Но нельзя мучить себя!..— Итак, Грегори умер, и Лоуик занял его место, — будто очнувшись от кошмара, заговорил Галеран. — Это случилось — дай подумать — спустя два месяца после моего отъезда.— Да, господин.— И тогда же леди Джеанна узнала о том, что понесла…Галеран запнулся, затаил дыхание.Понесла — от кого?Столько лет бесплодных попыток, а тут вдруг, как по волшебству, — дитя. А потом, без всяких затруднений, еще одно. Неужели Джеанна спозналась с Лоуиком, как только распрощалась в Лондоне с мужем? Или даже была уже в тягости, когда убеждала его принять обет?Нет, конечно, нет, и не подобает ему давать волю таким подозрениям. Галлот появился на свет через девять месяцев после той, последней ночи, почти день в день.Ведь так?— Галлот родился в день Святого Стефана, верно? — Так ему писала Джеанна.— Да, милорд, мы все хорошо помним этот день. Воистину, счастливый был день.Слава богу… После можно было бы проверить, сразу ли Джеанна вернулась в Хейвуд из Лондона. Но с нею вместе ехали лорд Вильям, ее дядя Губерт, еще десять вооруженных всадников, три женщины… Нужно обладать дьявольской сноровкой, чтобы при стольких свидетелях суметь уединиться с мужчиной.— Сэр Раймонд всегда был сметлив, — промолвил Галеран. — Должен признать, он хорошо управлял Хейвудом.— Да, милорд, — проворчал Мэтью.— Отчего ты хмуришься?— Он одержим гордыней и поступал так, будто все в замке принадлежит ему.— Имел ли он основания?Мэтью понял, о чем его спрашивали, и покачал головой.— Не думаю, милорд.Слышать это Галерану было приятно.— Итак, следующим событием была весть о моей смерти.— Да, господин мой. Нам рассказал об этом монах; до него дошли вести из Рима о гибели христианских рыцарей от рук неверных, и он счел вас одним из погибших. То была ночь слез, господин мой. — Мэтью закашлялся и отвел взгляд.И Галерану было приятно, что его так оплакивали.— А через несколько дней умер Галлот.— Да, господин.Галеран спрашивал, а сам втайне тревожился, как будут истолкованы его вопросы. Но Мэтью он доверял. Мэтью человек честный и преданный, он умеет держать язык за зубами.— Как отнеслась жена к вести о моей смерти?Старый слуга задумался и ответил не сразу.— Господин мой, вы ведь знаете леди Джеанну. Ее поступки непредсказуемы. Эта новость потрясла ее, мы видели. Она задала монаху великое множество вопросов и была очень опечалена. Но потом собралась с духом и объявила, что не поверит в вашу смерть, пока не получит неопровержимых доказательств, а после как будто бы вовсе перестала думать об этом, только молилась больше обыкновенного. Помню, сэр Раймонд все уговаривал ее, все убеждал смириться с горем, но она лишь пожимала плечами. С сэром Раймондом она обходилась круто. Он все же убедил ее поговорить с вашим отцом, но до чего они тогда договорились, я так и не знаю. Леди Джеанна вернулась из Брома как ни в чем не бывало, и мы все приняли ее начало. Никто из нас не хотел верить, что вы погибли, милорд.— Спасибо, Мэтью.— Но после ее возвращения, — продолжал тот, — сэр Раймонд осмелел. Думаю, тогда-то он и возомнил, что отныне замок принадлежит ему.— А потом умер Галлот.— Да, милорд. И госпожа переменилась.— Надо думать…Галерану хотелось спросить, на самом ли деле Джеанна сделала Лоуика своим любовником, но промолчал, ибо знал, что так она и поступила.Еще ему хотелось знать, в самом ли деле она допустила его к себе в постель почти сразу после вести о возможной гибели мужа, после, увы, бесспорной смерти сына. Но именно так и было, иначе девять месяцев спустя она не родила бы второго ребенка.Почему, почему?Но об этом, как понял Галеран, он не мог еще говорить даже с Мэтью. Поэтому он задал ему другой вопрос.— Мэтью, скажи честно, как ты думаешь, отчего умер мой сын?— Как на духу, господин мой, — не знаю. В колдовство и наговоры я не верю, а других объяснений у меня нет.— Колдовство и сглазы — это все бабские бредни!— А как же чудеса, господин мой?— Чудеса — может быть.— Но тогда и козни дьявола действуют?Галеран вздохнул.— Превосходный вопрос.— Одно я знаю точно, милорд. Было бы куда лучше, если б леди Джеанна ложилась почивать с горем и тоской, а не с сэром Раймондом.Галеран не хотел больше слушать, но слуга упрямо продолжал.— В тот самый день, когда похоронили мальчика, она провела ночь с сэром Раймондом, и все об этом знали.Галеран отвернулся, обрывая невыносимый разговор.— Где похоронили Галлота?— Во дворе церкви, у стены, милорд. Там камень.Галеран знаком отослал слугу, а сам долго еще стоял на крепостной стене. Его мысль бесцельно блуждала среди разрозненных обломков прошлой жизни. Потом он спустился в церковный двор, нашел могилу сына и сотворил молитву у камня, отметившего краткое земное существование его первенца.