он спросил Наталью Львовну насмешливо:
- Ва-аш жених?.. Он ему кто же... этому... ваш жених?.. Брат?..
- Случайный знакомый...
И Наталья Львовна опустила глаза.
- Ска-жи-те!..
И точно теперь только услышал, что сказал Ваня:
- Так уехала в Ригу?.. Совсем?
- Как совсем?.. От меня совсем?.. Ну вот!.. Зачем же? - усмехнулся довольно Ваня. - К своим, проведать... и в цирк кстати... В Риге хороший цирк.
- Ска-жи-те!.. Что же он, богат? Со связями?.. Князь какой-нибудь этот ваш жених? - совершенно не слушая Ваню, спрашивал отрывисто Илья Наталью Львовну и закончил вдруг: - Мне совершенно безразлично, конечно, кто, но-о...
- Он к вам сюда не придет, не бойтесь! - сказала Наталья Львовна.
- Зачем же мне бояться?.. Я потому только и здесь, что не боялся... Однако не мешало бы... Я ведь по серьезному делу ехал, Ваня, и вот... Я потерял тысяч пятьдесят благодаря этому!
- Пятьдесят тысяч?.. - Ваня вдруг широко улыбнулся. - Какого же это великого грешника должен был ты защищать?
- Не защищать, нет!.. Совсем не то... Дело было чисто торговое... Тебе не странно?.. Чисто торговое!.. Ведь у меня отец был купец, - я тебе говорил?.. И дядя... Он был тогда со мною на вокзале... тоже купец... Я ведь не галерейки разные ездил за границей смотреть, - ты меня извини, как художник, - я по делу ездил... И вывез я оттуда вполне обоснованный план действий... И старого дядю своего этим планом своим покорил... И мы ехали за этими пятьюдесятью тысячами наверняка!.. Почти в кармане были!.. И нужно же было жалкому дураку этому!.. И по странной случайности он у тебя в доме!.. Этого-то уж я не ожидал!..
- Больной... Лечится... Так вот как!.. Пятьдесят тысяч!.. И Никита Демидов по-прежнему твой идеал?
- Никита и сын... Сына звали Акинф... Русский Крупп... только на сто лет раньше Круппа.
- Крупп... ведь это... пушки? - безмерно удивилась Наталья Львовна, переводя глаза с Ильи на Ваню.
- А Демидов для армии Петра Великого поставлял ружья, - ответил ей за Илью Ваня.
- Ты знаешь, Ваня, что представлял собою Прокофий Акинфович, внук Никиты? - заметно вдруг оживился Илья. - Не знаешь, конечно, - я тебе скажу. Я сам это недавно узнал... Екатерине-душке на какие-то авантюры кажется, на войну с турками, понадобились деньги... Посылает она Федора Орлова к Демидову на Урал занять четыре миллиона... Тот говорит: "Деньги будут, а когда отдача?.." - "Да уж матушка-царица, ужли ж она..." "Одначе денежки счет любят... Я человек торговый... У меня счет и расчет... Через полгода день в день и час в час чтобы деньги мои назад были... А к сроку не будут, один ежели день просрочишь, - я сделаю вот что: соберу купцов уральских и князей и графов, какие под рукой найдутся, и четыре раза тебе при всех по сусалам дам, а денег назад не возьму... Желаешь?" - "Это, - говорит Орлов, - матушке-царице обида будет... Я не от себя денег прошу, а от нее прислан... Ты, стало быть, матушку-царицу оскорбляешь..." "Чем оскорбляю?.. Что денежки счет любят?" - "Должен буду передать царице". - "Дело любезное... Поезжай, передай..." Каков банкир был лет полтораста назад, а, Ваня?
Наталья Львовна вдруг увидела прежнего Илью... Очень надменны и очень задорны стали у него вдруг глаза, точно сам он, загораясь, играл молодого (непременно молодого) Демидова Прокофия.
- Фи-гу-ра! - крутнул головою Ваня. - А не дешево отдавал четыре миллиона за четыре пощечины какому-то Орлову?
