Виола распластала ладони по его плоскому животу. Но прежде чем успела спуститься ниже, он схватил ее за руки и широко развел их в стороны.
– Но я хочу ласкать тебя, – протестующе пробормотала Виола.
– Позже.
Она снова хотела возразить, но он поцелуями заставил ее замолчать и, прижав разведенные руки к стене, наклонил голову, взял сосок в рот и стал сосать – сначала один, потом второй. И все это время он держал ее пленницей у стены.
Пока он играл с ее грудями, тело Виолы пульсировало и покалывало раскаленными иглами. Но она тихо стонала, желая большего. Когда он прикусил ее сосок, она дернулась и издала тихий жалобный крик мучительного наслаждения. Теперь жар все больше сгущался внизу живота и между бедер. Виола шевельнулась, выгнула спину и попыталась прильнуть к нему. Безуспешно.
– Джон, коснись меня.
– Я уже касаюсь тебя.
– Не дразни меня, – взмолилась она. – Пожалуйста… дотронься.
– В каком месте?
– Ты знаешь.
– Не знаю.
Он снова стал сосать ее грудь.
Виола застонала, напрягаясь всем телом.
– Ты знаешь… знаешь…
Джон выпрямился, продолжая ласкать ее груди.
– Скажи. Я люблю, когда ты все говоришь мне. Помнишь?
Она помнила. Постыдное возбуждение наполнило ее, но она зарылась горящим лицом в его плечо, упрямо качая головой. Он хотел слишком многого. Слишком скоро.
Но Джон слегка дотронулся до золотистого треугольника между ее бедер.
– Здесь? – нежно прошептал он.
Виола кивнула. Его палец скользнул в ее лоно и стал ласкать влажное мягкое местечко, там, где сладкая боль была всего сильнее.
– О, Джон, – выдохнула она, – как хорошо… Я так это люблю.
– Знаю, Виола. – Он поцеловал ее в губы. – Но есть такое, что ты любишь куда сильнее.
Он встал перед ней на колени, и она сразу поняла, что сейчас будет. И задрожала под его поцелуями. Он целовал ее живот, постепенно спускаясь все ниже. Кончики пальцев ласкали пупок. Он улыбнулся, нежно погладив родинку в форме скрипки на ее бедре.
– Я помню эту родинку. И последнее время постоянно вижу ее в эротических снах.
Он прижал губы к родинке и снова поцеловал, путаясь пальцами в золоте коротких завитков. Виола дернулась, задыхаясь от чувственного наслаждения, и он крепче сжал ее бедра, удерживая на месте, прижимая к стене. И стал лизать сомкнутые створки ее лона, посылая волны жара по всему телу. Виола дрожала под ласками его языка и все сильнее сжимала его плечи.
– Джон, о, Джон! – охнула она, конвульсивно двигая бедрами.
Ей хотелось двигаться. Больше она не вынесет этого сладкого плена!
Он продолжал ласкать языком то заветное местечко, даря ей оглушительное наслаждение. Как раз в тот момент, когда Виола была в полной уверенности, что вот-вот сойдет с ума, он ослабил хватку, и она плотнее прижалась бедрами к его губам, чтобы достичь вершины блаженства. И забилась в накатывающих волнах экстаза, который продолжался и продолжался, хотя ласки языка сменились легкими поцелуями. Он в последний раз ощутил ее вкус на губах, прежде чем медленно выпрямиться.
Из нее словно вытекли все силы. Она упала на Джона, тяжело дыша, обнимая его за талию. Сила ее оргазма была такова, что тело все еще пульсировало. Он прижался к ней бедрами, и она, ощутив его возбуждение, жаркое и твердое, упирающееся ей в живот, взяла его налитую плоть, хотя могучий стержень не умещался в ладони, и стала гладить, ощущая под пальцами тяжесть и силу, которые уже успела забыть. Но Джон остановил ее.
