Губы Валентина дрогнули в улыбке.
– А вы уверены, что это не вызовет бунт? – Не ожидая ее ответа, он нацарапал свое имя, вернул карточку и, с озорным блеском в глазах взглянув на Элинор, удалился.
Девушка посмотрела на свое расписание танцев и удивленно подняла брови. Валентин приехал не ради кадрили. Он написал свое имя рядом с вальсом – первым за вечер.
Барбара склонилась к плечу Элинор, глядя, как один из джентльменов записал за собой кадриль, а остальные пустили карточку по кругу, чуть не вырывая, ее друг у друга.
– Значит, вы просто друзья, да? – прошептала она. – Ты уверена, что он знает об этом?
– Конечно. Он имеет кое-какую информацию, которая мне полезна, – вот и все. А что касается обеда в его компании, то он, по крайней мере, не говорит без конца о погоде или о цвете лондонского неба по утрам.
– Просто будь осторожна, Нелл, – все так же тихо продолжила подруга. – Рейчел и в подметки не годится некоторым завзятым сплетницам, которые здесь сегодня присутствуют. Им ничего не стоит придумать какую-нибудь интрижку между тобой и маркизом.
– Я это знаю, – с вздохом сказала Элинор. – К счастью, Мельбурн не обращает внимания на подобную чушь. Иначе моя «декларация» была бы аннулирована еще неделю назад.
– Есть ли у тебя на примете какие-нибудь перспективные кандидатуры? – продолжала Барбара, кивком указав на возвратившуюся к ней карточку, где Роджер Ноулвилл написал свое имя рядом с единственным оставшимся танцем – кадрилью.
– Несколько, – солгала Элинор. – Но я пока не готова назвать их имена.
– Ладно. Если повезет, то некоторые из них поубивают друг друга, так что тебе придется выбирать только среди самых жизнеспособных особей.
Рассмеявшись, Элинор положила заполненную карточку танцев в ридикюль.
– Мне останется лишь перешагивать через павших в борьбе претендентов, – фыркнула она.
– Вы готовы, леди Элинор? – Через толпу гостей к ней пробрался Томас Честерфилд и предложил ей руку. – Кажется, контрданс принадлежит мне.
– Конечно, мистер Честерфилд, – сказала в ответ Элинор, пытаясь подавить смех. Если бы за право танцевать с ней развернулось побоище, то пришлось бы, наверное, отдать пальму первенства лорду Девериллу. Да он все равно не подчинился бы и не стал играть по правилам. Хотя маркиз не стал бы ввязываться в драку. Ведь он, скорее друг, чем поклонник, к тому же терпеть не может участвовать во всяких выяснениях отношений.
Как только заиграли контрданс, Элинор и ее партнер поклонились друг другу и начали змейкой продвигаться вдоль ряда других танцующих. К слову сказать, она любила этот танец. Он давал ей возможность увидеть, кто еще присутствует на балу, улыбнуться тем, с кем ей не было дозволено общаться. Конечно, это ограничение больше не имело силы, и она могла улыбаться, кому захочет, и болтать с тем, с кем пожелает, но при этой мысли она испытывала еще большее наслаждение от танца. В ходе последних нескольких суаре она так много улыбалась, что к концу вечера у нее болели мышцы лица.
– Вы красивее, чем Афродита, – сказал ее партнер, когда они встретились и разошлись снова.
Она надеялась, что он не имеет в виду Боттичеллиеву обнаженную Афродиту, выходящую из пены морской. Правда, на ней было снова надето платье с глубоким декольте, но после истории с Кобб-Хардингом она стала весьма чувствительна к комплиментам относительно ее бюста, тем более, когда ее партнер по танцу еще не обсудил с ней ни погоду, ни число присутствующих гостей.
– И красивее, чем Афродита, – добавил Томас Честерфилд, когда в танце они снова прошли друг мимо друга.
А-а, понятно. Он просто сравнивает ее с богинями вообще, а не только с обнаженными.
Ряды танцующих снова пересеклись, и Элинор подала руку Шарлеманю.
– С кем ты танцуешь? – спросила она. – С леди Шарлоттой Эванс. А ты?
– С Честерфилдом.
– Он болван, – сказал брат, и они снова разошлись.
Вот тебе и на! Она ведь всего лишь согласилась станцевать с Томасом, а не выйти за него замуж. К тому же у Честерфилда была репутация перспективного молодого человека, который может, если пожелает, многого добиться в палате общин. Не его вина, что он несколько… скучноват. Каждый выглядит таким по сравнению с маркизом Девериллом.
Она все еще размышляла, почему Томас Честерфилд не кажется ей более привлекательным, когда танец закончился и он проводил ее в буфетную.
– Благодарю вас, мистер Честерфилд.
– Танцевать с вами одно удовольствие, – сказал он, слегка запинаясь. – Я подумал… не пожелаете ли вы… поехать со мной на пикник. – Он покраснел. – У меня, видите ли, очень много планов на будущее.
– Да, я слышала об этом, – кивнула она.
