кто был со мной? – он поискал мысль в потолке, – режиссеры и продюсеры.
– Была ли там женщина с рыжими волосами?
– Женщина с рыжими волосами? Фи, нет, нет, не было никакой рыжей женщины. Такое ощущение, что о мою голову разбили дюжину горшков. Пойду приму душ. Извини, – он быстро поцеловал меня в щеку. – Спасибо за заботу.
Он потянулся, подобно коту, и вышел.
Может быть, рыжие волосы остались на жакете с его предыдущей встречи с женой друга? Или он не предполагал, что я замечу их? В конце концов, он слишком меня любит, для того чтобы обижать.
Я поднялась и пошла в кухню приготовить нам кофе и легкий завтрак. После душа Михаэль был свеж, волосы аккуратно уложены, он надел синий из легкого шелка костюм.
– Хм, недурно пахнет, – сказал он, подошел ко мне сзади и обнял. – Извини еще раз за вчерашний вечер. Все были так взбудоражены предстоящим рандеву, что слишком рьяно начали праздновать, – Михаэль поцеловал меня в шею.
– Все будет хорошо.
– Все скоро услышат о Михаэле Саттоне, выступающем на Бродвее, – гордо сказал он.
– О, Михаэль, как это будет замечательно, как это кружит голову. Только жаль, что мы вчера вечером не отпраздновали.
– Мы будем праздновать сегодня вечером, возьмем кабриолет и поедем в маленький итальянский ресторан в Бруклине, там нам никто не помешает, а еда будет отличной.
– Но Михаэль, если кто-нибудь нас заметит?
– Никто. Как приятно, что ты заботишься обо мне. Теперь пойдем, ты мне покажешь рождественское дерево, – он взял меня за руку и мы пошли в зал. Я зажгла гирлянды. – Великолепно, – сказал Михаэль, – как это приятно на рождество выпить бокал вина под своим деревом. Наше дерево, – добавил он и крепко обнял меня за талию, – моя маленькая фея, – он поцеловал кончики моих пальцев. – А теперь я голоден, пойдем завтракать.
Остаток дня пролетел незаметно. Михаэль ненадолго ушел в магазин, в это время дважды звонил телефон, но я не отвечала. Когда он пришел, сказал, что я правильно сделала – меньше будет вопросов.
Из магазинов он принес кучу пакетов.
– Рождественское дерево без подарков завянет, – объявил Михаэль, выкладывая их.
– Для кого эти дары? Придут твои родственники?
– Родственники? Нет. Это все для тебя.
– Все для меня? Михаэль, ты так много тратишь, – смутилась я, разбирая пакеты.
– Я обязан тратить, – твердо объявил он, – кто же, как не я, и как не на тебя, не на свое же неблагодарное семейство, – улыбнулся маэстро, и достал из кармана маленькую коробочку, обернутую в розовую бумагу и обвязанную такого же цвета лентой. – Я не вытерпел, это подарок Благодарения.
– Люди не дарят друг другу подарки на Благодарение, – рассмеялась я.
– Они не дарят? – усмехнулся он, – хорошо, я начну новую традицию и с этого времени они будут дарить. Для вас, – сообщил он, раскрывая протянутую руку.
Я взяла коробочку и аккуратно открыла. Мои дрожащие от волнения пальцы погрузились в мягкий хлопок, в котором лежал красивый медальон в форме сердца на золотой цепочке. Он был украшен крошечными алмазами.
– О, Михаэль, как красиво.
– Открой его.
Я открыла медальон, и улыбнулась, там была выгравирована первая фраза его песни о любви: «Навсегда, моя любовь».
– О, Михаэль, – слезы счастья заполнили мои глаза, – это лучший подарок, какой я когда-либо получала. Он только для меня.
Я бросилась к нему на шею и покрыла поцелуями лицо самого дорогого человека.