– Я хочу быть в тебе, – сказал он с неожиданной настойчивостью, увлекая ее на кровать. Уложил на спину и раздвинул коленом ноги. – Откройся для меня. Сейчас, Виола, сейчас.
«Настала его очередь отчаянно молить!» – думала она, находя восторг и удовлетворение в его просьбах.
Его плоть настойчиво требовала входа, и она раздвинула бедра шире, принимая его в себя. Он вошел в нее, и Виола громко охнула. Да, она помнила и это. Плоть Джона, огромная, горячая и такая твердая, вонзается в нее. Это Джон, который целовал и прикусывал ее шею и плечо, посылая колючий озноб по спине. Растягивая ее до отказа, чтобы войти целиком. Проникая все глубже с каждым выпадом.
Да, она помнила эту жаркую сладость, залившую ее лоно. Когда его плоть коснулась другого чувствительного местечка, в самой глубине, Виола закричала:
– Да, Джон, да!
Охваченная безумным желанием последнего и самого ослепительного взрыва, она отвечала выпадом на каждый выпад, и призывные звуки слились в одно длинное слово:
– Быстрее-о-о-быстрее-о-пожалуйста-да-о-да-о-пожалуйста!
Опираясь на руки, он подчинился ее лихорадочным командам, вонзаясь в нее жестко и быстро, пока она снова не забилась в конвульсиях. Плечи и руки Джона тряслись от безумных усилий сдержать собственную разрядку.
– Ну же, Джон, ну же, – заклинала она, – возьми меня!
Когда он снова вошел в нее, она с силой сжала его ягодицы, и внутренние мышцы кольцом стиснули его плоть.
Он издал хриплый крик, уткнувшись в ее волосы и с силой прижимая к груди, словно хотел вобрать в себя. Все его тело содрогнулось и застыло, пока он яростно изливался в нее.
Спустя несколько мгновений он почти рухнул на нее, тяжело дыша. Пальцы нежно коснулись щеки.
– Виола, – простонал он. – Боже, Виола!
Он жадно втягивал воздух и осыпал поцелуями ее волосы, ухо и висок.
– Правда. Каждое чертово слово – правда, – хриплым, свирепым шепотом заверил он.
Виола улыбнулась, лаская его спину, проводя пальцами по сильным, упругим мышцам, наслаждаясь знакомой тяжестью тела мужа.
– Джон, – прошептала она, удерживая его в лоне, – добро пожаловать домой…
Глава 16
– Джон!..
Он проснулся от звука ее голоса и только тогда сообразил, что успел заснуть. Вдохнул аромат фиалок, мгновенно его возбудивший, заставивший вспомнить страсть, которую они испытали всего час назад.
Джон снова сжал ее в объятиях и прижался грудью к нежной, гладкой коже ее спины. Прикусил шею, поцеловал голое плечико.
– Ммм…
– Время обеда, – томно прошептала Виола, слегка пошевелившись. – Я проголодалась.
– Я тоже, – с чувством заверил он, проведя пальцем по обнаженному бедру.
Виола засмеялась и оттолкнула его руку.
– Я есть хочу. Где мой обед?!
– Может, сначала немного порезвимся? – Он положил одну руку ей на живот, а другой сжал грудь. – А потом поедим.
– Для того чтобы резвиться в постели, требуется немало сил, – резонно заметила она, уже начиная сдаваться, выгнула спину и прижалась бедрами к его чреслам.
Он снова укусил ее за плечо, стал ласкать грудь. Провел пальцем по ее животу, чувствуя, как дрожат мышцы даже при легком прикосновений.
– Вижу, ты все еще боишься щекотки.
– Джон! – со смехом воскликнула Виола, извиваясь в его объятиях.
Его палец скользнул во влажное тепло ее лона, и смех сменился стоном неподдельного наслаждения.
Она была уже готова принять его, но он продолжал ее ласкать.
– Еда или забавы? Что сначала?
– Еда.
– В самом деле? – Он продолжал гладить ее. Медленно, нежно, дразняще. – Думаю, этого ты хочешь больше. Как и я.
