— Кстати, а вы нашли пистолет?
— Нет. Она говорит, что выбросила его.
— Вот видите.
— Что видите?! Что видите?! Убийца сумел избавиться от орудия преступления! Значит, все продумала заранее! Значит, готовилась! Значит, все осуществила сознательно!
— А вы уж и рады.
— Не понял?!
— Разбиты человеческие жизни... А вы веселитесь.
— Не понял?! — Убахтин обессиленно откинулся на спинку стула и уставился на Касатонову белыми от бешенства глазами.
— Вы считаете, что это справедливо?
— Что справедливо? Что?!
— Все, — чуть слышно обронила Касатонова.
— Милая дамочка! В мою задачу не входит поиски справедливости. Если уж на то пошло, мне это глубоко безразлично.
— Оно и видно.
— Мне по барабану, кто прав, а кто виноват! Кто кого соблазнил, кто кому не доплатил, кто чья дочь, а кто чей любовник! Моя задача простая и унылая — найти убийцу. И я нашел. А что касается справедливости, гуманности, терпимости и прочих прекрасных качеств человеческих, то для них есть суд. Вот суд пусть и решает, кто прав, а кто виноват. Не мое это дело. Мне говорят — дайте убийцу. Я говорю — возьмите, вот он. И делайте с ним все, что хотите! Моя задача выполнена.
— Конечно, — кивнула Касатонова. — Всем нужен убийца. И вы этих убийц поставляете в необходимом количестве.
— Боже! Какую чушь вы несете, Екатерина Сергеевна! Хотите... Хотите, Юшкова при вас, вот сейчас, сию минуту подтвердит все свои показания?
— Хочу, — прошептала Касатонова.
— Хорошо!
Убахтин нажал неприметную кнопку на своем столе и через некоторое время в дверях появился щуплый паренек в зеленоватой форме, с косо сидящей на голове фуражке, со сдвинутой набок пряжкой ремня.
— Юшкову сюда!
Конвоир вышел, осторожно прикрыл за собой дверь и тут же послышался грохот удаляющихся шагов — сапоги на парнишке тоже, похоже, были не по размеру.
* * *
Несмотря на всю бессмысленность возражений Касатоновой, продиктованных не столько многозначностью фактов, сколько обычной женской логикой, которая если и не идет поперек мужской, то где-то рядом, в стороне, что-то в ее словах зацепило следователя, заставило его если не усомниться в очевидности той картины преступления, которая сложилась в папке уголовного дела, то хотя бы еще раз взглянуть на эту картину. Видимо, не все подробности преступления в сознании Убахтина стыковались без зазоров и накладок. И его что-то смущало в этом убийстве.
— Если Юшкова сказала, что Балмасов убит выстрелом в затылок, — медленно проговорил Убахтин, — значит, она там была. Юшкова была на месте преступления.
— Она этого и не отрицает.
— Да, не отрицает.
— Я сама ее видела выходящей из дома.
— Что?!
— Я же вам говорила — ее машина ждала. С включенными габаритными огнями.
Как раз за нашим домом.
— Время? — сипловато спросил Убахтин.
— Что-то около одиннадцати.
— Вечера?
— Разумеется.
— А по заключению экспертов убийство произошло около десяти вечера.
— Эксперты могут и ошибиться, — невозмутимо произнесла Касатонова.
— Если они ошиблись на час в одну сторону, или на час в другую сторону, это не меняет сути происшедшего.
— А в чем суть происшедшего?
— Убит человек. И Юшкова имеет к этому прямое отношение. Я допускаю, что она была не одна, но то, что она тоже приняла участие в печальных событиях того вечера, для меня совершенно бесспорно.
Наступило молчание.
Касатонова и Убахтин продолжали мысленно перебирать известные им обстоятельства убийства, примеряя их к Юшковой, как примеряет портной еще незаконченный пиджак, удлиняя его, укорачивая, приметывая рукава, воротник, снова их отрывая, снова прикладывая, добиваясь совершенства, добиваясь правильной стыковки.
— Я, кажется, знаю, где пистолет, — неожиданно проговорила Касатонова. Но теперь ее взгляд был направлен скорее внутрь самой себя — она изумлялась собственным словам.
— Так, — крякнул Убахтин и невольно осел на своем стуле. — Я не ослышался, Екатерина Сергеевна?
— Не знаю... Но я, кажется, знаю, где нужно искать пистолет.
В этот момент раскрылась дверь и вошла Юшкова. Следом за ней в кабинет опять просочился конвоир и вопросительно посмотрел на Убахтина.
— Подождите в коридоре, — сказал он. — Минут пятнадцать.
Юшкова выглядела осунувшейся, лицо ее без подкрашивающих средств выглядело сероватым, но, в общем, спокойным, даже какая-то терпеливость в нем просматривалась, как бы жалея следователя, она согласилась уделить еще немного времени его бестолковым вопросам.
— Садитесь, — сказал он, показав на стул.
— Здравствуйте, — Юшкова увидела, наконец, Касатонову. — Мои слова сбываются.
— Какие?
— Если вы помните, я что-то сказала о вашей неотвратимости. Когда вы приносили повестку. Я тогда сравнила вас с шумным духом.
