Он прекрасно помнил, кем был тогда – человеком, унаследовавшим не только титул и поместья отца, но и его огромные долги. Человеком, на которого были возложены бесчисленные обязанности и обязательства. Человеком, не имевшим средств выполнить эти обязательства.
Раньше Джон ничем не отличался от большинства своих приятелей, таких же молодых джентльменов – беспечных, глупых и безответственных. Таких, кто тратил деньги направо и налево, не задумываясь, откуда эти деньги берутся. Джон даже не подозревал, что деньги, присылаемые отцом, тоже были взяты в долг.
Джон прислонился лбом к оконному стеклу. Тогда, девять лет назад, в самый разгар лондонского сезона, он испытал настоящее потрясение, узнав, что и у аристократов тоже есть обязанности, которыми отец так бессовестно пренебрегал. Необходимо было платить по счетам. Канализация требовала ремонта, потому что по жилищам арендаторов разгуливал тиф. Животных нужно было кормить, семена сеять, чтобы получить урожай. Слуги уже много месяцев не получали жалованья.
Джон отлично сознавал, что и арендаторы, и слуги цинично усмехаются при виде нового хозяина, считая, что тот ничем не отличается от предыдущего.
Джон никогда не забудет охватившего его отчаяния от того, что так много людей от него зависит, а сам он ничего не может для них сделать.
У него не было выхода.
Кроме одного.
Услышав звук приближающихся шагов, он обернулся. В дверях гостиной стояла Виола. Солнечный свет играл в ее забранных наверх волосах и на лице, рождая все новые воспоминания.
Девять лет прошло, а кажется, он только вчера был здесь в последний раз.
Непонятное чувство возврата в прошлое еще усилилось, ибо Виола выглядела такой же прелестной и походила на бронзовую статуэтку, как и девять лет назад. Неудивительно, что в тот далекий сезон поклонники толпились у ее дверей. Та девушка в дверях всегда загоралась, как свечка, при виде Джона. В отличие от теперешней Виолы. И в этом, по его мнению, были виноваты они оба.
Войдя в комнату, она обратилась к брату:
– Энтони, я бы хотела поговорить с Хэммондом с глазу на глаз.
– Разумеется.
Герцог, не глядя на Джона, вышел из гостиной. Виола прикрыла дверь и, не тратя времени на учтивую беседу, без обиняков заявила:
– Я никуда с вами не поеду.
Итак, битва началась.
– К счастью я на целых семь стоунов тяжелее вас, – любезно ответил он.
– Так вы намереваетесь на руках унести меня отсюда? – пренебрежительно бросила Виола.
Что ж, неудивительно: презрение и пренебрежение – это те чувства, которые она испытывала к мужу последние девять лет.
– Вы действительно способны на варварский поступок?
– Даже не сомневайтесь.
– Как это похоже на мужчин – применять грубую силу там, где другие способы оказались бесполезными.
– Иногда это бывает очень удобно, – согласился он.
– Энтони никогда не позволит вам увезти меня силой.
– Возможно, но если он сделает это, я обращусь с жалобой в палату лордов и потребую вернуть вас в мой дом. У Тремора не будет иного выхода, кроме как отдать вас. И он, несомненно, уже сообщил вам об этом.
Она не стала ничего отрицать, но гордо вскинула голову.
– Я сама могу обратиться в палату лордов и потребовать развода!
– У вас нет для этого оснований, и после жутчайшего скандала, который навсегда погубит вашу репутацию в обществе и бросит тень позора на семью вашего брата, в разводе вам будет отказано. Единственными вескими основаниями развода для женщин являются кровное родство и импотенция мужа, чего в нашем случае нет и быть не может. Между нами нет родства, даже самого дальнего, а что касается второго… этому не поверит ни один человек.
– Разумеется, нет, если вспомнить о вашей репутации, – язвительно процедила она. – До чего же несправедливо! Будь у меня любовники, вы могли бы развестись со мной на основании супружеской неверности, и все же ваши измены известны всем, а я не могу даже пожаловаться!
– Вы прекрасно знаете, в чем причина! Мужчина должен знать, что наследник рожден от него! У женщины есть преимущество: она всегда знает, ее это ребенок или нет!
– В таком случае мне стоило бы последовать вашему примеру и заводить романы! – Виола вздернула подбородок и гордо выпрямилась, как королева, которую ведут в Тауэр. – Позвольте спросить, вы развелись бы со мной, узнав, что у меня есть любовник?
Он даже не стал делать вид, что находит это забавным, и, зловеще прищурившись, шагнул к ней.
– Даже не пытайтесь, Виола.
Тонкая бровь вопросительно приподнялась.
– Встревожены, Хэммонд?
– Общее осуждение, которое обрушится на вас за то, что обзавелись любовником, не родив предварительно сына, станет невыносимым бременем.
– О, меня уже достаточно осуждали, так что, пожалуй, стоит попробовать.
