Тут каждый свое слово сказал, пока за разговором не подошел день к вечеру. И вдруг вся земля задрожала, гром военных барабанов к небесам вознесся, так что со всего лагеря сбежался народ, все от страха содрогнулись, а Газаль-малек чуть разума не лишился. Говорит он:
– Посмотрите, что там случилось.
Тут вошел человек и сказал:
– О царевич, кончились теперь поединки да состязания! А ведь это они еще только в лагерь въезжают.
Царевич говорит:
– Коли так, надо нам уходить, видно, великое воинство подошло.
Богатыри сказали:
– О царевич, да разве так можно? Мы подождем, пока все войско подойдет, поглядим, что там за бойцы, как дело пойдет. Если сможем с ними справиться, будем сражаться, если перевес на их стороне будет, тогда уйдем.
Так они поспорили и остались на месте.
А тем временем к Хоршид-шаху явился человек и объявил:
– О царевич, добрая весть! Пришло огромное войско из Халеба, а во главе его – величавый старец по имени Хаман-везир.
Хоршид-шах, как услышал, вскочил, обрадовался, щедро наградил вестника, отдал ему платье со своего плеча, тотчас сел на коня и со всем своим войском выехал навстречу Хаман-ве-зиру. Проехали они около фарсанга и встретились с теми полками.
Когда взор Хаман-везира достиг Хоршид-шаха, он сразу спешился, а за ним и все воины его. Зарыдал царевич в тоске по отцу, Хаман-везир его обнял, а он так горько плакал, что войско вслед за ним в слезы ударилось. Стали богатыри подходить, руку Хоршид-шаху целовать. Хаман-везир приказал привести ему коня – ведь он и его войско пешими шли. Взял он царевича за руку, усадил на коня, Хоршид-шах подождал, пока сам Хаман-везир сел в седло, и направились они в лагерь и достигли царского шатра, а там поднялись на тахт.
Хоршид-шах усадил Хаман-везира рядом с собой, только и делал, что расспрашивал об отце с матерью. Хаман-везир сказал:
– О великий царевич, мать твоя приказала долго жить.
Хоршид-шах заплакал. Хаман-везир продолжал:
– С тех пор как ты расстался с отцом, три года прошло. Первый год отец твой сидел и пил вино со своими приближенными, потом он перестал пировать и веселиться, потерял вкус к состязаниям и играм и позабыл все иные занятия – только днем и ночью плакал и рыдал. От тоски по тебе он света белого не видел, спина его сгорбилась, ни днем он не знал покоя – нет чтобы с кем-нибудь словечком перемолвиться, – ни ночью отдыха. А когда получил от тебя вести, описать невозможно, как переменился. Так что, пока еще не собрались все полки, он выслал меня вперед, а остальное войско и казна идут следом. Скоро прибудут, я не сомневаюсь.
Поговорили они об этом. Хоршид-шах все плакал, а Хаман-везир сказал:
– О царевич, он прислал немного денег тебе на расходы. Позволь передать их тебе.
– Пусть у тебя будут, отец, – отвечал Хоршид-шах, – ты ведь мне вместо отца, а коли расход какой случится, ты их тратить будешь, пока отец мой не приедет.
И вот таким образом они день и ночь только тем и занимались, что вели эту беседу, рассказывали, что произошло за те три года. А через два дня Хоршид-шах сел вино пить, обласкал прибывших богатырей, усадил их, оказал каждому почет, каж-(дого отметил да приветил. До ночи они за вином просидели, а потом отдыхать отправились.
Наступила ночь и прошла, день начался, Хоршид-шах приказал играть в барабаны, и все объединенное войско вышло на поле брани. Когда Газаль-малек услышал грохот барабанов, волей-неволей пришлось и ему выходить на мейдан. С обеих сторон старшины ряды выстроили.
В том войске, что прибыло из Халеба, был богатырь по имени Хормоз-Гиль. Подошел он к царевичу, поклонился и сказал:
– О великий государь, разреши мне сегодня на поле выйти, силу показать.
