Графиня Ратмор, тоже неплохо. Хм… сэр Джордж Плоурайт. Полагаю, он тоже…
– Что?!
Джон негодующе выпрямился.
– Надеюсь, вы не собираетесь приглашать этого напыщенного осла? – нахмурился он.
Очевидно, Джон терпеть не мог сэра Плоурайта, и одного этого было достаточно, чтобы сохранить его фамилию в списке.
– Почему бы нет? Он богат и, в состоянии помочь лондонским больницам.
Джон презрительно фыркнул и поднялся.
– Сомневаюсь. Он так же скуп, как и высокомерен. Не жалеет денег только на одежду, вид которой доказывает, что все деньги в мире не могут скрыть его отвратительного вкуса.
Подойдя к письменному столу Виолы, он продолжил:
– Вчера вечером я видел его в «Бруксе». Горчично-желтые брюки и тошнотворно-зеленый жилет. Вид такой, словно он съел на ужин несвежую рыбу.
Нет, он не отвлечет ее анекдотами о знаменитом своим уродством гардеробе сэра Джорджа! Недовольно поджав губы, Виола вновь тряхнула головой.
– Простите, не понимаю, какое вам дело до списка гостей, приглашенных на мой благотворительный бал?
– Видите ли, вы моя жена, и поскольку мы помирились, я принимаю близко к сердцу все ваши проблемы.
– Мы вовсе не помирились!
– Пригласить сэра Джорджа означает накликать беду, – как ни в чем не бывало заявил он, не обращая внимания на слова Виолы, чем еще сильнее взбесил ее. – Помните тот случай в прошлом году, когда они с Диланом схватились врукопашную? Все это может повториться. Боюсь, даже я не смогу вытерпеть и проведу с ним несколько раундов на ринге. И тогда вам придется нелегко, Виола. Я знаю, как сильно вы расстроитесь, если сэр Джордж побьет меня.
– О, этого я не боюсь, – поспешно заверила она. – Вас в списке гостей нет.
– Ошибаетесь, есть. Тейт, немедленно впишите мое имя и вычеркните Плоурайта.
– Я вас не приглашаю! И не ваше дело, будет на балу сэр Джордж или нет! Я решила включить его в список, потому что он четвертый сын маркиза и богат. А больницы нуждаются в денежной помощи.
– Все эти обстоятельства еще не делают его порядочным человеком.
Виола в отчаянии подняла глаза к небу. Неужели этому человеку суждено свести ее с ума?
– Если примирение в вашем понятии означает возможность отдавать мне приказы и вмешиваться в мои дела, ничего не выйдет.
Он будто не слышал этих слов.
– Мы с Диланом написали новый лимерик о сэре Джордже. А ведь когда-то вам нравились мои лимерики. Хотите послушать?
– Нет.
Он, разумеется, не обратил внимания на отказ и принялся декламировать стишки о некоем воине, который чуть что принимался палить без разбора, никогда не попадая в цель.
Она не рассмеется. Ни за что не рассмеется, несмотря на сдавленные смешки Тейт.
Виола плотнее сжала губы и отвела глаза от его веселого взгляда, пытаясь взять себя в руки. А когда справилась с собой, надменно уставилась на мужа.
– Немедленно прекратите, Хэммонд.
Когда он успел изобразить невинность? Широко раскрытые карие глаза, вскинутые брови, лицо приблизилось к ее лицу…
– Прекратить? Что именно?
– Ваше неуместное веселье. Я работаю.
Она с негодованием потрясла стопкой бумаг и вновь обратилась к списку гостей.
– Черт бы все побрал, Виода, жизнь и предназначена для веселья! – рассмеялся Джон. – Помните эту восхитительную фразу из романа Джейн Остен? Вы любите Остен и должны помнить цитату. Что-то насчет того, как мы живем ради удовольствия потешать наших соседей, чтобы потом, в свою очередь, потешаться над ними.
Будь он проклят! Будь проклят за то, что помнит, как сильно она любит романы Остен! Будь проклята его улыбка, и его остроумие, и легкость, с которой он повсюду находит повод для веселья! Это всегда было одной из ее величайших слабостей, там, где речь шла о нем. Как он смешил ее, издеваясь над снобами вроде леди Дин и напыщенными ослами вроде Плоурайта, как делал ее счастливой в мире, насыщенном злобными сплетнями, удушливыми правилами и узколобыми людишками. Он стал для нее глотком свежего воздуха в удушливой атмосфере чинных салонов и строгих манер. В его присутствии она чувствовала себя полной жизни, сил и энергии.
Только такой человек мог так больно ее ранить. Но больше ему это не удастся. Хотя… все же он прав насчет сэра Джорджа.
– Вычеркните сэра Джорджа из списка, Тейт, – обратилась она к секретарю и, заметив улыбку Джона, добавила: – Ради Дилана. Не хотелось бы, чтобы на моем балу затевали драки, да еще и избивали беднягу Дилана! Тейт, вы можете идти.
– Да, миледи.
Тейт взяла у Виолы список и, будучи женщиной здравомыслящей, не спросила, стоит ли вписать имя лорда Хэммонда. Она лишь сделала реверанс перед хозяйкой и Хэммондом и удалилась, закрыв за собой дверь.