Кто-то посадил у могилы розовый куст, низенький и чахлый. Но этот куст все же будет жить, а Галлот — нет.Целый час Галеран провел у камня. Вечерело, и ему хотелось уловить в сгущавшихся сумерках незримое присутствие того, кто меньше года тому назад был его плотью и кровью, но тщетно. Тогда он заставил себя подняться. Всю вчерашнюю ночь он молился и думал, а заснув на свежем ночном ветерке, совсем продрог. Было бы неумно повторить этот опыт нынче, когда ему так нужны силы и ясность мысли.У дверей спальни Галеран замедлил шаг. Несмотря на все доводы разума, ему не хотелось проводить ночь в комнате, которую он столько счастливых лет делил с Джеанной. Он вовсе не был уверен, что сможет заснуть, окруженный воспоминаниями о былых радостях, но понимал, что, выбери он другую опочивальню, это породит новые толки и пересуды. Джеанна и ее ближайшие подруги отправятся спать в смежную комнатку вместе с ребенком. Можно будет вызвать ее к себе…Нет, не стоит. Кроме того, изнеможение наконец перебороло чувственный голод.Галеран разделся и улегся в постель.И тут же ему захотелось вскочить, столь знакомо оказалось прикосновение к телу прохладных простыней. Пахло травами и чистым бельем, и эти запахи влекли за собою воспоминания. Его супружеское ложе осталось таким же, как три года назад.Галеран со стоном перевернулся на живот, закрыл лицо руками. Когда-то он заставил себя верить, что отправляется в далекий поход по божьей воле, что по Его велению надолго оставляет Англию, дом и жену. Но если все его несчастья свершились по божьей воле, то определенно на небесах шутки были жестокими.Он проснулся отдохнувшим, но с тяжелой от слишком долгого сна головой. Яркий свет слепил глаза даже сквозь сомкнутые веки, за окошком слышался скрип колес, разговоры — звуки наступившего дня. Давно пора вставать, но Галеран не спешил открыть глаза, не спешил потянуться, прогоняя сон. День нес с собою лишь новые тревоги и заботы.Но снова засыпать тоже не хотелось, ибо сны — хотя он едва мог вспомнить, что ему снилось, — тоже были безрадостны. То ему виделся Иерусалим, реки крови, то Джеанна, то плач ребенка. Младенец рыдал так далеко, что невозможно было подоспеть вовремя и спасти его от германских рыцарей.Самая мысль об этих снах разрывала голову, и Галеран открыл глаза……И увидел, что на его постели, скрестив ноги, сидит Джеанна и пристально смотрит на него.На ней была только тонкая шелковая рубашка; распущенные волосы ниспадали на плечи, и летний ветерок играл тонкими светлыми прядками.Сердце у Галерана забилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди, мускулы окаменели от напряжения.— Ты околдовала стражу?— Я их убедила, что здесь мне будет так же безопасно, как и в соседнем покое. Стража стоит за твоей дверью.— Могли бы они подумать и о моей безопасности.На щеках Джеанны некрасивыми пятнами выступил румянец. Он редко видел ее такой робкой и смущенной.— Но ты позволил побрить тебя: они должны знать, что ты меня не боишься.— Тогда я не спал.— Галеран, я никогда не желала тебе зла.— А, так ты это нечаянно?Она вздрогнула, будто ее ударили, и потупилась. Гадко и стыдно было Галерану видеть жену столь приниженной и тихой. Уж лучше бы она огрызнулась или даже ударила его.— Чего ты хочешь? — вздохнул он.Джеанна не подняла глаз, только пальцы ее нервно мяли тонкий кремовый шелк рубахи.— Рауль де Журэ… Он рассказал мне про твой обет.Галеран молча ругнул заботливого друга.Не получив ответа, Джеанна взглянула на мужа, гордо подняла подбородок и стала почти похожа на себя прежнюю.— Верно, ты бы предпочел, чтобы я прислала к тебе служанку?Гордость велела Галерану выгнать жену.Благоразумие вторило гордости.Но его закружили чувства, исключающие и благоразумие, и гордость. Он молча откинул простыню.Джеанна затаила дыхание, и в ее глазах мелькнул непонятный огонек. Холодный рассудок говорил Галерану, что умная женщина в подобных обстоятельствах не стала бы терять времени даром и воспользовалась бы возможностью заново привязать к себе мужа, а если на то будет божья воля, забеременеть.Джеанна была очень умна.Галерану казалось, что холодный рассудок — лишь одна из трех враждующих ипостасей его души. Второй была его любовь к Джеанне из Хейвуда; любовь слишком глубокая, чтобы доводы благоразумия могли как-то повлиять на нее. Третьей ипостасью был зверь, снедаемый еле сдерживаемой страстью к этой женщине.Джеанна скользнула под простыню, в последний миг скинув рубашку. Она хотела укрыться, но Галеран удержал простыню.И она покорно предстала его взору нагой.Он легко провел ладонью по ее животу — чуть более округлому, чем ему помнилось.— Это после беременности.