Хоршид-шах ответил:
– Жалую тебя, богатырь, предводителем войска.
Поблагодарил Хормоз-Гиль, вскочил в седло и поскакал на поле. И сам он, и конь его в доспех железный облачены, едет он, грозный клич испуская, себя восхваляя, оружием бряцая, врагов устрашая. Поравнялся с войском Газаль-малека, ударил оземь копьем, шлем с головы снял, на луку седельную положил и вскричал:
– Я – наименьший войска нашего, Хормоз-Гиль, раб Марзбан-шаха, слуга сына его Хоршид-шаха. Выходите кто посмелее, померимся силами!
Не договорил он еще свои слова, как с правого крыла войска Газаль-малека всадник выскочил, вместе с лошадью в броню одет, копье наперевес, с боевым кличем подскакал он к Хормоз-Гилю и закричал ему:
– О презренный, кто ты такой?! Неужели ваш царь воображает, что в мире храбрецов нету? Показывай, на что ты годишься!
Газаль-малек сам лихости этого воина удивился.
– Что это за смельчак выискался? – спросил он.
– Да ведь это Катур, брат Катран-пахлавана, – отвечали ему.
Газаль-малек похвалил его, а Хормоз-Гиль, услышав слова Катура, ничего ему не ответил, только в гневе за копье схватился и на него ринулся. Катур тоже выставил копье, и так они скрестили копья и бились ожесточенно. Хормоз-Гиль от ярости прямо из себя выходил, потому что никто лучше него не знал копейного боя. И вот одержал он верх, ударил Катура в грудь копьем с такою силой, что острие копья через спину наружу вышло. Копье согнулось, а Катур рухнул с коня. И пронесся по войску Газаль-малека стон, а войско Хоршид-шаха возрадовалось.
Хормоз-Гиль опять вызов бросил. Другой воин выехал на поле, он и его сразил. Так положил он пятьдесят человек, а у самого даже кровь из носа не пошла! Всех он повергал наземь и приговаривал:
– Эх, Газаль-малек, с такими-то воинами ты мнишь отпор нам дать? Пошли-ка на мейдан такого бойца, что хотя бы недолго мог устоять!
Хотел Катран-пахлаван на поле выходить, но Гиль-Савар схватил за повод его коня и сказал:
– Обожди, богатырь, давай я отомщу за кровь твоего брата – не стоит тебе нынче на мейдан выезжать, ведь ты расстроен.
С этими словами он погнал коня на поле и набросился на Хормоз-Гиля. Долго они копьями бились – никому победа не досталась, ведь Гиль-Савар тоже хорошо копьем владел. Тогда отложили они копья, выхватили мечи, прикрылись щитами и обрушили друг на друга удары.
А Хоршид-шах в середине своего войска вино попивал, за боем наблюдал. Разгорячился он от вина, говорит себе: «Да что Долго возиться с этим войском?» И как был в шелковой рубахе, так на мейдан и поскакал. Богатыри дорогу ему заступили, кланяясь, сказали:
– О царевич, оставайся на месте, мы, рабы твои, отразим врага!
Выехал Хоршид-шах, окруженный богатырями, на поле, а Хормоз-Гиль с Гиль-Саваром все еще бьются. Был средь них один богатырь по имени Джебкейли. Он вложил в лук стрелу, никого не спросясь, выстрелил и пробил бок Гиль-Савару, так что наконечник стрелы из другого бока показался. Ударила Гиль-Савару желчь в голову, руки-ноги у него ослабели, в голове помутилось, упал он и умер. Прокатился по войску Газаль-малека стон – ведь Гиль-Савар был великий богатырь и шахский родич.
Тут Хаман-везир закричал на войско:
– На поглядение вас сюда привели, что ли? Ну-ка, возьмитесь все разом, да и истребите вражью силу! Или вас дела царевича не касаются?
