Увидев голую хозяйку, сидевшую верхом на хозяине среди смятых простыней, бедняжка покраснела до корней волос.
– Ой! – выдохнула она, роняя письма. – Мне ужасно стыдно! Простите, пожалуйста!
Кое-как нащупав дверную ручку, она спиной вывалилась из комнаты и закрыла за собой дверь.
– Видел ее лицо? – прошептала Виола. – Господи милостивый! Какое это для нее потрясение! Уверена, что она считает совершенно неприличным предаваться ласкам средь бела дня. Мы в ее глазах развратники и бесстыдники! А на мне даже ночной сорочки нет!
Джон ловко подмял ее под себя, наслаждаясь теплом податливого женского тела.
– Забудь о Тейт. На чем мы остановились?
–. Хмм… дай подумать. – Виола полуприкрыла глаза. – По-моему, ты меня целовал.
– А-а, все-таки тебе удалось вспомнить. – Он наклонил голову и припал к ее губам. – Жаль, что у меня нет ежевичного джема.
Словно в ответ на это требование, в дверь опять поскреблись, и на пороге появилась горничная с подносом.
– Утренний чай, миледи. О-о!
– Господи помилуй, – пробормотал Джон, и горничная, поспешно поставив поднос на стол, буквально растворилась в воздухе.
Дверь захлопнулась. В коридоре послышались голоса, перемежаемые потрясенными возгласами: очевидно, слуги обсуждали тот факт, что до сегодняшней ночи ни один мужчина не спал в комнате Виолы.
Джон подождал, пока шум не смолкнет, искренне надеясь, что сюда не ворвется очередная горничная с углями для жаровни, после чего возобновил приятное исследование роскошного тела жены.
– Не хочешь чая? – спросила Виола, отталкивая мужа, только чтобы одарить его коварной улыбкой.
– Ни за что, если я не смогу сцеловать его с твоих губ, – отказался он, раздвигая коленом ее бедра.
В этот момент открылась дверь из коридора, ведущая в его спальню.
– Милорд! – окликнул Стивене, словно пытаясь отыскать хозяина. – Внизу ждет мистер Стоун. Просит разрешения поговорить с вами.
– Стивене! – завопил Джон. – Немедленно убирайтесь!
– Да, милорд.
Джон услышал стук захлопнувшейся двери, но вторжение Камердинера оказалось последней каплей. Пыл мгновенно остыл.
– Напомни мне поговорить со слугами насчет утреннего распорядка дня, – прошипел Джон, ложась на спину и, очевидно, сдавшись.
Виола со смехом встала с постели, перекинула распущенные волосы за спину, подняла халат и оделась.
– Может, ты просто слишком жадный? – предположила она, завязывая пояс халата.
– Жадный? Я?!
Он спрыгнул с кровати и погнался за ней. Виола с восторженным визгом попыталась увернуться. Но он поймал ее за талию и притянул к себе.
– Это ты едва не довела меня до голодной смерти вчера вечером. Никак не могла мной насытиться!
– Что?! Какая возмутительная наглость!
Он поцеловал ее в шею.
– Признай это!
– Ни за что! Ты и так слишком самодоволен! – Наконец Виоле удалось вырваться. Подбежав к кровати, она схватилась за шнур сонетки. – Кроме того, тебя ждет секретарь, а мне необходимо вернуться в город, так что перестань лениться и принимайся за дела.
– Почему нам так срочно нужно возвращаться в Лондон?
– Забыл про бал? Мой благотворительный бал в пользу лондонских больниц!
Джон застонал:
– Нам обязательно нужно ехать? Как же я ненавижу костюмированные балы!
– Благотворительность очень для меня важна. Кроме того, в прошлом году я пропустила такой же бал. Во второй раз это невозможно. И не понимаю, почему ты жалуешься. Все равно тебя там не будет.
– Почему это вдруг?
Виола широко улыбнулась в полной уверенности, что на этот раз взяла верх.
– Я так и не прислала тебе приглашения.
– Не важно, – отмахнулся он, отвечая такой же широкой улыбкой. – Я уже сто лет назад выманил его у леди Дин. – Джон поцеловал ее и направился в свою комнату. – Неудивительно, что ты так плохо играешь в шахматы! – объявил он, покачивая головой.
Дверь за ним закрылась.
– Поверить не могу, что вышла замуж за такого несносного человека! – крикнула она ему вслед.
Секретарь ждал его в кабинете.
– Рад видеть, что вы оправились от кори, Стоун, – поприветствовал Джон, обходя письменный стол.
Как давно он не работал за этим столом. И как приятно снова сесть за него!
– Спасибо, милорд. – Секретарь открыл портфель. – У вас накопилось довольно много корреспонденции.
– Еще бы не накопилось, когда вы целую неделю бездельничали в Клапаме за мой счет!
Стоун работал с ним достаточно долго, чтобы понять, когда хозяин изволит шутить, но, увы, бедняга не обладал чувством юмора. Поэтому выражение его лица не изменилось.
– Прошу прощения, милорд.
– Что-то важное?