– Мне кажется, у каждого есть виды на будущее, – раздался низкий, медлительный голос за их спинами. – Возможно, вам было бы лучше говорить о стремлениях.
Бледное лицо Томаса побагровело.
– Но у меня действительно есть планы…
– Оставьте их при себе, – прервал его маркиз. – А в нашем плане – вальс.
С этими словами он взял Элинор под руку. Честерфилд за их спинами пробормотал извинения и направился в игровую комнату, где имелись большие запасы горячительных напитков.
– Была ли необходимость в вашем вмешательстве? – спросила она. – Ведь он всего лишь пригласил меня на пикник.
Валентин замедлил шаг.
– Он значился в списке ваших потенциальных супругов? – спросил он, удивленно подняв брови. – Приношу свои извинения. Вернитесь и закончите ваш разговор. Вам, наверное, до смерти хочется узнать, каковы его планы на будущее?
– Вы заставили его так нервничать, что теперь никакого разговора у нас не получится.
Его губы тронула улыбка.
– Не думаю, что вы много потеряли.
Начался вальс, и Деверилл, повернувшись к ней лицом, положил руку ей на талию, прижав чуть ближе, чем это допускалось приличиями. У нее бешено колотилось сердце – как от волнения, так и от нетерпения. Ведь если она хотела осуществить свой план, нужно сегодня рассказать о нем Валентину. В то же время она не могла понять, что делало маркиза привлекательнее других мужчин, вполне приличных и достойных джентльменов.
– Деверилл, сделайте мне комплимент, – сказала она, заглядывая в его зеленые глаза.
– Комплимент?
– Что-нибудь такое, что вы обычно говорите, чтобы произвести впечатление на молодую леди.
Он улыбнулся еще шире.
– Это зависит от многих обстоятельств.
– Звучит уклончиво… Он вздохнул.
– Ладно. – Некоторое время они вальсировали молча. – Право, не знаю.
– Бросьте ваши уловки, – запротестовала она. – Наверняка вы можете что-нибудь придумать.
Она ждала от него восторженного замечания о ее глазах, волосах или о ее сходстве с той или иной богиней любви. Но взгляд Деверилла стал удивительно серьезным.
– Вы самая непредсказуемая девушка из всех, которых я когда-либо знал, – сказал он. – И самая красивая.
И это был, наверное, лучший комплимент из всех, которые она когда-либо получала.
– Учитывая множество женщин, с которыми вы знакомы, я польщена.
– А теперь можете объявить, на каком приключении вы остановили свой выбор, – сказал он, понизив голос и прижимая ее чуть крепче.
Боже! Если бы Мельбурн и Деверилл не были друзьями, у него сейчас возникли бы серьезные проблемы с братьями Гриффин. У нее тоже. В его присутствии она совсем теряет голову.
– Хорошо. Я пришла к выводу, что это должно быть нечто такое, что я делала и раньше, но сейчас не могу.
Он пристально посмотрел ей в лицо.
– В таком случае объясните, что же это такое.
Она затаила дыхание. Это была самая трудная часть разговора.
– Я хочу… я хочу искупаться.
– Всего лишь? – Да.
– Ну, это проще простого. Должен признаться, от вас я ожидал чего-то… сногсшибательного.
Она почувствовала, что Валентин разочарован, и это, как ни странно, ее очень встревожило.
– Извините, если это не что-то захватывающее, но для меня это важно.
– Почему?
Элинор стиснула зубы. Хорошо еще, что он пока не потешается над ней.
– Я… когда мы были детьми, летом мы почти каждый день ходили на озеро в Мельбурн-Парке. И плескались в воде чаще всего голышом. Никого это не беспокоило – мы были детьми, и это было весело. Я хочу снова почувствовать себя так же, Валентин.
– Голышом, – повторил он. «Естественно, он уцепился за это слово».
– Не в этом дело. Я едва ли смогу полностью обнажиться снова. Но мне хотелось бы искупаться. В пруду. В полночь. В Гайд-парке.
Он медленно закрыл рот и, кажется, даже немного побледнел. В то же мгновение расстояние между ними вновь оказалось в рамках приличий, хотя они продолжали кружиться в вальсе, и она не заметила, что он от нее отпрянул.
– Что-нибудь не так? – спросила она, почувствовав, что краснеет.
– Это более захватывающее приключение, чем вам кажется, Элинор, – наконец произнес он. – В Гайд-парке всегда множество гуляющих.
– Но в это время там будет темно.
– Значит, вы твердо намерены искупаться?
– Да. И хотела бы, чтобы вы… сопровождали меня. Хотя, если вы не хотите с этим связываться, я найду другой способ…
– Когда? – прервал он ее. – Так вы мне поможете?
– Обязательно.
Она вдруг заволновалась. Теперь ее намерение становилось реальностью. Теперь ей придется осуществить его, иначе все узнают, что она струсила, а ее «фронда» – сплошное притворство, жалкая попытка привлечь к себе внимание.