- Четыре миллиона для того времени - деньги огромные!.. Однако и цена хороша!.. Четыре пощечины, выходит, не Орлову, ты не так понял, а самой матушке-царице! И Орлов поехал назад в Петербург и передал Екатерине.
- И та при-ка-за-ла деньги взять без всяких условий? - улыбнулся Ваня.
- Нет, немножко не так... И та послала за деньгами в Голландию, устроила внешний заем под лихие проценты и, только так себя обеспечив, послала за деньгами того же Орлова к Прокофью... И Орлов условие о четырех пощечинах подписал.
- Неужели подписал? - вставила Наталья Львовна.
- А подписавши, - не поглядел даже на нее Илья, - получил деньги счетом и потом дрожал за свои щеки и торопил голландцев и за два дня до срока деньги привез Прокофию... Но Прокофий заставил его просидеть эти два дня и деньги принял час в час, как было написано в условии... "Денежки, говорил, срок любят... Матушка же царица может меня и посечь, конечно, если захочет, - силы у нее на это хватит, а против батюшек миллионов и она не вольна!.." Вот он каков был, наш Сесиль Родс!..
- Анек-дот! - рокотнул Ваня.
- Может быть, - но... того времени, заметь!.. У тебя, дескать, власть, а у меня - сила!.. Могу тебе и такие условия поставить, - так как ты без меня не обойдешься... Отлично понимали это и тогда!
Наталья Львовна смотрела теперь не на Илью, а на Ваню: что он ответит? - Но Ваня улыбался, как будто любуясь Ильей. Он теперь весь был явная сила - сутуловато сидевший на табурете, охватив колена большими пальцами рук, - и он сказал:
- Самые счастливые люди те, которые могут сочинять анекдоты.
- А если их некому будет рассказывать? - поспешно возразил Илья. - Ты представь только: кто еще несчастнее анекдотиста, которому некому, - ну, совершенно некому рассказать свежий анекдот?
Ваня положил свою руку на его колено и засмеялся тихо, но так густо, что обернулись в их сторону бородатый больной и девочка в школьной шапочке, и еще другой больной с перевязанной головою, неизвестно - молодой или старый.
Наталье Львовне почему-то стало очень неловко за Ваню, а Илья будто не тогда, десятью минутами раньше, а вот именно только теперь ее обидел.
- Я не вижу в нем этого большого спокойствия, о котором вы мне говорили! - сказала она Ване, так как будто и не было рядом Ильи, и глаза у нее стали теряющие, такие глаза, как у тех, кто смотрит за улетающим, утопающим в серых тучах осенних треугольником журавлей.
Ваня только поднял на нее мясистые редковолосые брови, а Илья как будто не расслышал, что она сказала, и продолжал о своем:
- Это у меня было очень хорошо продумано и рассчитано, но время потеряно, - и конец!.. Дядя мой поехал один, но у него, я уверен, ничего не выйдет, - в пустой след!..
- Ну что ж, - придумаешь на досуге другой проект, - глядя на него пристально, сказала Наталья Львовна.
Илья встретился с нею глазами, засунул за пояс руки и сказал Ване с виду спокойно:
- Я пролежу тут еще, должно быть, дней десять... Если приедешь ко мне еще раз, буду рад, только... без провожатых, пожалуйста... Поговорим, я буду рад, - только... приезжай один!
Ваня понял, что теперь лучше уйти, и поднялся, зарокотав:
- Ну, поправляйся... да... Я и не спросил тебя, как ты ранен... Хорошо, что неопасно... Поправляйся!
И протянул ему руку.
- Время для посетителей тут от двух до четырех, - ты знаешь?.. Можешь когда угодно, - очень твердо сказал Илья, - только, пожалуйста, один.
Ваня сделал было шаг от койки Ильи, понимающе наклонив голову и давая место проститься Наталье Львовне, но она не поднялась с табурета, она сидела, перебирая сумочку, и глядела на Илью в упор, и углы губ у нее начали слабо дергаться.
- Идемте, Наталья Львовна! - попросил Ваня и осторожно, как к очень хрупкой вещи, прикоснулся к ней.