— Было, — кивнула Касатонова.
— Случайные слова часто оказываются самыми верными. Ваша повестка так и не пригодилась. Не успела я воспользоваться приглашением. Юрий Михайлович опередил меня и сам заявился в мою квартиру.
— Изменились обстоятельства, — смешавшись, сказал следователь. — Елена Ивановна... Есть несколько вопросов. Не возражаете?
— А мне позволено возражать?
Юшкова села на стул в сторонке, закинула ногу на ногу, осмотрелась.
— Тогда начнем.
— Сигареткой угостите, Юрий Михайлович?
— Прошу, — Убахтин вышел из-за стола, протянул Юшковой пачку сигарет, и когда она взяла одну, поднес зажигалку. — Может быть, это не столь роскошные сигареты, как те к которым вы привыкли, но, как говорится, чем богаты, тем и рады.
— Ваши дороже, — сказала Юшкова.
— А ваши в доме убитого.
— Как я понимаю, разминка закончилась?
— А она и не начиналась, — Убахтин почему-то сделался раздраженным, причем, Касатонова даже не заметила перехода — что-то в словах Юшковой, в ее поведении его зацепило, что-то вывело из себя, но что именно понять было невозможно. — Несмотря на тщательную уборку, которую проделал убийца, в квартире Балмасова обнаружены отпечатки ваших пальцев.
— Я была в этой квартире.
— Отпечатки пальцев обнаружены на пульте, зажатом в руке Балмасова.
Мертвого Балмасова. Значит, это совсем свежие отпечатки. Отпечаток вашего пальчика мы нашли на кнопке выключения телевизора. То есть, он возник там уже после смерти Балмасова.
Юшкова затянулась и, выпустив дым к потолку, продолжала сидеть не проронив ни слова.
— В связи с этим вопрос... Вы были в квартире Балмасова в ночь убийства?
— Была.
— Вы видели Балмасова живым?
— Видела.
— Вы видели Балмасова мертвым?
— И мертвым тоже видела.
— Это вы убили его?
— Нет.
— А кто?
— Не знаю. Но я уверена, что вы найдете убийцу. Его следы в ваших руках.
— Не сомневаюсь.
— В вашем доме был пистолет?
— Да, его подарил Балмасов моей дочери.
— Где сейчас этот пистолет?
— Я его выбросила.
— Почему?
— Чтобы не было соблазна пустить в дело.
— А такой соблазн был?
— Скажем так — посещал. Как и каждого нормального человека.
— Вы считаете, что пустить пистолет в дело — это нормально?
— Я говорила о желании пустить его в дело. Так вот желание — это нормально.
— Но вы подавили в себе искушение?
— Да нет, все было гораздо проще, — Юшкова глубоко затянулась, раздавила окурок о пепельницу. — Я опоздала.
— Куда вы опоздали? — терпеливо спросил Убахтин.
— Опоздала пустить его в дело.
— А намерение было?
— Не твердое, не окончательное... Но что-то такое корячилось в душе.
Знаете, какие слова за последние дни зацепили меня больше всего? Когда дочь спросила, сколько мне светит... Она не сомневается в том, что это я убила Балмасова.
— Я тоже не сомневаюсь, — сказал Убахтин без выражения.
— Вам по должности положено, вам убийца нужен.
Убахтин молчал некоторое время, вертел шариковую ручку на столе, смотрел в окно, потом, наконец, повернулся к Касатоновой.
— Екатерина Сергеевна, может бы, вы хотите задать какой-нибудь вопрос?
— Скажите, Елена Ивановна... Балмасов... Каким он был при жизни? Неряха, грязнуля, шалопай, пижон, этакий джентльмен... — Последнее, пожалуй, ближе всего к действительности. Но, сами понимаете, это касалось только манеры поведения, манеры одеваться, манеры общения. Вообще это касалось только манер. И не более того. По сути своей он остался тем, кем был всегда — торгаш.
— И второй вопрос... Вы сказали, что были у него в тот вечер... Зачем вы к нему приходили?
— Хотела поговорить о дочери.
— Поговорили?
— Да.
— Разговор получился?
— Нет.
— Перед тем, как прийти к нему... Вы позвонили? Предупредили о своем приходе?
— Да, конечно. Я ведь должна была убедиться, что он дома, что он хотя бы откроет мне дверь.
— Вы делали уборку в его квартире? Я имею в виду ту самую ночь?
— Да.
— Зачем?
— По привычке, — Юшкова усмехнулась. — Вы хотите другого ответа... Могу ответить иначе... Я делала уборку, чтобы скрыть следы своего пребывания. О пульте не подумала. Мое упущение. Следы всегда остаются, да? — повернулась она к Убахтину.
— Совершенно с вами согласен. У меня больше вопросов нет. Пока нет.
Убахтин нажал неприметную кнопку на столе, вошел конвоир и увел Юшкову в камеру.
— Что скажете, Екатерина Сергеевна?
— Мне кажется, ей нравится быть арестованной, подозреваемой, обвиняемой.
— Не понял? — Убахтин вскинул клочковатые брови.
