Лучше пусть это будет между нами, старина.
Николас что-то проворковал и, подняв ручку, ударил Джона по щеке. Тот повернул голову и подул в ладошку ребенка, рассмешив и очаровав Николаса без всяких видимых усилий.
Джон подкинул его, а потом усадил его у себя на руках более уверенно, чем несколько минут назад.
– Какой ты красавец, когда не плачешь! Вижу, у тебя мамины глазки. Через двадцать лет из-за них погибнет женское сердце.
Малыш заерзал и схватился ручонкой за галстук Джона.
– Не хочешь разбивать сердца светских дам? – осведомился Джон. – Не могу сказать, что осуждаю тебя. Женщины созданы, чтобы при любой возможности ввергать в хаос упорядоченную жизнь мужчин. Советую как можно дольше не иметь с ними дел.
– Какие ужасные речи! – запротестовала Виола. – Николас, не слушай его!
– Не будет, – заверил Джон. – Мужчины просто на такое не способны. Все равно что стрелка компаса, которая всегда указывает на север.
Малыш уперся кулачками в грудь Джона.
– Поп… Поп-поп.
– Знаю, – понимающе кивнул Джон. – Спасибо за то, что напомнил о самом важном деле.
Джон с ребенком на руках стал обходить гостиную и осматривать каждый уголок. Заглядывая под пианино, столы и стулья, он продолжал разговаривать с племянником:
– Дьявол все побери, малыш, беда в том, что женщины значат для нас больше всего на свете и прекрасно знают об этом. Правда, заметь, прекрасный пол никогда не использует этот факт против нас. – Он согнул колени и заглянул под круглый стол розового дерева. – Но мужчине важно сохранять светлую голову, и быть поосторожнее с вопросами, на которые нет ответа.
Николас серьезно смотрел на Джона огромными глазами.
– А они каждый раз пытаются уязвить нас подобными вопросами. Помяни мои слова. С этим сложно жить.
Виола громко выдохнула, но Джон не обратил на нее внимания.
– Конечно, в таких обстоятельствах, – продолжал он, направляясь к ней, – мы часто выбираем наихудший путь: мстим и говорим что-то обидное. – Он остановился, не доходя до нее, и взгляды их встретились. – А потом всегда жалеем и терзаемся угрызениями совести.
Затем, молча пройдя мимо нее, он возобновил поиски.
Она только сейчас услышала слова извинения. За все девять лет их ссор Джон ни разу не извинился. Даже когда был виноват. Конечно, это всего лишь слова, но до этого момента он никогда не говорил ничего подобного.
Пораженная Виола обернулась, наблюдая, как он подходит к дивану. Раздался торжествующий крик:
– Нашел!
По-прежнему крепко держа Николаса, он присел, заглянул за диван и вытащил бурого игрушечного мишку.
– Полагаю, это и есть мистер Поппин?
Николас с восторженным воплем схватил мишку и, благодарно вздохнув, обнял Джона.
Сердце Виолы привычно сжалось. Она поспешно отвернулась, потому что глазам было больно смотреть на эту парочку, и подумала о том, что он хотел от нее и чего не был готов дать в ответ.
Часто моргая, она смотрела на книги, разбросанные по письменному столу. Ребенок – это недостижимая мечта. Мечта, которая давно развеялась.
– Ну и ну! Просто поразительно, – заметил Джон за ее спиной.
Она старательно сложила книги, а потом заставил себя обернуться.
– Что тут поразительного?
– Что по крайней мере один член семейства Треморов перешел на мою сторону.
Виола оцепенела.
– Не возлагай на это слишком большие надежды, – посоветовала она, сжав кулаки. – Николас любит всех, а особенно тех, кто берет его на руки.
– Может, это и так, но я особенный. Я спас мистера Поплина. – Он чмокнул малыша в макушку. – Твоя тетка не любит меня, Никки, но я знаю, что тебя она послушает. Замолви за меня словечко, хорошо? Вот и молодец.
Виола сделала знак мисс Бэкхем взять ребенка. Няня подошла к Джону. Тот в нерешительности заколебался.
– Его нужно уложить, Хэммонд, – сказала Виола. – Уже поздно.
– Конечно-конечно.
Джон отдал ребенка няне, которая немедленно унесла его в детскую. Николас либо слишком устал, либо был слишком счастлив получить мистера Поплина, чтобы возражать против расставания с дядей. Ни одного всхлипа не донеслось в гостиную из коридора.
Молчание было неловким и оглушительным.
Джон шагнул к жене.
– Виола…
– Уже очень поздно.
Она отступила.
– Вовсе не поздно.
Он сделал очередной шаг навстречу к ней. По какой-то глупой причине Виола не сбежала. Джон остановился перед ней, его ресницы, густые и темные, слегка опустились. Он взял в руку ее косу, поднес к губам, поцеловал и глубоко вдохнул запах.
– Фиалки.
Виолу начало трясти, как в ознобе. Она завела руки назад и вцепилась в край стола, вспоминая несбыточные романтические мечты юности и твердя себе, что они уже давно мертвы.