– Ой, – кричал он, отстраняя меня. – Не сейчас, не сейчас, мы должны подготовиться к обеду. Ты не забыла?
Мое сердце было так полно счастьем, что я думала, оно разорвется. Я стала доставать вещи из чемодана, мечтая о вечере, который я проведу вместе с Михаэлем. Я надела комбидрес, который я купила вместе с Тришей, когда мой старый, с глубоким вырезом, уже ни на что не годился. На нем были такие маленькие чашечки, что они соскакивали с груди. Так же я выбрала вечернее платье с вырезом, в котором мог покоиться на груди медальон, подаренный Михаэлем.
Я укладывала волосы до тех пор, пока они не стали идеально гладкими. Наложила немного красной помады и слегка подвела глаза. Удовлетворившись тем, что я выгляжу подобно женщине, с которой видела Михаэля, я вышла из спальни, чтобы он оценил меня. Маэстро как раз только положил телефонную трубку, он взглянул на меня своими темными глазами, и его губы в восхищении округлились.
– О, ты прекрасна, ты очень красива. Я не могу дождаться того момента, когда мы предстанем перед обществом. В тебе ключ ко всем желаниям, и, – он подошел ближе, – моей любви.
Я с гордостью подняла голову. Михаэль помог мне надеть пальто и поцеловал в щеку.
– Такси уже ждет, – сообщил он, и мы вышли. Была длинная поездка через весь город. Михаэль не преувеличивал, когда говорил, что знает хорошо дорогу. Водитель петлял по маленьким улочкам, слушая указания Михаэля, пока мы не достигли итальянского ресторана, который назывался просто «у Морна». В нем был маленький зал с невысокими кабинками и дюжиной столов, но мне показалось все очень романтичным. Мы сели за столик в темном углу, где не привлекали ничьего внимания. Как и говорил Михаэль, здесь никто не замечал нас. Он заказал дорогое вино и мы выпили две бутылки. Он рассказывал о своих путешествиях и победах, описал некоторые известные во всем мире рестораны. Я поддержала разговор, рассказала о ресторане в гостинице на побережье Катлеров, о Насбауме, шеф-поваре, о том, как во время каждого обеда бабушка Катлер и мать, иногда сопровождающая ее, приветствуют постояльцев, давая им почувствовать себя дома.
– Она, может быть, и тиран, – сказал Михаэль, – но прекрасно знает, как добиться успеха. Похоже, она шикарная бизнесвумен. Я не отказался бы разок остановиться у нее.
– Ты возненавидел бы ее. Она сделала бы тебя на фут ниже только потому, что ты не чистый американец, она уважает только стопроцентную кровь.
Я рассказала Михаэлю, как бабушка пыталась отравить мне жизнь в школе Искусств и о письме к Агнессе.
– Скоро ты освободишься от нее, – сказал Михаэль, опустив вниз глаза и сжав мои пальцы, – и люди подобные ей не смогут причинить тебе вред никогда.
– О, Михаэль, – сказала я, – мне не дождаться этого дня.
– Хорошо, это может наступить раньше, чем ты думаешь.
– Михаэль, – я почти вскочила со своего места, – что ты хочешь сказать?
– Я не должен говорить тебе этого, – ответил он, маленькая напряженная улыбка играла на его лице, – но есть возможность пристроить тебя на новый сезон в Бродвей.
– Михаэль! – Я думала, что мне станет плохо, сердце готово было выпрыгнуть из груди, так велико было мое волнение. Я, на Бродвее? Уже?
– Все еще не определено, – предупредил он, – это только возможность. Мы еще должны поработать над твоим голосом. Петь на сцене это совсем не то, что петь в местной средней школе в день образования США.
– О, я понимаю, конечно. Но я буду работать интенсивно, очень интенсивно, Михаэль, я действительно буду!
– Я знаю, что будешь, – сказал Михаэль и пожал мне руку, – это у тебя в крови. Поверь мне.
