И как безумно я любил твой смех.
Он открыл глаза и глянул на нее.
– Хотя ты выглядишь как ангел, твой смех порочнее, чем у куртизанки.
– Тебе лучше знать о таких вещах.
Джон пропустил колкость мимо ушей.
– Помню, как мы дрались, словно собака с кошкой. А потом мирились.
Он устремил взгляд на очаровательный розовый рот с полной нижней губкой и родинкой в уголке.
– И слаще всего было примирение.
Очевидно, ее воспоминания о первых месяцах супружеской жизни были не такими восхитительными, как у него, поскольку ее губы плотно сжались. Она прищурилась. Какой знакомый уничтожающий взгляд разгневанной богини, готовой поразить смертного ударом молнии!
– Память тебя подводит, Хэммонд.
– Я так не считаю.
Он наклонился еще ниже.
– Сдавайся, Виола, – пробормотал он, прижимаясь губами к ее шее. – Давай мириться. Тебе по-прежнему нравится, когда я это делаю, верно?
– Совсем не нравится! – отрезала она. – Мне ничего в тебе не нравится! Вот уже больше восьми лет как не нравится!
Она уперлась ладонями в его грудь и попыталась оттолкнуть.
Он отстранился и снова всмотрелся в нее. Богиня исчезла, а вместо нее, помоги ему Боже, появилась женщина с лицом, исполненным ярости, боли непонимания, отчаяния и даже ненависти. Но Джону удалось увидеть проблеск чего-то еще. Он не видел этого целых восемь холодных лет. Проблеск желания.
– Не слишком ли долго мы находимся в состоянии войны? – пробормотал он ей в губы. – Не пора ли объявить перемирие?
Но она резко оттолкнула его.
– Мне нужно твое слово, Хэммонд.
– Мое слово? – переспросил он, поднося к губам ее пальцы.
Но она отдернула руку.
– Прежде чем я решу, стоит ли жить с тобой, дай слово чести джентльмена, что никогда не предъявишь на меня прав против моей воли.
Джон оцепенел. Эти несколько слов подействовали на него сильнее холодного душа.
Выпрямившись, он со вздохом уставился в потолок. Насколько была бы проще жизнь, благослови его Господь послушной женой. Покорной женой. Женой, которая беспрекословно выполняла бы все его пожелания.
Но Господь не благословил его такой женой. Вместо нее у него была Виола – прекрасная, своенравная и нетерпимая. Виола, все еще ненавидевшая его, даже восемь лет спустя, но способная одним тихим смешком сделать его плоть каменной.
Усилием воли он снова погасил в себе огонь похоти и обратил взор на жену.
– Ты давным-давно поставила на мне клеймо лжеца, неверного мужа и подлеца. Что стоит для тебя теперь мое слово?
– Это единственная карта, которую я еще могу разыграть, и… – она вздохнула и уперлась взглядом в жабо его рубашки, – я надеюсь, что твое слово чести действительно что-то значит.
– Ты делаешь это для того, чтобы в подобные моменты, швырнуть мое слово и мою честь мне в лицо?
Она не ответила. Но значения это не имело. Он никогда не принудит ее лечь с ним в постель, и она прекрасно это знала. И боялась не его. Себя. Теперь он понял, почему она так нерешительно себя вела. Оба хорошо знали о той почти неразличимой грани, дойдя до которой, мужчина и женщина еще могут оторваться друг от друга. Но если эту грань перейти…
Вот она и опасалась, что позволит подвести себя к этой грани, а может, и перейдет ее. Она хотела вырваться. Найти способ по-прежнему презирать его и выставлять злодеем даже наутро после проведенной вместе ночи. Она боялась, что это утро обязательно настанет.
Джон пленительно улыбнулся.
– Почему ты улыбаешься?
Он поспешно стер улыбку с лица.
– Я не возьму тебя силой. Никогда не брал и не собираюсь делать это впредь. И поскольку тебе обязательно получить мое слово чести, я его даю.
Большие, выразительные зеленовато-карие глаза вспыхнули удовлетворением.
– Воображаешь, что победила? – беспечно осведомился он.
– Да.
– Воображаешь, что мое слово даст тебе власть надо мной?
– Да, – процедила она.
– Ты права. Так оно и есть. И я ничуть не возражаю. Всегда больше всего наслаждался, когда ты была сверху.
Он снова поцеловал ее в шею и отступил.
– Пожалуй, пора вернуть тебя на Гросвенор-сквер, иначе мы оба опоздаем. Поторопись, Виола. По твоим словам, ужин у леди Фицхью будет в восемь. А на переодевание тебе всегда требовалось несколько часов.
– А ты? Что ты делаешь сегодня вечером? – требовательно спросила она, выходя вслед за ним. – Какое-нибудь увеселительное заведение?
Джон остановился и снова улыбнулся:
..– Может, у тебя есть предложения получше насчет того, где мне стоит провести вечер?
Виола остановилась рядом и вздернула подбородок. Истинная сестра герцога!