Вместо ответа Стоун наклонил портфель. Он был полон. До отказа забит маленькими сложенными запечатанными листочками розовой бумаги.
Эмма.
Джон уставился на письма. Его веселье разом сменилось легким раздражением.
– Господи Боже! Сколько их здесь?
– Пятьдесят девять, сэр. Всё отправлены из Кале.
– И это за последние десять дней?!
Он взял горсть писем, поражаясь женщине, способной на такое. Попытался вспомнить что-то важное об этой особе, полгода занимавшей место его любовницы, но на ум приходили какие-то незначительные мелкие детали. Рыжие волосы. Зеленые глаза. Милая улыбка, приятный характер и очарование, которым легко плениться и которое так же быстро забывается.
– Чего она надеется добиться, бомбардируя меня письмами? Еще денег?
Стоун не ответил, понимая, что вопрос чисто риторический. Он просто ожидал инструкций.
– Стоун, я хочу, чтобы вы…
Его перебил стук открывшейся двери.
– Джон, когда ты хочешь ехать в город?
Виола остановилась в дверях. Взор ее был устремлен на пачку розовых писем в его руке. Она побелела как полотно. Глаза широко раскрылись. В этот момент Джон читал ее мысли так отчетливо, как в открытой книге.
– Виола… – забормотал он.
– Прости. Не хотела мешать. Мне очень жаль, – выдавила она и, прижав руку к губам, повернулась и ушла.
– Виола! – отчаянно вскрикнул он.
Она на мгновение остановилась, но тут же, не оборачиваясь, снова пошла прочь.
Джон бросил письма в портфель.
– Сожгите чертову писанину! – велел он громко, чтобы успела услышать Виола. – А лучше отошлите их обратно мисс Роулинс с письмом, в котором будет сказано, что я не заплачу ей ни единого фартинга и требую никогда больше не обращаться ко мне. Ясно?
Не дожидаясь ответа, он отправился на поиски Виолы и нашел ее на террасе. Виола сидела неподвижно, глядя на сверкающую речную гладь. Должно быть, она слышала стук каблуков по каменным плитам, но не обернулась.
– Это любовные письма, верно? – спросила она, но тут же презрительно фыркнула. – Что я говорю? Ну, разумеется! Розовая бумага, и даже с порога я чувствую запах духов.
– Эта женщина пишет мне, – объяснил он. – Не я – ей.
– Понятно, – кивнула она, по-прежнему продолжая смотреть на реку.
Такое неестественное спокойствие побудило его объяснить:
– Я не сплю с Эммой. Все было кончено еще несколько месяцев назад.
– Ты не обязан ничего объяснять, – обронила Виола и, обхватив себя руками, слегка повернула голову. – Судя по количеству посланных писем, мисс Роулинс никак не осознает этого факта.
– А следовало бы. Я достаточно ясно дал ей понять. Заплатил все, что полагалось по контракту, и порвал с ней за несколько месяцев до смерти Перси. Ты единственная, с кем я был все это время.
Она повернулась и взглянула на него.
– Я тебе верю.
Ему вдруг стало больно и обидно от вежливых, жестких интонаций.
«Не нужно! – мысленно молил он. – Только не делай этого…»
– Эмма Роулинс влюблена в тебя?
– Влюблена? – резко повторил он, с очевидным пренебрежением к столь абсурдной мысли.
Жена невольно съежилась, и его голос мгновенно смягчился:
– Она была содержанкой, Виола. И за это ей платили. Любовь не имеет ничего общего с подобными отношениями. Неужели не ясно?
– Думаю, это неясно самой мисс Роулинс, – бросила Виола, отворачиваясь.
Джон уставился в неестественно прямую спину жены, не зная, чего она хочет от него. Что он должен говорить? Что делать?
Пробормотав проклятие, он повернулся и ушел.
Глава 17
Благотворительный бал в пользу лондонских больниц имел безумный успех. Как всегда. Гости не скупились. Удалось собрать много тысяч фунтов, поскольку за последние несколько лет бал стал одним из самых главных событий сезона и всякий, кто хотел на нем присутствовать, должен был выложить немалые деньги за вход.
Виола была в полном восторге, тем более что лондонские больницы были ее любимым объектом благотворительности. Но само устройство оказалось весьма сложным и утомительным делом. Джон тоже приехал на бал, чего никогда не бывало раньше, и их совместное присутствие стало предметом обсуждения по всему залу.
Многие сходились на том, что лорд и леди Хэммонд действительно помирились. Еще утром они могли оказаться правы… но вечером Виола уже не была в этом уверена.
По дороге в Лондон оба молчали. Джон не пытался начать разговор. У Виолы тоже не было такого желания. К этому времени письма от Эммы Роулинс скорее всего уже возвращались во Францию, но с таким же успехом могли громоздиться в экипаже между Виолой и Джоном, разделяя их непреодолимым барьером. Почему? Да потому что Джон не понимал, что даже содержанка может отчаянно влюбиться в своего покровителя.