Михаэль оплатил счет и мы покинули ресторан, всю длинную дорогу обратно я мечтала о Бродвее, перескакивала из одной грезы в другую. Кто думал, что предсказания мамы Лонгчэмп когда-нибудь сбудутся!
Я знала, что все эти годы она старалась забыть историю с похищением, она верила в то, что я ее дочь, но не могла жить с ложью и с чувством вины и поэтому придумала историю о чудесном пении птиц.
– Птицы вложили песню в твои уста, – говорила она мне, – настанет день, когда люди услышат твою песню и поймут, что это самое прекрасное мгновение в их жизни.
Этот день приблизился раньше, чем я могла вообразить. «Мама, – думала я, – мой голос будет намного красивее, чем ты мечтала».
Время нашей совместной с Михаэлем жизни пролетело чересчур быстро. Настало утро последнего дня.
Я отказывалась открыть глаза, чтобы столкнуться с реальностью. Мы с Тришей планировали, что я должна взять такси и встретить ее, когда прибудет автобус. Потом мы с Тришей взяли бы такси и вместе приехали домой, так чтобы Агнесса считала, что мы не расставались все каникулы.
После того, как я сложила чемодан, мне осталось только с сожалением оглядеть квартиру Михаэля. Лучи яркого рождественского солнца пробивались сквозь шторы, заставляя сверкать игрушки на нашем дереве, все таком же зеленом, даже упаковочная бумага, оставшаяся лежать под ним, казалась нарядной.
– Было все замечательно, – сказал мне Михаэль в дверях. – Не думай об этом как о конце, – он закрыл глаза, наполненные слезами, – думай как о начале. – Он поцеловал меня и прижал к себе, мое горе было столь велико, что я не могла говорить.
– Теперь ты получишь небольшой отдых, моя маленькая фея, – предупредил он. – Будет много работы, когда откроется школа.
– Я буду работать, я люблю тебя, Михаэль, – прошептала я. Его глаза повеселели, и мы расстались.
Я приехала на станцию рано, села на скамью и читала журнал, пока не прибыл Тришин автобус. Она вышла из автобуса, ее длинный красный шарф развевался на ветру.
– Расскажешь мне все, – сказала она, после того как мы поцеловались. – Что вы делали? Куда вы ходили? Держу пари, что каждый вечер он водил тебя в ресторан.
– Нет, чаше всего мы были просто вдвоем, – сказала я и описала, какой обед приготовила в день Благодарения.
Я показала ей медальон.
– Красивый, – сказала Триша, – из какой песни здесь написаны слова?
– Ах, – вздохнула я, поняв, что Триша могла бы и знать песню Михаэля, – так, нечто личное. – Мы не нашли такси и отправились домой пешком.
Триша не хотела, чтобы нас поймали на деталях, поэтому мы проговорили все еще раз.
– Если Агнесса спросит, – говорила Триша, – то у нас было десять человек за обедом Благодарения, мы ели утку и пирог.
– Это доказывает, что обед был замечательным, – сказала я, теперь настало мое время завидовать Трише, ее теплому семейному столу.
Мы были удивлены, когда застали Агнессу, дожидающуюся нас в коридоре. Очевидно она вышла, как только заслышала наши голоса. Но один ее взгляд заставил похолодеть мое сердце. Лицо ее было бледным. Никакой помады, никакого макияжа, ничего Ее волосы были зачесаны назад и собраны в пучок, на сей раз нельзя было сказать, играла ли Агнесса очередную роль или нет.
Что-то новое, подумала я, она играет присутствие на похоронах.
– Вы лгали мне!
Мы с Тришей переглянулись.
– Лгали?
– Ваша мать позвонила два дня назад. Она не знала, что вы поехали к Трише. Вы отправились, не получив разрешение семьи. Я чувствовала себя идиоткой, – добавила Агнесса прежде чем я что-либо могла ответить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36