Как бы ни были смелы его речи, вряд ли он посмеет соблазнять ее пред алтарем.Не так ли?Помогая Джеанне и Уинифрид, служанке, пеленать и купать младенца, Алина безуспешно боролась с обуревающими ее страхами, упрямством и неудержимым любопытвом. Как щенок, играющий с клубком шерсти, она запутывалась тем сильнее, чем больше кружилась.В спальне, кроме них, находились еще три женщины: жена купца с дочерью и жена каменщика. Купец с семьей возвращался из Ноттингема, где до него дошла весть о короновании Генриха Боклерка.— Страшно подумать, что нас ждет, когда вернется домой старший сын Завоевателя, — покачивая головой, промолвила худощавая матушка Фреда. — Когда норманны пришли в Англию, я была малым ребенком, но помню все. Ужасные были времена; северные области до сих пор не оправились от той войны. На вашем месте, милые дамы, я повременила бы с поездкой на юг.— Герцог Роберт еще далеко, — возразила ей Джеанна.— Когда вести дойдут до него, он полетит сюда быстрее ветра, — вздохнула пожилая дама. — Я остаюсь на севере.Матушка Фреда и ее бледная дочь улеглись в постели и заснули.— Как ты думаешь, герцог Роберт пойдет войной на Англию? — тихонько спросила Джеанну Алина.— Нет. Вильгельм Завоеватель, чтобы завладеть Англией, истратил гору золота, подкупал солдат деньгами, сулил им земли здесь, в Англии. Эти земли теперь в руках могущественных людей, потомков тех норманнов, и они не отдадут их просто так. У Роберта нет шансов, разве только бароны восстанут против Генриха.— Ты говоришь, он не победит. Но разве это значит, что он не пойдет войной?— Верно, — вздохнула Джеанна. — И еще, я не думаю, что он очень умен. Но он до сих пор в Сицилии. Сицилия — это на юге Италии, в нескольких неделях пути отсюда. Что бы он ни предпринял, нам он помешать не успеет.— Ваш главный недруг — Ранульф Фламбар, а Раймонд Лоуик — лишь послушное орудие в его руках. Любопытно, как сложатся их отношения с новым королем.— Нам остается лишь надеяться и молиться, — поморщилась Джеанна. — Ты готова ложиться?Алину точно подтолкнула неведомая сила. Она встала, оправила юбки.— Что до молитв, я собираюсь сходить в часовню.— Хорошо. Только не молись всю ночь напролет. Завтра на рассвете мы едем.Алина подошла к маленькой двери, ведущей в часовню. Сердце ее билось вдвое чаще, чем минуту назад. Рядом дверью была устроена молельня, чтобы дамы, не отваживающиеся выходить в часовню, могли наблюдать за ходом мессы. Алина повернула холодную железную дверную ручку и робко заглянула в щель. За решеткой, отделявшей молельню от часовни, слабо колыхался свет двух свечей у алтаря, где, преклонив колени, молились два монаха в капюшонах, скрывавших лица.Увы, больше ничего в щелку видно не было.Алина набрала полную грудь воздуха, открыла дверь, шагнула вперед и едва не рассмеялась: из тесной молельни не было выхода в большую часовню, решетка, которую она видела в щель, оказалась сплошной. Конечно, осторожные монахи сделали все возможное, чтобы ни одна женщина не могла проскользнуть под покровом ночи в их скромные кельи.Следовательно, и ей нечего опасаться, что Рауль де Журэ, пусть даже находясь в часовне, атакует башню ее добродетели.Устыдившись своих нечестивых мыслей и неправедных побуждений, приведших ее в святое место, Алина преклонила колени у малого алтаря и принялась усердно молиться, дабы господь дал ей сил противостоять искушениям. Ее губы беззвучно шевелились, взгляд был устремлен на резной деревянный образ над алтарем, полускрытый шелковой пеленой. В тусклом свете едва виднелся лик Пречистой Марии с младенцем на руках.Алина воссылала горячие молитвы Христу и Его матери, которая, как теперь стали считать, осталась девственницей, несмотря на материнство; она молилась, но ей все не давал покоя вопрос о девственности и добродетели.В глубине души она знала, что праведность и девство — не одно и то же, что бы ни говорили проповедники. Вот и ее мать была женщиной праведной, хотя и выносила восьмерых детей, и лорд Губерт тоже праведен, насколько может быть мужчина, хотя и зачал этих детей.И Галеран тоже праведен.А вот Рауль де Журэ…Алина рассердилась и прогнала мысли об этом человеке подальше от себя.Быть может, низменные плотские наслаждения умаляли праведность человека? Но она знала, что на брачном ложе ее родители были счастливы, и Галеран с Джеанной тоже, даже после его возвращения из похода.А Церковь теперь провозглашала девство высшей добродетелью, к которой мужчинам и женщинам надлежало стремиться даже в браке. Настоятельница обители Святой Радегунды строго придерживалась этого убеждения, но Алина не была уверена, что обычные люди думают так же , иначе откуда брались бы дети?