Собрались богатыри все вместе: Хормоз-Гиль и Хордасп-шиду, Шерван Халаби, Сорхаб Голаби и Сорх Маргази, Шахак Гази и Абре-Сиях, все эти халебские богатыри со статридцати-тысячным войском и богатырями Чина Карамуном, Шируйе, Самуром, Аргуном Сарчупаном, Санджаром и другими окружили войско Газаль-малека и разгромили его. Только Газаль-малеку, Катрану, Сейлему да еще воинам двадцати удалось спастись, да и то все они были изранены. Они обратились в бегство, а казну их, и все добро, и шатры разграбили. Когда они бежали, Хоршид-шах с радостью и ликованием возвратился в свой шатер, а с ним и Хаман-везир и военачальники.
Хоршид-шах сказал:
– О Шогаль, не знаю я, как дела у брата моего Самака, ведь он в Мачине и пленные богатыри Сам и Сиях-Гиль тоже там. Поэтому нужен нам какой-нибудь человек, который поедет и заберет Махпари из крепости Шахак, ведь мы возвращаемся к шаху Фагфуру и уладим все, так что Самак тоже пусть возвращается. Ведь больше мучений, чем мы за это время претерпели, ни одному человеку в мире и за сто лет не доставалось.
Фаррох-руз поклонился и сказал:
– Великий государь, прикажи мне, и, коли нет здесь Самака, я поеду и привезу Махпари из крепости Шахак.
– Отлично, – согласился Хоршид-шах, – ведь ты мой брат, а Самака нет с нами.
Фаррох-руз с Самраном и еще несколько богатырей, учеников Шогаля-силача, отправились в путь и добрались до крепости Шахак. Вдруг сверху на них обрушился камень.
– Лала-Салех, ты что же бунтуешь?! – воскликнул Фаррох-руз. – Или ты нас не узнал? Ведь это я, брат Хоршид-шаха. Я приехал, чтобы доставить Махпари к царевичу: ведь мы обратили в бегство войска Мачина.
А Мефтах с крепости ему отвечает:
– Никакой я не Лала-Салех, меня Мефтахом звать, я слуга Армен-шаха. А Махпари, Рухафзай и Лала-Салеха давным-давно в Мачин отвезли.
Тут Фаррох-руз крикнул:
– Да что ты болтаешь, Лала?!
– То, что слышишь, – отвечает Мефтах, – крепость мы захватили, и она теперь наша, а Махпари увезли. Возвращайся, пока цел!
Огорчился Фаррох-руз, повернул назад, говоря себе: «Да как же это получилось? Я-то думал, что уже все уладилось, а дело вон как оборачивается!»
Приехал он к Хоршид-шаху, приветствовал его как положено и говорит:
– Царевич, крепость-то, оказывается, пала, а Махпари увезли! – И рассказал ему, что произошло.
Хоршид-шах так и подскочил:
– Да как это возможно?! Кто мог такое совершить?!
– Этого нам не сказали, – ответил Фаррох-руз.
Тогда Хоршид-шах к Аргуну обратился:
– О богатырь, вот они каковы, твоя крепость и ущелье! Крепость захватили, и Махпари увезли, а ведь я все эти невзгоды только ради нее и терпел. Уговорили меня ее в крепость поместить. И вот теперь я ее потерял, не найти мне ее больше! Захватили крепость, что же теперь делать, как Махпари отыскать? Горе мне, а я-то говорил, что все беды позади! Теперь-то я и попал в беду! Увы, Самак своей смелостью такого добился, а мы все зазря загубили…
Так горевал царевич, пока Хаман-везир не сказал ему:
– О царевич, на свете храбрецов много. Нашелся такой Самак, взял крепость, а потом другой явился, ее отобрал. Тут уж ничего не поделаешь. Вот сколько невзгод нам пришлось испытать за три года – и все из-за Махпари. А когда уж совсем было кусок ко рту поднесли – из рук вывалился! Надо нам написать письмо шаху Фагфуру и известить его обо всем. Сообщим ему, что мы отправимся в Мачин. Ведь если мы туда не пойдем – позор нам и бесчестье: мы так старались, а они девушку увезли! А еще говорят, что Самак-айяр, благородный человек, который сделал нам столько добра, в Мачин ради нас отправился. Когда он узнает, что мы туда прибыли, он присоединится к нам, мы ему обо всем расскажем, и он опять добудет нам Махпари. Ведь он мастер на такие дела!