– Фурия в аду ничто… – бросил уязвленный виконт.
– …в сравнении с брошенной женщиной, – закончила она изречение. – По крайней мере, вы признаете меня брошенной женщиной.
Она отступила, словно не в силах вытерпеть близость Джона.
– А как насчет брошенного мужчины? Как насчет этого, Виола?
Она остановилась. Он молча смотрел на нее. Виола выпрямилась, повернула голову, и Джон невольно отметил, сколько природного достоинства в ее тонком профиле, вздернутом подбородке и посадке головы. Он понимал, что она никогда не признает, что ушла первой, сдалась первой, сказала первые горькие слова, которые повели их по этой дороге.
Но, несмотря на обуревавшие его мысли, несмотря на бушевавший в нем праведный гнев, Джон сознавал, что теперь все это не играет роли. Какое значение имеет правота? Он нуждается в перемирии. Ему нужен сын.
Он подошел сзади и положил руки ей на плечи. Виола вздрогнула от неожиданности, но он крепче сжал пальцы, чтобы не дать ей снова уйти. И остро ощутил, что она словно окаменела под тонким темно-зеленым шелком платья.
– Развод не выход, Виола, – как можно мягче объяснил Джон, – особенно для нас. Мне бы в голову не пришло протащить нас через эту грязь. Да и вам, надеюсь, тоже.
– Вы, кажется, лучше меня знаете, что мне нужно!
– В данном случае я совершенно уверен. Ваша любовь к брату сильнее неприязни ко мне. Вы никогда не обрушили бы такой ужасный позор на герцога и его семью.
– Но я могла бы попросить палату лордов разрешить мне жить отдельно. В конце концов, мы вот уже девять лет как стали чужими людьми. Так что разрешение будет простой формальностью.
Идеи у нее почти иссякли. Он слышал нотки отчаяния в ее голосе.
– Я никогда не соглашусь на раздельное проживание, а без моего разрешения этому не бывать. Почти все пэры, члены палаты лордов, – женатые люди, которые не собираются давать своим женам законный прецедент, на основе которого те могут поступить с ними точно так же.
– Мужчины! – Виола вырвалась и порывисто обернулась. – Вы полностью подчинили нашу жизнь, издавая законы, где только мужчина имеет право издавать законы! Как это удобно для вашего пола!
– Совершенно верно! – кивнул он. – Мы, мужчины, любим, чтобы все было по-нашему.
– Но Энтони тоже член палаты лордов, и притом очень влиятельный. Он будет бороться за меня.
– Даже герцог Тремор недостаточно влиятелен, чтобы изменить закон о браке. Конечно, он готов отправиться даже в ад по вашей просьбе, но все же рано или поздно будет вынужден сдаться. Вы моя жена!
Она снова отступила.
– Я могла бы сбежать. Отправиться на континент.
– Скрыться?
Это удивило его и встревожило. А что, если у нее получится? Тремор даст ей сколько угодно денег, и тогда Джону придется гоняться за ней по всему свету. Если Виола сумеет достаточно долго придерживаться этой тактики, он будет искать ее до самой старости. И никогда не получит законного наследника, который мог бы заменить Бертрама.
Оставалось одно – ни в коем случае не выказывать своей тревоги. Слишком порывиста и решительна его жена: стоит ему проявить малейшие признаки беспокойства по поводу ее угроз, как она уже через час окажется на борту судна, отплывающего во Францию.
– Я везде вас найду, – заявил он с куда большей уверенностью, чем чувствовал на самом деле. – И кроме того, не в вашем характере прятаться. Никогда не думал, что вы можете быть такой трусихой, Виола!
Очевидно, он задел ее за живое. Виола нахмурилась:
– А я нахожу весьма заманчивой мысль о том, что отныне между нами ляжет Ла-Манш.
– Но вам будет очень одиноко. Для того чтобы скрыться от меня, придется отправиться в Богом забытый уголок, сменить имя и забыть о прошлой жизни. У вас не будет ни одной родной души. Никакого общества. Никаких друзей. Одиночество будет постепенно, день заднем убивать вас. Подумать только, вы больше никогда не увидите Дафну и Энтони. Разве такое можно вынести?
Очевидно, Виола живо представила себе столь ужасное положение, потому что плечи ее чуть опустились. А когда она заговорила, Джон сразу понял, что никуда она не поедет.
– Положение совершенно безвыходное, – прошептала Виола и вдруг показалась такой несчастной и одинокой, что, не будь Джон несправедливо назван злодеем, негодяем и развратником, погубившим ее жизнь, он, возможно, и пожалел бы ее.
– Вы совершенно напрасно все усложняете, – покачал он головой.
– В самом деле? – гневно фыркнула она. – Значит, ожидаете, что я так сразу и сдамся? Лягу на спину и буду, подобно другим женам, покорно выполнять свой долг по отношению к мужу и господину?
Джон громко рассмеялся.