Джон откинул косу ей за спину, а потом провел пальцами по ее скулам, аркам бровей, вискам и сжал щеки.
Поласкав подушечкой большого пальца родинку у края ее губ, он опустил руку.
– Я пришел сюда с определенной целью, – напомнил Джон и только тогда взглянул Виоле в глаза. – Я пришел поцеловаться и помириться.
– Насчет поцелуев ничего не было сказано.
– Я опять тебя провел.
Он приподнял ее подбородок и накрыл губы Виолы своими губами.
Поцелуй Джона был таким же пьянящим, как в музее, таким же, как всегда… он помогал ей забыть обо всем на свете. Руки Джона скользнули от ее плеч к бедрам, губы безмолвно побуждали Виолу приоткрыть рот.
Ее ладонь робко коснулась небритой, шершавой щеки. Губы раскрылись. Его волосы на ощупь были как влажный тяжелый шелк, когда она обхватила его затылок и отдалась поцелую. Их языки сплелись, а пальцы Джона сжались на бедрах Виолы, держа ее в сладостном плену.
Поцелуй обжигал, щетина безжалостно царапала кожу… Виола вспомнила, как, просыпаясь по утрам, она с наслаждением отдавалась его ласкам на большой кровати красного дерева в спальне Хэммонд-Парка…
И вот теперь ее тело наполнилось хмельным возбуждением, рождая желание прижаться к Джону еще теснее.
Он тихо застонал, прервал поцелуй, подался в сторону. Взмахом руки он смел со стола все, что на нем лежало. Книги с грохотом свалились на пол. Джон сжал талию Виолы, усадил на стол и, резким рывком распустив бант на поясе халата, развел его края. Пальцы коснулись ее груди, теперь прикрытой только муслином ночной сорочки, погладили соски. В Виоле поднялось наслаждение. Наслаждение давно забытое, заставившее ее ахнуть и вздрогнуть от возбуждения. Она запустила пальцы в волосы Джона и притянула его голову к груди.
Как давно она не трепетала под его ласками, как давно не испытывала безумного эротического возбуждения!
Она словно издалека слышала тихие стоны, вырывавшиеся из ее горла. Звуки отчаянной потребности и безумного желания.
Она прошептала его имя.
Джон выпрямился и стал одной рукой расстегивать перламутровые пуговки сорочки, одновременно приподнимая свободной рукой подол.
– Боже, – выдохнул он, – как же мне этого недоставало!
Недоставало чего? Женских ласк?
Эти вопросы теснились в голове, а вместе с ними возник и холод реальности, обдавший Виолу словно ледяной водой. Господи Боже, что она делает?! Но тут его рука скользнула между ее бедер. Виола задохнулась от испуга и поспешно свела ноги. Нужно остановить это безумие, прежде чем оно зайдет слишком далеко.
– Нет, Джон, – пробормотала она, сжав его запястье. – Нет.
Он замер, все еще сжимая ее бедро.
Их тяжелое дыхание смешалось.
– Виола! – пробормотал он.
Она оттолкнула его руку.
– Отпусти меня!
Джон поколебался, и эта нерешительность побудила ее к действию.
– Отпусти, отпусти, отпусти!!!
Охваченная паникой и отчаянием, она ударила его в плечо, вывернулась, спрыгнула со стола, запуталась в полах халата и чудом не упала.
– Я сошла с ума, – пробормотала она, покачивая головой. – Неужели мне так хочется в очередной раз пострадать?
– Виола…
Звук его голоса остановил ее. Она повернулась и поплотнее запахнула халат.
– Поверить не могу, как легко и как часто я делаю глупости из-за тебя!
Она прижала пальцы ко лбу, не понимая, что случилось с ее мозгами.
Джон смотрел на нее, все еще тяжело дыша, не веря происходящему. Немного опомнившись, он шагнул к Виоле. Потянулся, чтобы обнять, однако Виола увернулась и отошла.
– Я даже винить тебя не могу, и это хуже всего. Не то, что ты лгал мне на этот раз… Ты признал, что никогда меня не любил. Ты даже не обещал быть мне верным. И все же через полчаса я была готова отдаться тебе. Где, черт возьми, был мой разум? Мое самоуважение?
– Самоуважение? – Он растер ладонями лицо, судорожно глотая воздух. – Господи, женщина, при чем тут разум или самоуважение?
– Восемь лет без тебя я строила жизнь заново, – продолжала она, игнорируя его, – и после нескольких прогулок и пары краденых поцелуев я веду себя так же, как одна из твоих шлюх.
– Ты моя жена! И нет ничего непристойного в том, чтобы отдаться мужу! И ты хотела этого, будь я проклят! Почему ты остановилась? – Он рассеянно пригладил волосы и отвернулся. – Дьявол, Виола, иногда я отчаиваюсь понять тебя.
– Я прошу тебя уйти.
Он подошел к двери и, стоя к Виоле спиной, поправил одежду. Она тем временем поправляла свою. Оба молчали. Наконец он подошел к стулу, где оставил фрак, и стал одеваться.
– Три недели прошли. Завтра в полдень я приеду за тобой. Ночью постарайся решить, в каком доме мы будем жить. В противном случае послезавтра Тремору будет предъявлено требование от палаты лордов.