Он рассматривал ее профиль в тусклом сумеречном свете, просачивавшемся сквозь щель между шторами. Виола прикусила губу и покачала головой:
– Нет-нет…
Но бедра уже начали подниматься и опускаться в такт движениям его пальцев.
– Еда.
– Сначала забавы. – Его палец проник чуть глубже, стал ласкать крохотный бугорок. – Ну же, Виола, – уговаривал он, – сдавайся.
Она уже задыхалась, но продолжала упрямо качать головой.
Плоть Джона уперлась в сомкнутые створки лона, но он не вошел в нее, продолжая дразнить, хотя это давалось ему нелегко: он тихо стонал сквозь стиснутые зубы. С каждым прикосновением Виола дрожала все сильнее, издавая пронзительные крики, говорившие о том, что разрядка близка.
– Если ты действительно голодна, – продолжал он, дыша чуть чаще, – я могу остановиться, и мы пойдем обедать. Ну, как? Хочешь, чтобы я остановился?
– Нет-нет, не останавливайся. Только не останавливайся!
– Уверена?
Виола часто закивала:
– Конечно, уверена.
– И хочешь меня сильнее, чем обед?
– Да, да… да! – выкрикнула она.
И только тогда он мощно вошел в нее сзади, продолжая ласкать груди. Она почти сразу же содрогнулась в конвульсиях блаженства, с силой сжимая его плоть, что побудило его, в свою очередь, с криком исторгнуться в нее.
Потом он нежно ласкал ее бедра, осыпая легкими поцелуями. Виола бессильно обмякла, и он не двигался, по-прежнему оставаясь в ней. Как он любил эти минуты! Всегда любил…
– Джон… – почти жалобно окликнула она.
– Ммм?
– Теперь мы можем поесть?
Раздался взрыв смеха. Джон опрокинулся на спину.
– Надеюсь, – обиженно заметил он. – Если ты и дальше будешь требовать от меня столь утомительной демонстрации моих чувств, следует хоть изредка меня кормить!
Она бросила в него подушкой.
Во время обеда Виола старалась не смотреть на мужа, но взгляд постоянно устремлялся на другой конец длинного обеденного стола. Ей все еще странно было видеть его здесь, но как же хорошо на душе от такого зрелища!
Джон поднял глаза и уставился на нее, недоуменно сведя брови.
– Ты так пристально меня рассматриваешь, – улыбнулся он. – Почему?
– Пытаюсь привыкнуть к тому, что ты сидишь на этом стуле.
Джон глотнул вина.
– Это хорошо или не слишком?
Он не шутил.
– Хорошо, – призналась Виола. – Странно, но хорошо.
Джон снова улыбнулся.
– Но впредь, – с притворной суровостью добавила она, – ты должен соблюдать принятый в Эндерби распорядок дня и не опаздывать к обеду.
– Я ужасно виноват, – ухмыльнулся Джон, и Виола затаила дыхание. Его улыбка по-прежнему способна заставить сердце биться чаще! – Меня задержали важные дела!
– Десерт, милорд!
Хоторн поставил перед ним стеклянную чашу. Лакей принес вторую для Виолы. Она взяла десертную ложечку и попробовала бисквит с заварным кремом.
– Уберите!
Холодный приказ Джона заставил Виолу поднять глаза. Его лицо было таким же бесстрастным, как голос, и категоричность, звучавшая в нем, так ошеломляла, что Виола отложила ложку. Лицо мужа на миг превратилось в маску.
Хоторн немедленно убрал десерт.
– Принести что-нибудь еще, милорд?
– Только портвейн.
Дворецкий отступил и поставил десерт Джона на буфет, после чего достал из шкафчика графин с портвейном и бокал, налил вина и снова удалился.
Джон, словно ощутив ее пристальный взгляд, неловко заерзал на стуле.
– Я не ем бисквит, – пояснил он, не поднимая головы.
– Я забыла, как сильно ты ненавидишь его.