От раздумий ее отвлекло пение, и она поняла, что монахи собираются к вечерне, последней службе перед ночным отдыхом. Вереницей входили в часовню темные фигуры в капюшонах, и вдруг Алина увидела невдалеке от себя коленопреклоненного Рауля.Но она сама, по крайней мере, была по другую сторону надежной решетки.Она пристально смотрела на него, ожидая ответного взгляда, поступка, знаменующего начало новой атаки, но Рауль, казалось, был поглощен молитвой. Она все не сводила с него глаз, покуда звуки знакомой, плавной мелодии не увлекли ее, и тогда в наступающей темноте она снова стала молиться о ниспослании ей и всем остальным покоя и безопасности.И освобождения от дурных мыслей.Служба закончилась, монахи потянулись к выходу, и Алина опять подняла глаза на Рауля.Но его уже не было.Поутру он пришел помочь ей оседлать коня.— Надеюсь, вы хорошо спали, леди Алина?— Отлично, спасибо. А вы?— Как мог я спать спокойно, зная, что вы так близко от меня?Алина стояла рядом с конем, и Рауль, проверяя упряжь, исхитрился дотронуться рукою до ее бедра.Она отпрянула.— В Хейвуде мы были еще ближе друг от друга, разве нет?— Вчера ночью близость наша была более полной, мы ведь сейчас в чужом мире.Алина обошла коня, чтобы находиться по другую сторону от Рауля. Теперь из-за своего малого роста она видела лишь его ноги.— Мне этот мир не чужой, сэр Рауль. Я привычна к благочестивым домам.— Всем нам чуждо это место. Это ведь не ваш родной дом или ваш монастырь.Алина поняла, что допустила тактическую ошибку. Слышать только голос Рауля куда соблазнительнее, чем находиться подле его большого, сильного тела.— С течением дней, — продолжал он, — все вокруг станет еще более чужим. И тогда те люди, что с вами, те кого вы знаете, станут для вас еще ближе и нужнее.Скрывая волнение, Алина потрепала коня по шелковистой холке.— Вы полагаете, это заставит меня искать вашего общества?— Я полагаю, что-то переменится. Я много странствовал, леди Алина, и, поверьте, так бывает всегда. Люди, странствующие вместе, пусть даже совсем чужие друг другу в начале пути, становятся близкими, почти родными.Чтобы видеть его лицо, она выглянула из-под шеи коня.— Разве родственники не могут не любить друг друга?— Как это верно, — широко улыбнулся он. — Когда нибудь я познакомлю вас с моим дедом… Говорю вам, у стен Лондона мы с вами будем связаны теснее, чем когда-либо, будь то узы ненависти или любви.Говоря так, он подвел коня к деревянной колоде, с которой Алине было бы легче сесть в седло. Взобравшись и пользуясь редким случаем взглянуть на Рауля сверху вниз, она спросила:— Что вы делали в часовне вчера ночью?Он посмотрел на нее; даже стоя на земле, он был не намного ниже ее, сидящей в седле.— Молился, леди Алина.— А говорили, что пойдете на новый приступ.— Приступ… — нахмурился он. — Я скорее смиренный проситель у ваших ворот, — и как бы невзначай опять положил руку ей на бедро. — Мирный путник, молящий вас открыть ворота и впустить его.— Вчера ночью, — возразила Алина, слишком хорошо сознавая, что бедра ее широко разведены, — вы ни о чем не просили меня.— Быть может, вчера ночью я просил о помощи вашего сеньора и повелителя.Его рука лежала неподвижно, но Алине казалось, что она двигается. Она ощущала исходящий от ладони жар, проникающий сквозь грубую шерсть туники, сквозь юбку из толстого льняного холста, обжигающий кожу…Она хотела оттолкнуть эту руку, но Рауль перехватил ее, повернул ладонью вверх и крепко поцеловал.— Ваш повелитель — и мой — подарил мне надежду.Алина вырвала у него руку.— Не мешайте во все это бога! Это всего лишь игра, и притом глупая.Ореховые глаза Рауля искрились золотом ярче, чем обычно.— Многие мужчины, Алина, считают игрою войну. И все же война ведет к смерти и к славе.С этими словами он пошел прочь, а Алина еще долго не могла решить, кружится у нее голова или нет, и усидит ли она в седле.В Балдерсби он нарвал ей цветов.В Везерскотс преподнес пригоршню земляники.В Ноттингли, где они остановились на два дня, чтобы дать отдохнуть коням, поцеловал.Рауль уговорил Алину прогуляться к ближнему ручью. Они долго смотрели, как в прозрачной воде плещется рыбешка, любовались цветами, слушали пение птиц и стрекотание кузнечиков, наслаждаясь прелестью нежаркого летнего вечера. Рауль рассказывал о своей родине, где, как он утверждал, цветы еще прекраснее, птицы поют еще звонче, и даже рыба жирнее. A по склонам холмов зреет сочный виноград…Алина зачарованно слушала и не заметила, как он поймал ее в развилке старой трехствольной смоковницы, опершись руками на расходящиеся стволы и отрезав ей путь к отступлению.— Не хотелось бы вам, Алина, отправиться путешествовать и самой увидеть все, о чем я рассказываю?