– А разве Клеопатра носила очки?
Дафна наморщила нос и, смеясь, сказала:
– Но я не надену очки на бал, дорогая! Что ты думаешь о костюме? – Она коснулась широкого, усыпанного драгоценными камнями воротника, который украшал ее струящееся белое платье. – Не слишком глупо выбрать что-то подобное?
Виола смотрела на лучшую подругу, думая о той женщине, которой была Дафна два года назад. Как безумно она любила Энтони! Как тщательно старалась это скрыть! Но как же она изменилась! Страстная любовь мужа и ответственность, возлагаемая на нее ролью герцогини Тремор, развеяли привычную застенчивость и наградили значительной долей уверенности в себе. Но в такие моменты, как сейчас, Виола снова видела перед собой прежнюю робкую, стеснительную Дафну.
– Ничуть не глупо, – заверила Виола. – С чего ты вдруг взяла?
– Я всегда хотела быть Клеопатрой, – призналась Дафна. – Просто не уверена, что окажусь достаточно убедительной. Пусть это всего лишь костюмированный бал, все равно нужно быть на высоте!
– На мой взгляд, ты выглядишь настоящей царицей, – смеясь, заверила Виола. – А Энтони, похоже, готов стать твоим Марком Антонием. Если ты попросишь, он завоюет всю Римскую империю.
Дафна приподняла уголки губ в улыбке, удивительно напоминая в этот момент кошку, слизавшую сливки.
– Верно. И мне это ужасно нравится. Энтони как-то сказал мне, что я имею огромную власть над ним, потому что женщины вообще имеют безграничную власть над мужчинами, если умеют ею пользоваться. Я очень долго не понимала истинного смысла его слов.
– Если поймешь, объясни мне, – сухо попросила Виола. – Мне такая власть не помешала бы.
Улыбка невестки померкла. В глазах появилась тень сочувствия.
Этого Виола не могла вынести. Сделав пируэт, она жизнерадостно спросила:
– Как по-твоему, гожусь я во французские маркизы?
– Думаю, ты выглядишь прекрасно. Как всегда.
– Спасибо. Но как насчет костюма? Соответствует эпохе?
Дафна задумчиво наклонила голову набок.
– Если хочешь по-настоящему соответствовать эпохе, следует напудрить волосы.
Виола одернула темно-синюю верхнюю юбку из тяжелого бархата.
– А если пудра начнет сыпаться на платье?
– Хорошо еще, что теперь ее не смешивают с сахаром.
– Пудру для волос смешивали с сахаром? Но разве это не привлекает стаи насекомых?
– Это, конечно, было огромным неудобством.
– Какой ужас!
Хотя… она не прочь попытаться, если это поможет удержать Хэммонда на расстоянии.
Виола тут же напомнила себе, что больше не собирается думать о муже.
– Подол не висит? – спросила она, снова описывая пируэт. – Мне кажется, что он скошен.
– Это фижмы. Не сама юбка, – решила Дафна, поправляя широкий обруч. – Если не хочешь возиться с пудрой, можешь одеться древнегреческой богиней. Они носили на голове конусы из жира.
– Жира?! – ахнула Виола. – Зачем это им понадобилось?
Ее перепуганное лицо рассмешило Дафну.
– Жир был пропитан благовониями. На жаре он таял, распространяя аромат.
– Боже, Дафна, чего только ты не знаешь! Спасибо за предложение. Предпочитаю остаться с тем, что имею. Страшно подумать, что скажет леди Дин, если я покажусь на балу с комком надушенного жира на голове!
Виола снова поправила юбку.
– И поскольку ты настоящая всезнайка, дорогая сестрица, подскажи, как сделать так, чтобы пудра не сыпалась на темно-синий бархат?
– Надень парик! Восемьдесят лет назад почти все так и делали.
– Нет, мне будет жарко, и голова начнет чесаться.