– Можешь посещать все бордели, какие только тебе угодно, – надменно бросила она. – Меня ни в малейшей степени не интересует, куда ты ездишь, что делаешь и с какой женщиной спишь.
– Мне сразу стало легче, – заверил он, спускаясь по лестнице. – Было бы крайне неприятно, если бы ты испортила мне вечер своими нотациями.
– О, не волнуйся, такого не будет! – выпалила Виола.
На обратном пути она не вымолвила ни слова, но теперь Джона уже не расстраивало ее молчание. Он и сам почти не разговаривал, слишком изумленный тем, что сейчас произошло.
Втайне он торжествовал, хотя был совершенно ошеломлен. Значит, вся холодность, все ее стремление держать его на расстоянии были не чем иным, как притворством. Глубоко внутри, под истекающим кровью сердцем и раненой гордостью еще вспыхивали искорки желания. Пусть она по-прежнему ненавидит его. Пусть готова дать ему пощечину. Пусть жаждет послать его к черту, но сегодня между ними что-то изменилось. Она смягчилась. Чуть-чуть, только на мгновение, но смягчилась.
Поразительно. Вместе они были как фитиль и порох, особенно когда он ухаживал за ней и в первые месяцы супружеской жизни. Они одинаково самозабвенно скандалили и любили друг друга. Но когда все рухнуло, они виделись только время от времени и жили в разных домах. А пока не разъехались, встречались крайне редко и обменивались вежливыми кивками, когда сталкивались в коридоре. Она всячески показывала, что не выносит одного его вида, и он верил.
Они стали чужими людьми. Он даже не потрудился узнать, каким образом девушка, когда-то обожавшая его, стала женщиной, его презиравшей. Он был твердо убежден в том, что только чудо может вновь зажечь огонь, пылавший когда-то между ними.
Но сегодня все изменилось в одно мгновение. Вернулось былое, палящее желание, и назад дороги нет.
Виола тоже это понимала. Понимала, что он, как и она, полон решимости настоять на своем. Знала, что есть только два средства борьбы с ним – его слово и ее гордость.
Грозное оружие. Ничего не скажешь, но с его помощью она сражения не выиграет. Он твердо вознамерился получить сына, а это означает, что Виола должна стать той же пылкой, страстной, готовой на все женой, какой была в самом начале. Страсти у нее по-прежнему в избытке, а вот готовность… Чтобы получить ее согласие, он должен раздуть искру желания в буйное, неукротимое пламя.
А это будет нелегко. Виола настолько же пылкая в ярости, как и в желании, такая же упорная в ненависти, как и в любви. Обольщение потребует всей его изобретательности.
И нужно превратить это в забаву. Когда-то они имели это – и потеряли радость и веселье. Смех и желание. Наслаждение обществом друг друга. Он должен найти способ вернуть все это.
Когда они добрались до Тремор-Хауса, он проводил ее в холл, где горничная взяла у Виолы влажную ротонду.
– Прощайте, Хэммонд, – сказала она и уже хотела уйти, но он окликнул:
– Виола! – Она остановилась и обернулась. – Увидимся в пятницу. Мы едем на прогулку.
– На прогулку? Куда?
– Увидишь, – улыбнулся он. – Будь готова к двум часам.
Но не в характере Виолы было оставлять за ним последнее слово.
– Почему это ты выбираешь место для прогулки?
– Потому что я муж, и ты давала обеты мне повиноваться.
Очевидно, это не произвело на нее особого впечатления. Тогда он добавил:
– У меня есть план.
– Именно этого я и боялась.
– Мы устроим пикник.
– Пикник?
Она посмотрела на него как на безумца.
– Ты всегда любила пикники. Когда-то это было одним из наших любимых занятий. А два часа дня – самое подходящее время. Ты всегда начинала чувствовать голод около трех.
– А мое мнение никого не интересует?
– Почему же? В следующий раз место выберешь ты. И еще в следующий, и еще…
– Хорошо, хорошо! – раздраженно буркнула она. – Стоит тебе что-то вбить в голову, и все пропало! Урезонить тебя невозможно!
– А ты сказала, что у нас больше нет ничего общего.
Она передернула плечами и стала подниматься по широкой лестнице. Он продолжал смотреть ей вслед и, заметив, как она коснулась кончиками пальцев того местечка на шее, которого чуть раньше касались его губы, возликовал. Виолу по-прежнему пробирал озноб, когда он целовал ее в шею. Будь он проклят, если это не чудо!
Глава 6
С утра в пятницу Виола стала молить Бога о дожде. Может, тогда пикник не состоится!
Но Господь, похоже, остался так же равнодушен к ее желаниям, как и муж. В отличие от среды, когда они посетили дом на Блумсбери-сквер, пятница выдалась солнечной и теплой. Идеальный денек для пикника.
Перспектива ехать на прогулку с мужем приводила ее в смятение. Раньше они обожали ездить на пикники, и поэтому с ними было связано слишком много воспоминаний о прежней прекрасной жизни. С тех пор Виола больше не ездила на пикники. А когда Джон сказал, какое именно выбрал место, нежелание ехать с ним усилилось в десять раз.