На балу они вместе протанцевали кадриль, затем разошлись и стали переходить от одной компании к другой. После нескольких часов такого времяпрепровождения Виола, с лица которой не сходила застывшая улыбка, почувствовала нарастающую головную боль и, поговорив с несколькими дамами, подобными леди Дин, решила удалиться в укромный уголок бального зала.
Прислонившись к стене, она поднесла к губам стакан с пуншем и стала рассматривать толпу. На память пришел тот день, когда она вместе с Тейт просматривала список гостей, а Джон предупреждал ее насчет злопамятности леди Дин. Она оскорбила баронессу, не представив список лично, и та достойно отплатила за обиду: сегодня в зале среди рыцарей и аристократов, принцесс и шутов, судей в париках и греческих муз находились все бывшие любовницы Джона – за исключением Эммы Роулинс. Леди Дин очень-очень постаралась отомстить. Виола искала в толпе знакомые лица. Энн Помрой, такая светская и элегантная. Пегги Дарвин, хорошенькая и смеющаяся. Джейн Морроу, светловолосая, с веселыми зеленовато-карими глазами, танцовщица и достаточно дорогая куртизанка, вполне способная купить билет на этот бал. Мария Аллен, темноволосая, с глазами лани. Муж так и не простил ее, и теперь она была на содержании лорда Дьюхерста. Может, она считала дуэль своего мужа с Хэммондом очень романтичным жестом? Элизабет Блант – распутная красавица графиня, с которой Виола была вынуждена годами пить чай и играть в карты. Здесь присутствовала даже Элси Галлант, и, похоже, время не было милостиво к ней, ибо живое прелестное лицо некогда известной дамы полусвета превратилось в лицо стареющей куртизанки.
Виола по очереди изучала их, с удивлением сознавая, что не ощущает ни гнева, ни ревности. Только странное отчуждение, словно смотрела на все со стороны. Да еще нечто вроде жалости к этим женщинам.
Он не любил ни одну, но что чувствовали они?
Она вспомнила нежность, промелькнувшую на лице Пегги Дарвин в тот день в лавке драпировщика. Нежность, подтвердившую то, что отказывался видеть Джон. Графиня когда-то любила его. Возможно, теперь любовь остыла, но ведь когда-то была!
Виола подумала о груде розовых писем в портфеле мистера Стоуна. Бедная Эмма Роулинс!
А сама она? Она его жена. И что же? Не имей она приданого и брата-герцога, никогда не вышла бы за Джона Хэммонда и все равно влюбилась бы, потому что в него так легко влюбиться… даже не сознавая, как это происходит. Всему причиной его улыбка, обаяние и способность смешить женщин. Он помнит, какие блюда, какие развлечения и какие ласки любит та или иная женщина, но ни одна не сумела затронуть его сердца. И это сердце он никому не отдал.
Виола прижала руку ко лбу. Голова болела. Сердце ныло. Она чувствовала приближение месячных, но вовсе не поэтому чувствовала себя усталой, одинокой и бесконечно угнетенной духом. И не могла не думать о том, до какого отчаяния и боли может дойти женщина, чтобы пачками посылать письма мужчине, который знать ее не желает. Ей была вполне понятна мучительная безответная любовь Эммы Роулинс. Как это странно – симпатизировать бывшей содержанке собственного мужа!
Супруги уехали с бала рано и этой же ночью вернулись в Эндерби. Виола спала одна под предлогом надвигающихся месячных. Джон, казалось, смирился с объяснением, и она была рада этому, потому что не хотела, чтобы он увидел, как она рухнула на кровать и зашлась в рыданиях. Правда, уткнулась лицом в подушку, чтобы не услышал Джон.
Она отдаляется от него. Он это чувствует.
Джон лежал в темноте, глядя в потолок, и пытался убедить себя, что всему виной ее месячные. Он знал, что подобные события сильно влияют на настроение женщины и в такие дни лучше держаться подальше.
Он твердил себе, что именно в этом причина ее странного отношения к письмам Эммы, но в глубине души понимал, что это не так. Она отдаляется от него.
Сегодняшний бал не помог улучшению их отношений. Будь проклята злобная натура леди Дин. Но ведь он и сам во многом виноват.
Джон растер ладонями лицо и задал себе вопрос, терзавший его все эти годы, чего хотела от него Виола: чем можно исправить положение? Должен же быть способ!
Эти годы казались ему страницами романа, но чаще всего он вспоминал первые дни их брака, особенно Хэммонд-Парк, где они вместе скакали по полям, и холмам и он смешил Виолу. Она была счастлива в Хэммонд Парке. Он точно это знал.
И тут он с неожиданной ясностью понял, что должен делать. Отвезти ее домой. В их дом, где ей самое место. Спать с ней в одной постели, обыгрывать ее в шахматы, подарить резвую кобылку, купленную специально для нее, и устраивать скачки.
Он представил, как она обгоняет его подбрасывает в воздух шляпу и смеется. И только тогда смог наконец уснуть.
Виола не возражала против отъезда из Лондона, но во время поездки в Нортумберленд почти не разговаривала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31