– Ваши сундуки уложены? – спросил Джон, как только Тейт ушла. – Я специально велел доставить сюда повозку. Мы можем ехать в моем экипаже. Какой дом вы выбрали?
Виола вздохнула. Назревал очередной скандал, которого она не хотела.
– Хэммонд, мои сундуки не уложены, и прежде чем вы скажете хотя бы слово, позвольте высказаться мне.
Она встала и оказалась лицом к лицу с противником.
– Мы оба знаем, что пожелай вы, и я буду обязана, поехать с вами. Мы оба знаем, что пожелай я только, и могла бы сбежать в Европу или Америку, где вы никогда бы меня не нашли. Оба варианта явно нежелательны. Развод невозможен.
– В этом мы с вами согласны. Положение явно улучшается, – по-прежнему беззаботно и весело заявил он, но в голосе явно звучали решительные нотки.
Оставался единственный выход.
– Прежде чем я соглашусь вернуться в ваш дом, хотелось бы иметь немного времени, чтобы привыкнуть к этой идее, – с достоинством объявила она.
– К какой именно? Снова лечь со мной в постель?
Куда подевалась былая беспечность? Он выглядел не только исполненным решимости, но и рассерженным. Во имя Господа, что его так разозлило? В конце концов, это ее обидели! Ее предали!
– К мысли о том, что нам придется жить вместе? Тянете время, Виола? Надеетесь, что, если будете противоречить мне, я просто уйду?
«Да, черт бы тебя побрал!»
Она смотрела на него, холодная, равнодушная, отчужденная, стараясь ничего не чувствовать.
– Раньше вы всегда так и поступали, – пожала она плечами.
Он шумно втянул в себя воздух – Виола попала в цель. Но она не испытала ни малейшего удовлетворения, желая только одного – чтобы он убрался. Убрался и никогда больше сюда не приходил.
– В этом она вся, – сказал он тихо, скорее себе, чем ей. – Презрительная, непрощающая богиня, которая смотрит с недосягаемой высоты на жалких грешных смертных внизу.
Хотя именно такой богиней она хотела выглядеть в глазах мужа, подобное описание все же больно ее ранило. Рука Виолы сжала перо.
– А передо мной мастер уничтожающих реплик, – парировала она.
– Простите, если ваше презрение неизменно пробуждает во мне самые худшие инстинкты.
– Ах да, и я забыла, что наш брак рухнул по моей вине.
– Не только по вашей. Я тоже во многом виноват.
Сейчас он был серьезен: ни сарказма, ни разящего наповал остроумия. Мало того, этот негодяй казался вполне искренним!
– Жаль, что вы этого не видите. В отличие от меня.
– Неужели видите?
– Клянусь!
Он подался к ней, опершись ладонями о полированное розовое бюро. Виола опустила голову, рассматривая красивые мужские руки. Вспоминая, что испытывала, когда эти руки ласкали ее. Что испытывала, когда представляла, как эти руки ласкают другую женщину.
Даже сейчас, после всего, что он наделал, было очень больно думать об этом. Наверное, именно потому она ненавидела его. Но почему, почему же так сжалось сердце? Почему ледяная скорлупа стала трескаться?
– Я не изменяла мужу, – задохнулась она. – Не лгала. Моя вина в том, что я провела восемь лет в одиночестве.
– Если у мужчины есть любовница, это еще не значит, что он не одинок, Виола.
Кажется, он старается пробудить в ней жалость к нему?
Она продолжала смотреть на его руки, и скоро гордость, как всегда, пришла ей на помощь. Усевшись, Виола вновь взялась разбирать кипу бумаг.
– В таком случае поспешите найти себе новую содержанку. Я прочту в светской хронике, каким одиноким вы чувствуете себя в ее обществе.
– Опять все сначала, – со вздохом пробормотал он и, обойдя бюро, встал за спинкой ее стула. – Так всегда бывает, когда мы проводим в одной комнате более десяти минут. Начинаем выискивать недостатки, обвинять друг друга… Пять минут назад я почти рассмешил вас, а теперь мы едва не вцепились друг в друга. Как это нам удается?
Виола закусила губу.
Он шагнул ближе, задев бедром ее плечо.
– Не хочу, чтобы мы провели остаток жизни в поисках бесчисленных способов затеять ссору и развернуть масштабное сражение. У меня на это просто не хватит сил.
– Я тоже этого не хочу, – спокойно кивнула она. – Но и жить с вами не желаю.
– Поверьте, за восемь лет вы достаточно ясно дали это понять. Нет необходимости повторять еще раз.
Похоже, она взяла неверный тон. Он принимает в штыки каждое ее слово.
– Так вы намерены согласиться на мое предложение? – уточнила она таким тоном, словно ответ ей был безразличен.
– Вы только оттягиваете неизбежное.
– Возможно! – бросила она, повернув голову и поднимая глаза. – А возможно, нет!
– Я не отступлюсь, Виола. Не на этот раз.