Рука, протянутая за перчатками, которые держала горничная, замерла в воздухе.
– Куда? – прошептала она, в ужасе глядя на мужа.
Он громко рассмеялся, хотя сама Виола не видела причин для веселья. Скорее наоборот.
– Не стоит принимать такой вид, словно я попросил тебя голой пробежать по Пэлл-Мэлл.
– Хэммонд, как ты можешь?
Она скосила глаза на горничную и лакея, стоявших у входной двери.
– Мы всего лишь едем в Гайд-парк, – сказал он, все еще смеясь.
– Но это означает, что мы должны проехаться по Роттен-роу! – с нескрываемым возмущением воскликнула она. – Вместе!
– Не понимаю, что тебя так расстроило.
– Мы с тобой едем вместе в открытом ландо?
Ей стало не по себе.
– В такой день едва ли не половина общества будет в парке. И все нас увидят!
– Мы женаты, Виола. По-моему, в дуэнье ты не нуждаешься.
Но она не желала слушать доводов рассудка. Пронзив его яростным взглядом, она выхватила перчатки у горничной и принялась натягивать.
– Ты та самая причина, по которой возникла необходимость в дуэнье!
Он усмехнулся с таким довольным видом, что ей немедленно захотелось взять свои слова обратно.
– Я действительно придумал множество хитрых способов избавить тебя от братского надзора.
– Не желаю показываться с тобой на Роттен-роу!
– Боишься, что увидят, как я целую тебя в шею?
Именно этого она и боялась.
Виола почувствовала, как шею стало покалывать.
– Хэммонд, я не желаю слушать ничего подобного, – прошипела она, снова многозначительно оглядываясь. – Это неприлично. Кроме того, меня это абсолютно не касается.
– Нет?
– Нет. Потому что я никуда не еду.
– Что случилось, Виола? Не хочешь показывать знакомым, что мы помирились?
– Мы не помирились! И я не собираюсь разъезжать с тобой по Гайд-парку, давая всем повод думать, что между нами что-то есть.
– Поскольку мы еще не живем вместе, вряд ли это должно тебя беспокоить.
– Если ты таким образом решил добиться того, чтобы нам посылали приглашения на двоих, можешь быть уверен: сплетни распространятся очень быстро. И у меня нет особого желания подогревать их таким образом. Я никуда не еду!
– Если ты не поедешь со мной… – Он осекся, взглянул на слуг, после чего наклонился к ее уху и очень тихо сказал: – Если не поедешь со мной, я утащу тебя силой и сам посажу в экипаж. Любой гуляющий по площади станет свидетелем необычного зрелища, а поскольку, предполагаю, ты так легко не сдашься и станешь сопротивляться, все поймут, что наше примирение не состоялось. Хочешь, чтобы все было именно так?
– Ты дал слово не применять силу! – яростным шепотом напомнила она.
– О нет. Я дал слово, что не возьму тебя силой, – пояснил он. – По моему мнению, все остальное – честная игра.
– Теперь я должна добавить к списку описаний твоих душевных качеств еще и слово «грубиян».
– Но как я говорил ранее, грубая сила тоже может пригодиться.
Виола ничуть не сомневалась, что он исполнит свою угрозу, и напомнила себе, что сейчас главное – тактика выжидания. Рано или поздно ему надоест игра, и он отступит.
– В таком случае едем, – согласилась она и, дождавшись, когда лакей откроет дверь, вышла на крыльцо. – Чем скорее мы отправимся в парк, тем скорее все закончится.
– Вот та Виола, которую я помню, – облегченно вздохнул он. – Энергичная, любящая приключения, готовая все испытать.
Его ландо стояло у обочины. Он помог ей сесть и сам уселся рядом на сиденье из тисненой красной кожи. На полу у их ног стояли корзинка для пикников и кожаный мешок.
Когда-то еще до свадьбы они часто устраивали пикники, в присутствии третьих лиц, конечно. Но он всегда ухитрялся утащить ее в укромный уголок и украсть поцелуй-другой, подогревая ее пробуждающееся желание. Тогда, он творил волшебство и сейчас надеялся, что это ему снова удастся.
Он пытался вернуть те счастливые дни в надежде возродить ее чувства к нему, тем более что теперь имел право на законных основаниях целовать ее без необходимости прятаться от посторонних глаз. Они женаты. Он мог делать с ней все, что пожелает.
Как она и предсказывала, в Гайд-парке было многолюдно. Экипажи и всадники, заполнившие Роттен-роу, продвигались невыносимо медленно, усугубляя терзания Виолы. Она замечала, как шепчутся окружающие, вне всякого сомнения, гадавшие, что свело вместе лорда и леди Хэммонд.
До чего же неприятно быть предметом разговоров! А ведь ей пришлось годами выносить злорадные взгляды, сплетни и слухи. Разумеется, сестра герцога всегда на виду, но именно многочисленные похождения Хэммонда делали ее одним из самых частых объектов злословия в обществе. Кроме того, многие считали, что она во многом виновата, поскольку не смогла дать мужу наследника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31