– Я заглянула в календарь. – Голос ее дрожал, несмотря на все усилия сохранять спокойствие и невозмутимость. – Завтра ночью будет хорошая, мягкая погода и новолуние.
Он улыбнулся.
– Вы даже исследование провели. Достойно восхищения.
– Я знаю, сколько бед это может принести…
– Не волнуйтесь. Я не позволю.
Вальс закончился, но он продолжал держать ее за руку.
– Сможете ли вы выйти из Гриффин-Хауса так, чтобы этого никто не заметил?
– Думаю, что смогу.
Бросив взгляд в сторону Мельбурна, он кивнул.
– Мой экипаж будет ждать вас за углом вашего дома в полночь. Если передумаете, сообщите мне запиской.
– Я не передумаю, – прошептала она и заставила себя улыбнуться, заметив, что к ним направляется Барбара.
Деверилл оставил Элинор с подругой и отошел, продолжая наблюдать за ней издали. Боже милосердный! Он-то ожидал, что ее предполагаемое приключение – это нечто необузданное, вроде того, что он предлагал ей раньше. Но купание – такого он не мог предположить. Это звучало слишком просто, по-детски наивно и, возможно, именно поэтому так тревожило его. Из всего богатого выбора, который был у нее, Элинор Гриффин захотела совершить элементарный, незатейливый поступок, который был важен только для нее одной.
Своим бунтом она действительно хотела изменить жизнь, чтобы насолить братьям или оказаться в центре внимания общества. Черт возьми, это совершенно не зависело от того, что на ней надето и с кем она танцует.
Она была настроена очень серьезно. И если у него имеется инстинкт самосохранения, он должен прямиком отправиться к Мельбурну и обо всем рассказать, начиная с инцидента у Белмонта и кончая их сегодняшним разговором. Однако он знал, что ничего подобного ни за что не сделает.
Лидия, леди Фрэнк, бросала на него сердитые взгляды с другого конца зала. Она держала под руку своего мужа, демонстрируя прочность супружеских уз. Что заставило ее решиться завести любовника после замужества? Трудно ли ей было принять такое решение? Она была пресыщенной, циничной и довольно стервозной. Из шести лет замужества два года они с Девериллом были любовниками. Он знал наверняка, что не был у нее первым, но это его не печалило. Роман с Лидией развивался традиционно и бесхитростно.
Теперь же он познакомился с Элинор Гриффин – не с девочкой, какой он всегда ее считал, а с красивой девушкой, в которую она превратилась. И отношения у него с ней складывались отнюдь не просто.
Элинор хотела того, что было неосязаемым, не имело отношения ни к приобретениям, ни к богатству, ни к собственности. Все, что он видел, все, чему научился у отца и что узнал, наблюдая за вереницей женщин, проходивших через спальню старого маркиза – а позднее и через его собственную, – приучило его считать женщин плотоядными хищницами, которых не интересовало ничего, кроме запретных удовольствий. Он охотно шел им навстречу, действуя в том же ключе.
– Ты хорошо себя чувствуешь, Деверилл? – спросил Шей, проводив на место свою партнершу по танцам, и взял у лакея бокал портвейна. – У тебя такой вид, словно ты съел лимон.
– Со мной все в порядке, – с отсутствующим видом сказал Валентин, наблюдая, как следующий партнер Элинор присоединился к кружку ее друзей. – Я просто задумался.
– Полагаю, что в этом виновата Нелл. Не удалось выяснить, что она затевает?
Заставив себя усмехнуться, Валентин тоже взял бокал вина.
– Думаешь, она доверилась бы мне хоть в малости? Если ты помнишь, для многих я – воплощение греха. Даю советы, а не выслушиваю признания.
– Да уж, конечно. Меня в дрожь бросает, когда подумаю, какой совет ты можешь ей дать. Снами она вообще не разговаривает, только без конца напоминает, чтобы мы не указывали ей, что следует делать.
Глядя на рубиновую жидкость в своем бокале, Валентин почувствовал что-то вроде угрызения совести. К тому же в нем шевельнулось сильно развитое чувство самосохранения. Маркиз решительно прогнал и то, и другое.
– Часто ли вы ей указываете? – спросил он.
– Указываем – что?
– Что следует, а чего не следует делать. Шарлемань нахмурился.
– Что за вопрос? Мы ее братья. Мы привыкли подсказывать друг другу, что хорошо, а что дурно, что принято в обществе, а что оно порицает.
– Так почему тогда восстала она, а не Закери, например?
– Ты как-то странно нынче настроен, Деверилл. Мельбурн попросил тебя следить, чтобы она не попала в беду. А все остальное, по правде говоря, тебя не касается.
Возмущение брата девушки Валентин очень хорошо понимал, но спорить с ним не собирался и потому лишь пожал плечами и улыбнулся Шею.
– Я просто подумал, что, если бы поточнее знал, что именно ее не устраивает, мог бы лучше понять ее намерения. А это значит, что мне не пришлось бы гоняться за ней по всему Лондону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38