– Так вот почему ты вечно сбрасываешь шляпки! Теперь понимаю.
В дверь поскреблись, и в комнату вошла Мирей, самая известная лондонская модистка.
– Ваша светлость. Леди Хэммонд, – приветствовала она с реверансом. – Надеюсь, костюмы вам понравились? Или что-то требуется изменить? Я в вашем распоряжении.
– Мой идеален, – заверила Дафна.
Модистка благодарно сжала руки.
– Ваша светлость так добры! А вы, леди Хэммонд?
– Мирей, что теперь используют вместо пудры для волос? Тальк?
– Нет, миледи. Теперь выпускают очень мелкую пудру для волос, которой пользуются барристеры и судьи. Можно напудрить волосы именно ею. Но если позволите высказаться откровенно, просто позор портить ваши волосы пудрой. Такой чудесный цвет, и как красиво он оттенен голубым шелком и темно-синим бархатом! Все мужчины будут от вас без ума.
Перед глазами Виолы снова промелькнули те страстные мгновения в музее, и щеки предательски вспыхнули. Она вовсе не хотела сводить мужчин с ума. Это слишком опасно.
– Спасибо, Мирей.
– Я согласна с Мирей, – вмешалась Дафна. – Ни одна женщина любой эпохи не должна портить такой цвет пудрой.
– В таком случае, я обойдусь без нее.
Она твердила себе, что пудра пачкает платье, а тот факт, что Хэммонд обожал цвет ее волос, тут совершенно ни при чем.
– Но у нас еще одна проблема. Это бал, а разве я смогу вальсировать или танцевать контрданс в этом?! Неудивительно, что наши прабабки танцевали менуэты и полонезы! Мирей, вы не могли бы немного выпустить швы в талии?
– Только совсем немного, иначе впечатление от корсажа будет совсем не то.
– Выпустите сколько возможно, иначе я задохнусь.
Она в последний раз оглядела себя и кивнула:
– Мне очень нравится платье, а вышивка просто прелестна.
– Всегда рада услужить, миледи.
Мирей вышла. Ее помощница помогла Виоле переодеться, и женщины ушли.
– Знаешь, Мирей права, – заметила Дафна, усаживаясь в коляску Энтони. – В этом платье ты поистине неотразима!
Виола уселась рядом и грустно вздохнула:
– В мире столько прекрасных женщин! Но, как выяснилось, красоты еще недостаточно, чтобы удержать любовь мужа! Что же для этого требуется?
Дафна поспешно обняла ее.
– Не знаю, дорогая. Просто не знаю.
– Я тоже не знаю. Но хотелось бы знать…
Джон прекрасно сознавал, что для успешного обольщения требуются отчаянные меры. Как и то, что ему придется немало перестрадать, прежде чем цель будет достигнута.
Несколько дней подряд он не появлялся на Гросвенор-сквер, твердя себе, что Виоле не помешает немного соскучиться. Но, по правде говоря, ему требовалось время, чтобы удержать в узде собственное желание.
Воспоминания о музее, вкусе губ Виолы, мягкости ее кожи преследовали его день и ночь, населяли его мысли. Но это были сладостные терзания. В понедельник он решил, что сумел взять себя в руки. Только на этот раз сомневался, что сумеет украсть несколько поцелуев в темном уголке. Сегодня его судьба – претерпеть муки иного рода. Он намеревался повезти Виолу по магазинам.
Предложение вновь обставить дом на Блумсбери-сквер не было встречено с тем энтузиазмом, на который он надеялся. Но если Виола начнет выбирать вещи, значит сможет почувствовать себя частью этого дома, что, несомненно, поспособствует его задаче. Кроме того, он знал, как увлекается жена, стоит ей попасть в магазин.
Заехав на Гросвенор-сквер, Джон снова предложил жене обставить дом, но обнаружил, что она по-прежнему осталась равнодушной к этой идее.