– Так и поступим, – решил Хоршид-шах.
Хаман-везир тотчас написал шаху Фагфуру письмо, известил о сражении и о бегстве врагов, о захвате крепости Шахак и о похищении Махпари. Потом добавил, что отправляются они в Мачин, на поиски Махпари, и просил, если возможно, прислать корма для скота.
Запечатал он письмо, положил перед Хоршид-шахом. Тот взял и сказал Шогалю:
– Вели кому-нибудь доставить это послание шаху Фагфуру.
Шогаль вызвал Махруйе, вручил ему письмо и послал его к шаху Фагфуру, а они собрались и двинулись в Мачин.
Собиратель известий и составитель книги, а также рассказчик истории сей повествуют, что Канун и Кафур, взявши Мах-пари и– Рухафзай, направились к крепости Фалаки. А эта крепость расположена была посреди леса обширного, в четыре фарсанга длиной и шириной, к подножию ее море подступало, а видно ее было за десять фарсангов.
Когда Канун миновал лес и подъехал ко входу в крепость, дозорный с крепостной башни увидел их. Он пошел к кутвалю крепости и доложил:
– Показался какой-то отряд, путь держат к крепости, и похоже, что едут со стороны Чина.
Кутваль приказал хаджибу выйти узнать, кто такие. Вышел хаджиб за крепостные ворота, поглядел и узнал Кануна: он его много раз видал в Мачине. Поклонился он, а Канун с ним поздоровался. Потом Канун сказал:
– Ступай доложи кутвалю, что я приехал с поручением от царевича Газаль-малека, который вверяет ему на сохранение и сбережение Махпари, дочь шаха Фагфура. Царевич сам с войском Фагфура сражается, а девушку надо сторожить так, чтобы даже ветер до нее не долетал. Из-за этой девицы весь мир переполошился, и, ради того, чтобы дело к такому концу пришло, много людей жизни лишилось. Надо бы ее из рук в руки передать, да некогда. Оставляю с ней Кафура, пусть за ней присматривает.
Хаджиб говорит:
– Исфахсалар, пожалуй в крепость!
– Никак не могу, тороплюсь сильно, – отвечает Канун.
Тут хаджиб назад возвратился, сообщил кутвалю, в чем дело. Адхан-кутваль выслушал его и сказал:
– Пойди приведи их сюда. Коли не может Канун крепость навестить – не беда. Видно, у него дела поважнее есть. Передай ему мой привет и забери охраняемых. Да возьми с собой несколько невольниц и слуг, это ведь царская дочь!
Вышел хаджиб вместе с невольницами и рабами, принял от Кануна Махпари и Рухафзай и доставил их в крепость. Махпари пришла в себя, вздохнула, но тут ее до того досада разобрала, что она слова не могла выговорить, в таком расстройстве ее в крепость и принесли. Увидела она Рухафзай, та к ней подошла, а Махпари спрашивает:
– А с Лала-Салехом что? Видно, прикончили они его – иначе он бы с нами был. Ох, бедняжка Лала-Салех!
Начала Махпари плакать, да тут за ними пришли, чтобы отвести их в царские покои – ведь такое помещение в каждой крепости содержат. Кутваль велел развязать им связанные дотоле руки, водворил в те покои и приказал:
– Чтоб никто к ним не заходил, кроме слуги и двух невольниц, а коли им что понадобится, пусть скажут, им туда доставят.
Отвез Канун Махпари в крепость, а потом вместе с Кафуром и тем отрядом, который был с ними, устремился в Мачин. Приехали они туда, Канун отправился к себе домой и спросил у слуг:
– Где Бехзад и Размьяр?
– О богатырь, через несколько дней после твоего благополучного отбытия, – ответили слуги, – появились два человека, сказали, что они приехали тебе послужить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43