Виола хотела возразить, но, когда он повернулся к ней, поспешно закрыла рот. Теперь в его лице был вызов, отказ прислушаться к ее желаниям. Брови презрительно подняты, подбородок надменно выдвинут. Она прекрасно знала это выражение лица. Споры были бесполезны.
– Я дал тебе слово, – сухо напомнил он. – Мне нужна жена, а не невольница. Так что незачем волноваться о том, что тебя возьмут силой. Поверь, мне в голову не пришло бы обращаться с тобой как со шлюхой.
Он поклонился и ушел.
Хорошо ему говорить! И вовсе не волнения и тревоги терзали ее. Не волнения скручивали ее внутренности узлом и будили в ней желание сесть на ближайший корабль, отплывавший на континент.
Как получилось, что мужчина, так больно ранивший ее, которого ей следовало бы презирать, и мужчина, способный держать на руках плачущего ребенка и умеющий его рассмешить, – это один и тот же человек? Он и ее мог рассмешить, даже после всего того, что наделал. Он мог растопить ее холодность, как снег на солнце, – своими поцелуями, своими ласками. Больше она не была глупенькой девчонкой, но по-прежнему хотела этого человека. И, наверное, могла бы снова влюбиться в него. О, это было так легко! Легко сказать «да» и отдать ему все, что он попросит.
Нет, Виола не была встревожена. Она умирала от ужаса.
Глава 12
Только на следующий день желание и гнев улеглись в Джоне настолько, чтобы разум вновь заработал в полную силу, и он смог думать связно. А ему было необходимо подумать. Решить, каким должен быть следующий ход.
Джон угрюмо смотрел в тарелку. Если бы он мог рассуждать здраво прошлой ночью, что было сомнительно, сумел бы воспользоваться счастливой возможностью, которую предоставила ему Виола. Наверное, ему не следовало так спешить. Наверное, ему следовало уговорить, ублажить ее, свести с ума ласками и добиться, чтобы она сама увела его в спальню. Но он этого не сделал. И еще усугубил свое положение, высокомерно напомнив, что три недели закончились. Если она не поедет с ним сегодня, ему придется обратиться в палату лордов, поскольку все зашло слишком далеко и отступать невозможно. И даже если они будут жить вместе, ему придется долго ухаживать за ней, прежде чем он сможет заманить ее в постель.
Джон, раздраженно выругавшись, уронил вилку на тарелку. Ни один мужчина не стал бы терпеть такого от собственной жены. Большинство других мужчин в подобной ситуации силой уложили бы жену в постель, не думая о ее чувствах. Но он не из таких. Никогда не был таким.
Иисусе! Ему всего-навсего нужна покорная жена. Страстная жена. Неужели он слишком многого просит?
Виола твердит, что не доверяет ему. Он не объяснил, что доверие – дело взаимное и обладает способностью ранить острее кинжала. Он мог бы пообещать ей, что никогда не ляжет в постель с другой женщиной, но не собирается ничего обещать, пока не уверится, что она не отринет его. Он не будет жертвой сексуального шантажа, а именно этим занималась Виола. Сумеют ли они вдвоем вынести все невзгоды?
Может, прав был Дилан Мур, когда советовал предложить Виоле дружбу? Нет, это безумная идея. Мур просто спятил, он всегда был сумасшедшим.
Джон вздохнул, уставившись на маленькие стеклянные баночки с джемом. Ежевичный и абрикосовый. Хэммонд-Парк.
Давненько он не вспоминал те дни. Они были спрятаны в глубинах памяти. Как другие смутные, полузабытые мечты юности. И все же они ожили, возвращая его в то время, когда он был доволен и даже счастлив. Он и Виолу сделал счастливой, в чем до сих пор уверен. Должен быть способ вернуть все это. Он больше не верит, что все безвозвратно потеряно.
Стать друзьями…
Джон выпрямился. Возможно, Мур прав? Ведь когда-то они с Виолой дружили. В то лето в Шотландии. В ту осень в Нортумберленде. Они были и любовниками. Скандалили и ссорились, как любовники, а потом мирились. Смеялись и барахтались в постели, и он был безгранично рад, что сумел выбрать такую страстную жену. А потом все изменилось.
Он хотел… Боже, он хотел, чтобы все вернулось. Чтобы они завтракали в постели и он сцеловывал ежевичный джем с ее губ. Но теперь это казалось почти невозможным.
– Утренняя почта, милорд.
Джон удивленно поднял глаза на Першинга, положившего на стол стопку писем. Обычно почту приносил секретарь.
– Где сегодня Стоун? – спросил он дворецкого.
– У мистера Стоуна корь. По совету своего зятя-врача он удалился в дом сестры в Клапаме, чтобы никого не заразить. Мистер Стоун велел передать, что горько сожалеет о том, что в ближайшие десять дней не сможет выполнять свои обязанности.
– Пошлите ему записку и заверьте, что я предпочитаю отсутствующего секретаря больным слугам. Пусть остается в Клапаме, пока не выздоровеет окончательно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31