Она понимала, что находится у него в плену, поэтому откинулась спиною на третий ствол, как будто для удобства.— Монахини тоже иногда путешествуют…— Но не часто.— Бродячая жизнь не привлекает меня.— Путешествовать и скитаться — не одно и то же.— Неужели?— Разумеется. Вы путешествуете, продвигаясь к месту, где хотите побывать, а потом возвращаетесь домой. Скитания — это жизнь без корней.— А у вас есть корни?— Есть. А у вас?Алина задумалась. Берсток она не могла называть своим домом с полным правом, с тех пор как там поселилась ее золовка. К тому же она знала, что робкая Катрин только обрадуется, если она решит вернуться в монастырь. Не то чтобы они недолюбливали друг друга, просто в отцовском доме не должно быть двух хозяек, да и в любом другом тоже.В последний приезд Алины и Джеанны в Берсток, стоило им только появиться у ворот, как Катрин вспомнила о каком-то неотложном деле в обители Святой Радегунды и спешно уехала. Катрин ненавидела ссоры, но тихо и неуклонно утверждала свое право на власть в доме мужа.Так где же дом Алины?В обители? Но она никогда не ощущала, что ее дом — там. Пока не ощущала…— Где же ваши корни? — спросила она Рауля.— У меня на родине, в Гиени, в доме моего отца. — И все же вы странствуете.— Я любознателена.— И у вас есть старшие братья.— Только один. Рядом с Журэ у меня есть имение. Когда-нибудь я обоснуюсь там.Как занятно; а она думала, у него нет земли…— А почему не обосновались до сих пор?— Вероятно, мне нужны на то веские причины.Грубая кора царапала Алине спину.— Вы говорите это, чтобы соблазнить меня?Он листиком пощекотал ей подбородок.— Мне хотелось бы показать вам мой дом и землю. Думаю, вы сочли бы ее доброй почвой, в которую можно пустить корни.Она помотала головой.— А даже если нет, мне пришлось бы смириться, не так ли? Удел женщин — жить на чужбине с чужаками.Он выронил листок.— Разве я — чужак? — И его рука медленно, вкрадчиво обвилась кругом ее шеи, скользнула под косы, легла на затылок.Алина вздрогнула.— Я вас не знаю… — начала она, но затем доверилась этой большой руке, ее силе и теплу, и позволила ей приблизить свою голову к голове Рауля.— Думаю, вы знаете меня.Его губы были такими же теплыми, как рука, и, верно, такими же сильными: они легко заставили ее губы раскрыться, так что их дыхание смешалось. Другая рука Рауля обвилась вокруг талии Алины, и ей казалось, будто он окружил ее со всех сторон.Как войско окружает осажденный замок, штурмуя стены…Она резко отвернулась.— Это нечестно!К ее удивлению, почти разочарованию, Рауль тотчас же отстранился и опустил руки.— Вы правы. Я должен помогать вам укреплять оборону, а не атаковать всерьез, не брать вашу крепость.— Брать! — возмутилась Алина. — Если полагаете, что настоящий штурм окажется столь же легким, то жестоко заблуждаетесь!Сгорая от смущения, она уперлась ладонями в его мощную грудь, и он посторонился, пропуская ее. Она быстро зашагала прочь, и все же ей никак не удавалось обогнать его.— Давайте обсудим этот случай и посмотрим, где вам следует поработать над собою, — менторским тоном начал Рауль.— Не желаю с вами разговаривать!— Начнем с того, — продолжал он, пропустив мимо ушей ее слова, — что вам не следовало соглашаться гулять со мною в стороне от остальных. Для поединка ваша защита все еще слишком слаба.Алина что-то раздраженно пробормотала, но сочла за благо не останавливаться и не спорить. К тому же он совершенно прав.— А если уж вы пошли гулять со мною, ни в коем случае нельзя было позволять мне поймать вас у того дерева. Простейшая из уловок, госпожа моя.— Я думала, что могу доверять вам! — буркнула она, не замедляя шага.— Еще одна ошибка. Никогда не доверяйте противнику.— Я думала, мы друзья. — Лучше бы ей было молчать; она слышала, как звенит от слез ее голос.Рауль поймал ее за плечи, развернул лицом к себе.— Мы друзья.— Как можем мы быть друзьями, если я даже себе не могу доверять наедине с вами? — Слезы все-таки прорвались, и она сердито смахнула их.Рауль задумчиво нахмурился.— Когда я борюсь с Галераном, мы потому и меримся силой, потому и доходим до предела, что мы друзья. А иначе как же нам стать сильнее?— Но вы можете убить друг друга.— Да, такая опасность есть всегда.Она посмотрела на него, ни на миг не забывая о его руках у себя на плечах.— А у нас?Он нежно стер слезу с ее щеки.— Да, Алина, мы с вами затеяли очень опасную игру.Наутро Алина имела возможность убедиться в правоте слов Рауля, ибо они с Галераном решили весь день посвятить боевым упражнениям. Перед домом, приютившим их, было некое подобие тренировочной площадки, но утренний дождь превратил утоптанную землю в грязное месиво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51