– Я не хочу никуда ехать, – буркнула она, усаживаясь на диван в гостиной Треморов. – Неважно себя чувствую.
– Тебе никто не говорил, что лгунья ты никудышная? Надевай шляпку, бери ридикюль, и поехали!
– Я уже говорила, что не желаю обставлять твой дом.
– Он и твой тоже. Я обещал делить с тобой все, когда стоял у алтаря. В том числе и то, чем владею.
– Нет у тебя никаких владений, – фыркнула Виола, передернув плечами.
– А поместья? Титул? Несколько жутких портретов предыдущих виконтов? Нет… это, пожалуй, не считается.
– Почему бы тебе не повезти в магазины леди Помрой? Она обожает Бонд-стрит и без счета тратит деньги Помроя!
Значит, теперь она использует Энн, чтобы отделаться от него? Наверное, стоило бы откровенно рассказать ей об этой связи. Правда, заговорить на эту тему – все равно что сунуться в змеиное логово, где его обязательно ужалят.
Он мог поведать ей, какой пустой и ничтожной была эта любовь: удовлетворение физической потребности и ничего более, но сомнительно, что это что-то изменит. И, заговорив об этом, он еще больше ухудшит ситуацию. Дело кончится тем, что они наверняка поскандалят, да и что хорошего в том, чтобы вновь выволакивать на свет божий старые истории? Его роман с Энн закончился более пяти лет назад, а сейчас речь идет о будущем.
– Предпочитаешь прогуляться до Бонд-стрит или поедем в моем экипаже? – мягко осведомился он.
Виола нетерпеливо отмахнулась, встала и подошла к камину.
– Я же сказала, что не хочу ничего покупать, – бросила она, не оборачиваясь.
– Виола, я знаю, как ты любишь ездить по магазинам, и знаешь, как я это ненавижу! Я думал, ты ухватишься за возможность испытывать мое терпение, проверяя, насколько мягки кресла и диваны, и выбирая турецкие ковры. Я уже не говорю о ювелирах, где ты всегда можешь уговорить меня потратить огромные деньги на совершенно бесполезную безделушку из рубинов и бриллиантов.
Виола резко повернулась.
– Мне не нужно от тебя никаких драгоценностей, – холодно бросила она. – Что до всего остального, я уже сказала, что не намерена тратить мой доход, получаемый от Энтони на твой дом, пусть даже ты его контролируешь.
Она была полна решимости поругаться с ним, но он был настроен не менее решительно. Ничего подобного он не допустит!
– Если не хочешь в магазин, можно поехать куда-нибудь еще. – Он на минуту задумался. – Что, если навестить всех наших друзей? Прекрасное занятие! Можно сидеть на их диванах и держаться за руки подобно влюбленным. Мы никогда не держались за руки. Представляешь, как будут шокированы наши друзья?
– Я не собираюсь навещать своих друзей и держать твою руку.
– Ну, уж если в тебе нет ни капли романтики… – он коварно ухмыльнулся. – Можно вернуться в музей твоего брата. Я слышал, там есть восхитительные римские фрески, спрятанные от посторонних глаз и доступные только некоторым антикварам. Ты сестра Тремора, и, следовательно, нам тоже удастся на них взглянуть. Хочешь?
– Не стоит, – обронила Виола, отворачиваясь.
– Насколько я понял, на них представлены откровенно эротические сцены, – продолжал Джон, наблюдая, как краска медленно разливается по ее щекам.
Он рассмеялся, встал перед Виолой и наклонился, чтобы заглянуть ей в лицо.
– Черт возьми, Виола, ты уже видела их?! Небось прокралась в запертую комнату и все тайком разглядела?
– Вздор!
Она покраснела еще гуще, и Джон понял, что попал в цель. Мысль о том, что Виола тайком пробралась в музей Тремора, чтобы взглянуть на эротические фрески, возродила в нем надежду.