– Странно, что в нем такого? Бисквит, джем, заварной крем. Что тут неприятного? Должно быть, мной владеет абсурдное желание быть не таким, как все англичане.
Джон снова улыбнулся ослепительной улыбкой, от которой замирало сердце. Вот только улыбка не затронула глаз. Тут что-то глубже, чем обычная нелюбовь к десерту. Недаром в этой улыбке проглядывает нечто болезненное, ранящее и ее тоже.
Виола положила салфетку рядом с тарелкой и сделала знак дворецкому.
– Хоторн! Заберите и мой бисквит. Я больше не хочу есть. И выпила бы мадеры.
– Тебе совсем ни к чему это делать, – заметил Джон, когда слуга унес ее недоеденный десерт.
– Ошибаешься. Мне неприятно даже смотреть на него.
Джон не ответил. Да и зачем? Она и так знала, что его что-то беспокоит.
– Почему? – тихо спросила она.
Джон отвернулся.
– Тебе так трудно говорить об этом? Быть откровенным со мной? – Не дождавшись ответа, она постаралась скрыть разочарование и поднялась. – Солнце садится. Ты всегда любил гулять на закате. Пусть я и забыла о бисквите. Но это еще помню. – Она взяла бокал с мадерой. – Захватим наше вино и пойдем погуляем по саду?
Он взял портвейн, они вышли в прохладу майского вечера и по молчаливому соглашению зашагали по усыпанной гравием и обсаженной цветами дорожке, которая вела к смотревшей на реку беседке. Виола наслаждалась благоуханием левкоев и полураспустившихся роз. Горьковато-сладостные воспоминания о днях, предшествующих свадьбе, одолели ее. В те времена Джон часто приглашал ее и брата ужинать в Эндерби и все время старался украдкой взять ее за руку. Теперь она почти постоянно жила здесь, но с той поры ни разу не ходила по этой дорожке. Без Джона все было другим.
– Помнишь, как еще до свадьбы ты устраивал званые ужины? – неожиданно спросила она. – А потом мы всегда гуляли в саду.
Джон сжал ее руку, но Виола стала вырываться. И не заметила, как их пальцы переплелись.
– Я помню, Виола.
Они поднялись в беседку – круглое, открытое со всех сторон строение с колоннами из песчаника, поддерживавшими медный, давно позеленевший от времени купол, – забрались на каменную трехфутовую ограду и, повинуясь старой привычке, уселись на нее.
Держась за руки, они смотрели на Кью-Гарденз, большой ботанический сад на противоположном берегу Темзы. Барки одна за другой останавливались у причала. День клонился к вечеру, и работа на сегодня была закончена.
Сидя в сумерках, оба молчали. Джону, похоже, не хотелось разговаривать. Виола не знала, почему ему так трудно быть с ней откровенным. Но этой ночью, в жаркой сладостной тьме, им нечего было скрывать. Он щедро дарил ей ласки и поцелуи и страстно ее любил. Виола смаковала каждое мгновение, утоляя восьмилетний голод. Но какое бы наслаждение он ни дарил ей, этого было недостаточно.
И теперь, и тогда их разделяло многое. Чем она сможет удержать его, если нет любви?
Виола боялась, что никакие ее действия и поступки, никакие ласки и никакая страсть не заставят его объяснить, почему он не любит бисквит и почему его детство было кошмаром. Боялась, что никогда не найдет ключ к его сердцу. Но страшнее всего было думать о том, что его улыбки, поцелуи, ласки и даже поэзия никогда больше не будут принадлежать ей одной.
Виола любила отдаваться мужу по утрам, и Джон мечтал ублажить жену, но его намерениям не суждено было осуществиться. Ему удалось получить один, только один поцелуй, прежде чем их бесцеремонно прервали.
Они так увлеклись, что не услышали тихого царапанья, прежде чем дверь открылась и в комнату вошла Тейт с пачкой писем в руках.
– Утренняя почта, миледи, – объявила она, прежде чем поднять глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31