- До свиданья!.. Прошу меня извинить, ежели я лягу, - сказал Илья, и действительно неторопливо и не совсем свободно лег на койку.
- Да... Он устал, конечно... Идемте, Наталья Львовна! - несколько нажал на ее плечо Ваня, но она сказала тихо:
- И это все, Илья?
Илья тем временем сбросил туфли и завернулся в одеяло, подтянув его к самому подбородку, и закрыл глаза.
- Идемте же, Наталья Львовна! - в третий раз сказал Ваня, просунув пальцы к локтю ее руки.
Он покраснел, он даже чуть потянул кверху этот локоть, но она сказала тихо:
- Вы идите, а я еще посижу.
- Здесь больница, а не театр!.. - поднял голову Илья. - Уведи ее, Ваня, ради бога!
Обхватив Наталью Львовну за прижатые локти сзади, Ваня решительно поднял ее с табурета, как подымают маленьких детей, а Илья укрылся с головою одеялом.
Был момент, когда совершенно потемнело в глазах Натальи Львовны, и она упала бы, если бы не держал ее под руку Ваня, а когда момент этот прошел и она вышла рядом с Ваней из палаты, то в коридоре ей пришлось сесть от слабости и перебоев сердца на белый диван.
- Экая вещь! - тихо басил над нею Ваня. - Может быть, воды?
Минуты две очень нехорошо билось сердце, но, оправившись, сказала Наталья Львовна то, чего не понял Ваня:
- Мой вам совет: никогда не бейте розовых лампадок.
Лицо ее было очень какое-то серое, даже глаза из черных стали сизыми, так что испугался Ваня, но она сама пошла к выходной двери и потом на лестнице и на дворе по желтым ракушкам уверенно ставила ноги.
На извозчике она спросила Ваню:
- Зачем ему пятьдесят тысяч... вашему другу?
- Его дело... не знаю, - ответил Ваня, а подумав, сказал: - На мелкие расходы, должно быть.
- Конечно... Куда же еще такую мелочь, если... большие планы!.. А что такое его большие планы?
- Ну почему же я знаю!
- Он вам говорил ведь?
- Неопределенное все очень...
- Вы не хотите сказать!
- Неопределенно все... Боюсь напутать...
- Ну, хорошо... Демидов, Крупп - это все пушки... Нелепо и странно... И скучно... И мне не нужно совсем...
Ваня пожал плечом, и успели проехать два-три квартала, пока снова заговорила Наталья Львовна:
- Не понимаю, что это!.. Илья и пушки!.. Что он - артиллерист, что ли?
- И Демидов артиллеристом не был, - отозвался Ваня. - Но вы только представьте: идет вперед человечество, и что впереди его? - Пушка... Однако нужно же идти вперед, а не назад... Приятнее идти вперед... Вот почему, если большие планы...
- То в них завернута пушка?.. Большие планы!.. Илья и... пушки!..
И она вдруг засмеялась неудержимо, чем очень обеспокоила Ваню.
Однако, пересилив себя, она зажалась в угол фаэтона под поднятый верх, и так сидела остальную дорогу молча.
Когда же доехали до гостиницы "Бристоль", подавая на прощанье руку Ване, сказала Наталья Львовна:
- Ему большие планы, - я не хочу их знать, - что-то скучное и... длинное, наверно... А вот сцену он бросил по причине... по причине мне более понятной... Не было у него настоящего большого таланта, у вашего друга, - не было, и все он хотел, чтобы вот так сразу ни с того ни с сего появился талант, но тут хотеть мало... Это - не пушки!.. До свиданья, мой дорогой!
Она не заметила даже, как сказала по-актерски "мой дорогой", но Ваня отметил это.
И когда Алексей Иваныч, случайно стоявший у окна, когда он вернулся домой, бросился к нему на двор узнать, как здоровье Ильи, Ваня сказал ему, приглядевшись:
- Да он-то ничего... бодр... А вот ваша знакомая, - та мне показалась гораздо хуже...
- Как хуже?.. Что это вы сказали?.. Почему хуже? - растерялся Алексей Иваныч.