– Значит, сгорала от любопытства? – поддразнил он. – Жаль, что не догадался взглянуть на них в тот раз. Интересно, какие они? Неужели так неприличны? Ну же, Виола, опиши мне хотя бы парочку. В конце концов, я твой муж.
Красная как рак Виола продолжала молчать. Очевидно, эти фрески абсолютно бесстыдны. Неудивительно, что Тремор с женой так любят вести раскопки в своем хэмпширском поместье, разыскивая подобные древности!
Джон оглядел жену, представляя их чувственно сплетенные тела, и мгновенно потерял тот слабый интерес, который питал к магазинам.
– Знаешь, чем больше я об этом думаю, тем больше мне нравится идея вернуться в музей. Возможно, на этих фресках нет ничего такого, чем мы не занимались бы в первые месяцы брака. А уж если эта комната запирается, мы могли бы…
– Хорошо, хорошо! – вскрикнула она, поднимая руки, словно пыталась остановить поток слов. – Ради всего святого, давай поедем на Бонд-стрит!
Она поспешно выскочила из гостиной, в вихре светло-желтого шелка и кружевных нижних юбок.
– Но я передумал! – смеясь, крикнул он вслед. – Хочу вернуться в музей и взглянуть на непристойные фрески!
– Ни за что! – откликнулась она на бегу, но через несколько минут вернулась в соломенной шляпке, отделанной фиолетовыми и желтыми анютиными глазками, и с вышитым ридикюлем в руках.
Остановилась в двери, поманила Джона и направилась к лестнице, не дожидаясь его.
От Гросвенор-сквер до Бонд-стрит было всего два квартала. Поскольку день выдался теплым, Джон предложил прогуляться. Виола кивнула, но отказалась от предложенной руки, и они пошли по тротуару бок о бок, не касаясь друг друга. Два лакея следовали за ними на почтительном расстоянии, готовые при необходимости нести покупки.
Когда они свернули на Бонд-стрит, она приостановилась.
– Что ты хочешь купить?
– Понятия не имею, – пожал плечами Джон. – Это твоя территория. Не моя. Чаще всего я бываю в обувных и книжных магазинах. И иногда заезжаю к портному. – Он широким жестом обвел улицу. – Веди меня. Я последую за тобой куда угодно.
Виола огляделась и, немного подумав, объявила:
– Пожалуй, лучше всего начать с «Беллз».
– «Беллз»?
– Драпировщики. Я слышала, у них чудесный бархат, а несколько комнат твоего дома нуждаются в новых шторах. Старые уже поизносились. – Она задумчиво прижала палец к губам. – Хотя ты, наверное, захочешь сначала перекрасить стены. Ну ладно, посмотрим.
Джон неожиданно рассмеялся:
– Помнишь, как ты захотела сделать ремонт в Хэммонд-Парке? Выкрасила нашу спальню в темно-красный цвет и, как только все было сделано, возненавидела самый вид этих стен. А мне понравилось, и я решил оставить все как есть. Тогда мы страшно поссорились!
– И ты настоял на своем, – пробормотала Виола, останавливаясь перед магазином драпировок в ожидании, пока Джон откроет ей дверь. – Как всегда в те дни. Страшно подумать, сколько раз я тебе уступала!
Джон последовал за ней в тесный магазин.
– Не знаю. Я просто хотел, чтобы ты взглянула на вещи моими глазами. Если не ошибаюсь, требовалось немало поцелуев, чтобы перетянуть тебя на мою сторону. И это было самым приятным.
– Мне не хотелось бы говорить на эту тему! – прошипела Виола, снова покраснев, отчего Джон засмеялся еще громче.
Они подошли к длинному прилавку, где лежали образцы бархата. Самые модные цвета этого сезона, разумеется. Джон остановился за спиной жены, разглядывая ткани через ее плечо.
– Тебя сильно раздражает, когда я упоминаю о том, как мы целовались и мирились?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31