— Юрий Михайлович! Такая уж это редкость? Человеку иногда нравится переносить страдания, особенно, если они незаслуженны. Он этим как бы укоряет остальное человечество, или, скажем, ближнее свое окружение — смотрите, дескать, как вы несправедливы, как вы низки и злобны! Ну, что ж, пейте мою кровь, наслаждайтесь моими несчастьями, но не дождетесь, не дождетесь от меня ни стона, ни плача. И о пощаде просить не буду. Спохватитесь, ужаснетесь, да будет поздно. И тогда уж имейте дело со своей совестью, перед ней оправдывайтесь, перед ней кайтесь и выпрашивайте прощения! Может быть, высшие силы вас простят, может быть, но это уж без меня, без меня. Мне кажется, у Юшковой сейчас примерно такое состояние.
Убахтин долго молчал, в упор рассматривая Касатонову, не то удивляясь ее проницательности, не то огорчаясь наивности. Потом тяжко вздохнул, будто проделал непосильную умственную работу.
— Для того, чтобы впасть в подобное состояние, дорогая Екатерина Сергеевна, надо обладать... надо обладать... — Ну? Ну? — торопила следователя Касатонова, словно ожидая от него слов важных, может быть, даже окончательных.
— Для этого надо обладать невиновностью. Только невинный человек может заняться таким вот самоистязанием.
— Вы не допускаете... — А разве не при вас она только что призналась в совершенном убийстве?
— Я как-то этого и не заметила, — растерянно проговорила Касатонова.
— Видите ли, дорогая Екатерина Сергеевна... — Перестаньте, пожалуйста, называть меня дорогой Екатериной Сергеевной!
— Простите. Больше не буду. Я не мог предположить, что... — И об этом не надо.
— Хорошо. Мне кажется, что Юшкова, как человек впервые совершивший убийство, внутренне, может быть, даже на уровне подсознания, пытается уйти от всех подробностей, от воспоминаний, связанных с преступлением. Некоторые в этом достигают столь больших успехов, что искренне не помнят совершенного ими же накануне вечером. Она готова признать многое — что была в доме Балмасова, признает, что был пистолет, но потом она его куда-то выбросила, признает, что с Балмасовым хорошо выпили в тот вечер, славно поговорили, выяснили отношения... Но выстрел в затылок не признает. И знаете почему? Она его не помнит. Она убедила себя в том, что и не было столь прискорбного факта. И живым видела, и мертвым видела? Да. После этого сделала уборку? Да. Зачем? — спрашиваю я ее? А чтобы скрыть следы своего пребывания. А пульт? С пультом оплошала. Не учла вашей, Екатерина Сергеевна, сверхчеловеческой проницательности. А теперь сведите все эти ее слова вместе, сведите! И что вы получите в результате?
— И что же я получу?
— Чистосердечное признание.
— Надо же, как ловко у вас все получилось, — почти с восхищением сказала Касатонова.
— Нам пора перейти к главному, Екатерина Сергеевна. Позволите?
— А что у нас с вами главное, Юрий Михайлович?
— Пистолет. Вы мне пообещали пистолет, с помощью которого совершено смертоубийство.
— Ах, пистолет, — Касатонова сделала легкий отбрасывающий жест ладошкой, словно речь шла о таком пустяке, вспоминать который в приличном обществе и не пристало.
— Да! — подхватил Убахтин. — Речь все о нем родимом! Только он может решить наш с вами спор.
— Не только, — поправила Касатонова.
— А что еще?
— Юрий Михайлович, спора-то у нас с вами и не было, — Касатонова явно ушла от ответа, но Убахтин этого не заметил. Или же сделал вид, решив к своему вопросу вернуться попозже, когда Касатонова будет более к этому расположена. — Мы просто обменивались мнениями. И только.
— Но ведь вы не верите, что Юшкова убийца?
— Не верю.
— Почему?
— Не знаю, — Касатонова опять сделала в воздухе движение ладошкой. — Мне почему-то так кажется.
— Знаете, Екатерина Сергеевна... Вы меня уже приучили к тому, что зря вам ничего не кажется. Если уж что-то показалось, то самое время призадуматься и усомниться.
— Очень хорошее качество, — одобрила Касатонова.
— Какое?
— Способность время от времени призадуматься и усомниться.
— Пистолет, — суховато сказал Убахтин. Последние слова Касатоновой ему не понравились, он уловил чуть заметную снисходительность, а этого он не терпел точно также, как и сама Касатонова.
— Пошли, — она поднялась, набросила на плечо длинный ремень своей сумочки и, не оглядываясь, направилась к двери, в полной уверенности, что Убахтин следует за ней. Но когда уже вышла в коридор и оглянулась, то увидела, что следователь не сдвинулся с места. И тогда она обожгла его своим чрезвычайно изумленным взглядом.
— Вы не шутите? — спросил Убахтин.
— Есть вещи, которыми не шутят, — веско ответила Касатонова.
— Ну, что ж, — Убахтин быстро собрал со стола бумаги, не разбирая сунул их в сейф, захлопнул его, повернул ручку, бросил связку ключей в карман и, выйдя в коридор, запер дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26