– Вы?! Да я лучше пожелаю, чтобы меня насмерть поразила молния. – Судя по возмущенному лицу, она вовсе не разделяла его веселости, поэтому он постарался принять серьезный вид. – Поскольку вы никогда не бывали пассивной в постели, не вижу причин начинать. Кроме того, хотелось бы думать, что вы не только согласитесь с необходимостью получить наследника, но и вспомните, какое удовольствие вам доставлял сам процесс.
Виола вспыхнула. Похоже, восемь лет одиночества не стерли воспоминаний о брачной постели. Джон счел это добрым знаком.
– От вас зависит, будут ли наши отношения легкими или сложными.
– А если я предпочту второе? – воскликнула она, но тут же словно окаменела и взглянула на него.
В зеленовато-карих глазах мелькнул блеск знаменитой стали Треморов. Этот взгляд был слишком хорошо ему знаком.
– Что, если я откажусь выполнять супружеский долг? Что намереваетесь тогда делать, Хэммонд? Тащить меня в постель? Швырнуть на кровать и взять силой?
Боже, почему он женился на самой упрямой из всех женщин на свете?
– Я в жизни никого не брал силой, – покачал он головой, – и вам следовало бы это знать лучше, чем кому бы то ни было. Подумайте, сколько раз я мог бы выбить дверь, за которой вы прятались от меня?
– И почему же не выбили?
– Будь я проклят, если знаю. Возможно, потому, что стоило мне прикоснуться к вам, как вы заливались слезами.
– Думаю, сознание того, что муж лгал мне и обманывал, стало достаточно веской причиной для слез.
– Или, – продолжал он, словно не слыша, – все происходило так потому, что, когда я попытался поцеловать вас, на мою голову обрушился град обвинений. Или потому, что вы принимались колотить меня кулаками каждый раз, когда я вас обнимал. Простите, но в таких случаях я чувствовал себя последним мерзавцем, и прикосновения не доставляли мне ни малейшего удовольствия.
– Вы никогда меня не любили. Что, по-вашему, я должна была чувствовать, узнав обо всем?
Господи помилуй! Неужели она снова заведет разговор о чувствах? В этом случае он уже точно проиграет сражение! Как всегда.
Поэтому Джон скрестил руки на груди и промолчал.
– Что, по-вашему, я испытала, узнав, что до нашей свадьбы у вас была любовница? И что все то время, пока вы ухаживали за мной, целовали, ласкали, уверяли, что любите… – Она задохнулась от гнева. Сами собой сжались кулаки. – И все то время, до самого дня свадьбы вы спали с Элси Галлант. Даже после того, как мы поженились, вы…
– Не после свадьбы, Виола, только не после свадьбы!
Он уже объяснял все идиотское недоразумение из-за украшения и необходимости заплатить Элси отступные. Объяснял, и не раз. И больше этого делать не собирается. Джон скрипнул зубами.
– С тех пор я вытерпела еще пять содержанок, Хэммонд, и бог знает сколько еще неизвестных мне женщин.
Он не станет оправдываться, особенно после того, как она вышвырнула его из своей постели. Мужчина никогда не должен оправдывать поступки подобного рода.
– Значит, все это время вы следили за моими любовными победами?
– Очень трудно не делать этого, когда светские хроники и злые языки описывают эти победы в мельчайших деталях! Мне приходилось сидеть напротив леди Дарвин, пить с ней чай и изображать учтивость, зная, что по ночам вы нежитесь в ее постели. Когда вашей любовницей была леди Помрой, мне приходилось выносить ее злорадные, торжествующие усмешки и тонкие намеки на вашу мужскую выносливость и доблесть в любви…
– Виола…
– Я была вынуждена слушать, как театралы восхищаются несравненной красотой Джейн Морроу, – холодно продолжала она, – Они считали, что полное отсутствие таланта не имеет значения, поскольку она неотразима и к тому же прекрасно умеет принимать гостей. Я бывала на музыкальных вечерах, где ценители разливались в дифирамбах чудесной певице Марии Аллен, а заодно упоминали, как мило она пела в вашей постели, пока ее муж не прострелил вам плечо! И молодец, скажу я вам! Отомстил за поруганную честь! А Эмма Роулинс – женщина этого сезона, та, чьей красотой, талантами и умением ублажить мужчину восхищаются все окружающие!
– Я больше не живу с Эммой Роулинс и расстался с ней три месяца назад. Боюсь, сплетники отстали от жизни.
– И вам безразлично унижение, которое я перенесла по вашей милости?
– Я срывал цветы удовольствия там, где мог их найти, после того как вы меня отвергли, – отпарировал он, ненавидя ее за способность заставить его чувствовать себя последним негодяем и злодеем, за желание удовлетворить вполне естественные мужские потребности при том, что его жена отказывалась выполнять супружеский долг. – Ради Бога, Виола, я всего лишь мужчина!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31