- Ничего, ничего... Вот какой вы беспокойный!.. Рикошет, просто, от ваших выстрелов... только и всего...
- Вы меня осуждаете? Скажите!.. - вспомнил Алексей Иваныч, что этот дюжий художник дружен с Ильей.
- Ну, какой же я вам судья! Что вы! - улыбнулся Ваня. - Дело ваше.
И поднялся к себе наверх.
А в гостинице "Бристоль", в своем номере, Наталья Львовна так же, как и Илья, легла в постель и натянула на себя одеяло.
Так она пролежала до вечера, пока не услышала за стеною шагов пришедшего Макухина.
На ее стук в стену он пришел, как всегда, встревожился, что она больна, сел около, и долго было так:
За окнами номера внизу на улице визжал и звенел трамвай, мерно били о камни лошадиные подковы, стоял предночной гул городского центра, а перед Натальей Львовной торчала чужая ей рыжеволосая, тугая, простонародного склада, плотная, освещенная снаружи электричеством, а изнутри парой сметливых серых глаз голова Макухина.
- Федор Петрович, - сказала, наконец, с видным усилием Наталья Львовна. - А что, пятьдесят тысяч - это большая для нас с вами сумма или не очень?
Макухин покачал золотой головой:
- Цены деньгам не знаете, - э-эх!.. Пятьдесят тысяч - это капитал, а не сумма!
- Значит, у нас его нет, этого капитала?
- Пока что - нет!
- Надо, чтобы был!
Тут Наталья Львовна сбросила одеяло и встала.
- Человеку ведь не позвонишь, чтобы принес, - попробовал улыбнуться Макухин.
- Мы будем работать, и чтобы он был!
Очень значительно это было сказано, и очень серьезно было у нее лицо, так что даже Макухин повеселел.
- Неужто?.. - И глаза у него зарозовели. - Я говорил ведь, что большие дела будем делать с вами!.. Поэтому, значит, я угадал!
- Ну уж, - пятьдесят тысяч, разве это большие дела? - вздернула она головой презрительно, и вдруг совсем иным, деловым тоном: - Камень ваш это, собственно, что такое?.. Как, куда и зачем?.. Бойкое дело?
- Какая же может быть в камню бойкость?.. Дело, известно, тихое... Камень - не ситец... Износу ему нет, камню... Ходу с ним мало, с камнем... И надоел он уж мне, признаться сказать, этот камень: очень уж в нем вес большой!
- Хорошо, бросим камень, - быстро решила она. - И что же мы будем делать?
- Завод какой в аренду взять можем... или имение... Эх!.. Мне главное, чтобы я знал, зачем это... а один я не знаю, вот где беда!.. Одному много ли нужно?.. Я не то чтобы ленив, ну, а все ж таки... кнут и мне не мешает... напоминание...
- Значит, я буду кнут?
- Напоминание, а не то что кнут!.. Вдвоем дело делать или же одному? - большая разница!.. Сам себе кто может поверить?.. Нет такого человека, кроме как сумасшедший какой... А другой скажет тебе, ты и веришь.
- Име-ние... что ж... Это ничего... Поля летом, - это красиво...
Наталья Львовна просто думала вслух, глядя в угол по-за спиной Макухина, но он, услышав это, встал со стула, надавил кнопку звонка - два раза, коридорному - и сказал радостно:
- Ну вот, - я вам на выбор представил: имение или завод?.. А вы мне со своей стороны: имение... Об заводе совсем молчок... Значит, и я уж теперь должен думать: имение! Мне ведь все равно, в какую сторону думать, - лишь бы дело... И вышло на проверку, что и мне, мужику, имение больше, конечно, под масть... Имение для меня гораздо лестней... Лошадей заведем хороших... выезд...
- Верховых!.. Иноходцев! - оживилась Наталья Львовна.
- Ну вот!.. Значит, есть у меня теперь линия, куда гнуть!.. Вот я о чем говорю.
- А пятьдесят тысяч?
- Пятьдесят не пятьдесят, - найдем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51