— Ничего. — Но ему было неприятно само напоминание.Его рука медленно двигалась по телу Джеанны от живота вверх, к немного пополневшим грудям с набухшими, темными сосками. Он тихонько нажал на сосок, и появилась капля молока — молока для ребенка, чью головенку он должен был бы размозжить о ближайшую стену.Нечто мелкое, злое, недалекое в его душе требовало чтобы так он и поступил.Убить выродка, отделаться от него.Отделаться от единственного живого ребенка Джеанны?..Галеран прогнал гадкие мысли и сосредоточился на том, что происходило. Кожа Джеанны была столь же бела и так же отливала жемчугом, как и капля молока, и эта белизна резко оттеняла смуглость его собственной кожи, насквозь пропеченной жарким солнцем Палестины. Единственным темным пятном на теле Джеанны был синяк на щеке — след от вчерашнего удара. Галеран дотронулся до синяка кончиками пальцев, и Джеанна взглянула на него — взглянула без упрека, да и не было у нее права упрекать мужа.Но ему почему-то хотелось, чтобы у нее было это право.Он все гладил ее груди. Они стали мягкими, так как Джеанна недавно покормила ребенка.Жадное желание чуть утихло в предчувствии скорого удовлетворения. Мышцы гудели от напряжения, чресла наливались болезненной твердостью, но Галеран знал, что может еще подождать.По каким-то необъяснимым причинам именно сейчас, когда настал долгожданный миг, ему казалось важным проявить сдержанность и не бросаться на Джеанну, подобно необузданному жеребцу.Поэтому он лишь осторожно прижался ногами к ее ногам, продолжая покрывать тихими ласками и поцелуями восхитительно нежное тело, все его изгибы и потаенные ложбинки, выступающие под кожей хрупкие косточки ключиц, зарываясь лицом в мягкий шелк волос…Слезы подступали к его глазам, комом стояли в горле, так знаком был ему запах ее волос, их прикосновение к его щеке; именно об этом он мечтал в разлуке, именно это теперь стало пыткой. Но вот дрожь прошла по телу, и доводы рассудка перестали что-либо значить.Джеанна тихо лежала рядом с ним и вдруг обвила его руками, привлекая к себе. Она гладила его по спине, по ягодицам, помогала лечь на себя, прижимала его к себе, и наконец, содрогнувшись от небывалого облегчения, он бездумно, бессознательно вернулся к ней, вернулся домой.После они лежали, не размыкая объятий, и он плакал, и чувствовал, как ему на плечо капают ее слезы.Они лежали, не двигаясь, молча вбирая друг друга сквозь кожу, заново узнавая запах и вкус друг друга.— Почему? — прошептал Галеран, взглянув на Джеанну.Она лишь покачала головой.— Не здесь, не сейчас, — и скользнула ниже, и припала губами к его чреслам, мучая, лаская, пытая жарким ртом…Но он все же нашел в себе силы снова привлечь ее к себе, лицом к лицу.— Ты пытаешься слизать свой грех?Ее глаза сверкнули гневом — совсем как раньше.— Боишься, что я его тебе откушу?Галеран мог бы требовать другого ответа, но в глазах жены прочел, что здесь и сейчас не добьется ни слова даже пыткой, и потому решил взять то, что она готова была дать. Когда губами, языком и гибкими, ловкими пальцами она вновь довела его до вершин безрассудства, он взял ее с бешеной, неукротимой страстью, от которой заходила ходуном кровать и из грудей Джеанны полилось молоко.Тела сплетались и скользили, залитые молоком, и Галеран рассмеялся. Джеанна оставила тщетные попытки унять молочные реки и тоже засмеялась и прильнула к нему.Он слизывал с ее тела сладкие белые капли, а она — с его, но молоко лилось все сильнее, и на коже появлялись все новые брызги, и не утихал смех, и заново разгоралась страсть.Во время последнего яростного порыва раздался громкий треск, кровать дрогнула и завалилась набок, сбросив их на пол. Джеанна вскрикнула, Галеран выругался, и в светлицу ворвался стражник.На миг он остолбенел, затем ухмыльнулся и вышел. Галеран и Джеанна после минутного замешательства расхохотались и, словно расшалившиеся дети, принялись возиться среди руин кровати, мокрые и липкие от молока.Наконец они сели отдышаться.— Как умно придумано — подпилить ножку кровати, — заметил Галеран.Улыбка, блуждавшая на губах Джеанны, растаяла.— Галеран, ради всего святого, неужели отныне ты будешь искать тайный умысел в каждом моем движении?— А почему бы и нет?Она вскочила на ноги.— Вспомни, кто я есть! Подумай: ведь я ожидала, что ты высечешь меня и отправишь в монастырь! Зачем бы мне заранее придумывать эту милую сцену!— Ты всегда умела предвидеть сразу несколько возможных исходов. А я еще могу высечь тебя и отправить в монастырь.— Уж лучше это, чем вечные подозрения. — Она подошла к кровати, откинула тюфяк, взглянула на обломки и резко обернулась к Галерану.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51