Он снова лжет. Как всегда. Пройдет не так много времени, прежде чем он снова ее покинет. Устремится за хорошеньким личиком и пышной фигурой, охваченный желанием, а ей придется сидеть напротив его избранницы на каком-нибудь званом обеде. Снова.
Очевидно, лицо у нее было уж очень выразительным, потому что он нервно провел рукой по волосам.
– Сколько времени вы просите? Всю жизнь…
Она подумала, сколько времени требуется ему, чтобы сдаться, уйти и оставить ее с миром.
– Три месяца.
– Ни в коем случае.
Он снова обошел бюро и взглянул ей в глаза:
– Даю вам три недели.
– Вы шутите?!
– Три недели, Виола. И все эти три недели мы почти не будем разлучаться.
Сердце Виолы упало.
– Это невозможно. У нас обоих есть определенные обязательства, дела…
– Придется от чего-то отказаться, а что-то перенести на более поздний срок. Нам нужно как можно больше бывать вместе.
– Но зачем? У нас нет общих друзей, если, разумеется, не считать Дилана и Грейс, и то лишь потому, что они отказываются принять чью-то сторону. У нас нет взаимных интересов. Нам не о чем говорить. У нас вообще нет ничего общего.
– А раньше нам было о чем поговорить. И было чем заняться вместе. Помнишь?
Последнее слово прозвучало с поразительной нежностью. Но она велела себе не обращать на это внимания.
– Мы даже не ездим на одни и те же вечеринки. И вращаемся в абсолютно разных кругах.
– Это скоро изменится. Не пройдет и месяца, как лорд и леди Хэммонд начнут получать приглашения на двоих. Я об этом позабочусь.
– О небо! – ахнула она. – Я была права. Вы родились на свет для того, чтобы мучить меня.
– Если мы собираемся заключить перемирие, значит, прежде всего должны быть вместе, независимо от того, живем мы под одной крышей или нет.
– Не нужно мне никакого перемирия. И я не хочу, чтобы мы жили вместе.
– Но вам нужно время, – уточнил он. – Вы потребовали три недели и согласились на условия. В противном случае я обращусь в палату лордов прямо сейчас, и уже через два дня мы будем делить одну спальню и одну постель.
Он сделает это. Когда глаза Джона превращались в застывший янтарь, никто и ничто не могло поколебать его. Она знает это по горькому опыту.
– Прекрасно, – сдалась она скрепя сердце. Подумать только, он загнал ее в угол, и теперь ей некуда деваться! – Три недели. Но предупреждаю, Хэммонд, я сделаю все, чтобы вы поняли, насколько бесплодны эти попытки примирения. Будет лучше, если вы откажетесь от этой идеи.
– Значит, я предупрежден. Будьте готовы в среду, в два часа я приеду за вами.
– Куда мы поедем?
– Я везу вас в свой дом на Блумсбери-сквер.
Она с подозрением и тревогой уставилась на него.
– Зачем?
– Ни к чему так расстраиваться. Я не похищаю вас, Виола. Просто хочу, чтобы вы своими глазами увидели дом. Если выберете его в качестве нашей лондонской резиденции, наверное, прежде всего захотите что-то там изменить.
– Сомневаюсь.
– Можете потратить любые суммы.
– Спасибо за такое великодушие, Хэммонд. С вашей стороны весьма щедро предоставить в мое распоряжение деньги Энтони, но…
– И мои тоже, – перебил он. – Поместья и вложения в различные предприятия приносят огромный доход благодаря нам обоим.
Как она ненавидела, когда он рассуждал так благоразумно! Она сразу чувствовала, что у нее долг перед этим человеком, и поэтому не хотела видеть его таким… рассудительным.
– Я ценю ваше предложение и благодарю зато, что позволили мне заново обставить ваш дом, – деланно улыбнулась она, – но, по-моему, все это совершенно бесполезно.
– Ваше нежелание поддержать меня просто убивает. Не понимаю, почему вы не на седьмом небе от таких перспектив!
– На седьмом небе?
Она воззрилась на него и хотела возмутиться, но заметила веселый блеск в его глазах.
– Да. Вы обожаете обставлять дома. Всегда обожали. А теперь получили вескую причину разорить все магазины.
Любая жена бросилась бы ему на шею и осыпала благодарными поцелуями.
– Мечтайте сколько угодно.
– И буду. Я живу ради этого дня. Конечно, когда этот день настанет, боюсь, я умру на месте от потрясения. А потом вы пожалеете, что не осыпали меня поцелуями.
«Не дразни меня. Только не дразни. Просто уходи». Она набрала в грудь побольше воздуха и сказала:
– Я так и не смогла решить, что именно в вашем остроумии раздражает больше всего. Те остроты, которые могут ранить человека, или веселые, дружелюбные шутки, которые окружающие находят столь очаровательными?
– А ведь было время, когда вам все во мне нравилось. Ирония заключается в том, что ни то ни другое не выражает всей глубины моего характера.
С этим загадочным замечанием он поклонился и направился к двери.
– Я не шучу, Хэммонд! – крикнула она вслед. – Никакого примирения не будет!
– Да, со стороны кажется, что шансов мало, – согласился он, – Я должен поставить на себя в «Бруксе».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31