– А моя работа?– Ну, это уладить просто. Если Диана сможет целый год ни о чём не думать, она станет другим человеком, и вы начнёте казаться ей землёй обетованной.Эдриен улыбнулся своей обычной сумрачной улыбкой:– Ты – маленькая змея-искусительница!– Диана тяжело ранена.– Иногда мне кажется, что рана смертельна, Динни.– Нет, нет!– Зачем ей думать обо мне, раз я уйду?– Затем, что все женщины так устроены.– Что ты в твои годы знаешь о женщинах! Много лет назад я вот так же ушёл, и она начала думать о Ферзе. Наверно, я сделан не из того теста.– Тогда Новая Мексика тем более вам подходит. Вы вернётесь оттуда "мужчиной с большой буквы". Подумайте об этом. Я обещаю последить за Дианой, да и дети не дадут ей вас забыть. Они только о вас и говорят. А я уж постараюсь, чтобы так было и впредь.– Все это очень заманчиво, – уныло согласился Эдриен, – но я чувствую, что сейчас она ещё дальше от меня, чем при жизни Ферза.– Так будет некоторое и даже довольно длительное время. Нов конце концов это пройдёт, дядя. Честное слово!Эдриен долго молчал, затем объявил:– Динни, если Халлорсен согласится, я еду.– Он согласится. Дядя, нагнитесь, я должна вас расцеловать.Эдриен нагнулся. Поцелуй пришёлся ему в нос. Привратник кашлянул…Возвращение в Кондафорд состоялось после полудня. Отъезжающие расселись в прежнем порядке, машину снова вёл Ален. Все эти сутки он держался чрезвычайно тактично, ни разу не сделал Динни предложения, и она была ему за это соответственно благодарна. Покоя хотелось не только Диане, но и ей, Ален уехал в тот же вечер, Диана с детьми – на другой день, и в Кондафорде, куда после длительного пребывания в Шотландии вернулась Клер, остались только свои. И всё-таки Динни не обрела покоя. Теперь, когда забота о несчастном Ферзе свалилась с неё, девушку угнетала и мучила мысль о Хьюберте. Поразительно, каким неиссякаемым источником тревог была эта нависшая над семьёй угроза! Хьюберт и Джин писали с Ист Кост жизнерадостные письма. По их словам, они нисколько не волновались. Зато Динни волновалась. И она знала, что её мать и отец – особенно отец – тоже волнуются. Клер не столько волновалась, сколько злилась, и злость подстёгивала её энергию: по утрам она ходила с отцом охотиться на лисят, а потом, взяв машину, удирала к соседям, откуда нередко возвращалась уже после обеда. Она была самым жизнерадостным членом семьи, и её охотно приглашали. Динни жила наедине со своими тревогами. Она написала Халлорсену насчёт Эдриена и послала обещанную фотографию, которая запечатлела её в парадном туалете два года тому назад, когда обеих сестёр из соображений экономии одновременно представили ко двору. Халлорсен незамедлительно ответил:"Фотография изумительная. Что может быть приятней для меня, чем поездка с вашим дядей? Сейчас же свяжусь с ним".И подписался:"Ваш неизменно покорный слуга".Динни прочитала письмо с благодарностью, но без всякого трепета, за что и выругала себя бесчувственной скотиной. Успокоенная таким образом относительно Эдриена, – она знала, что заботу о годичном отпуске можно целиком возложить на Хилери, – девушка сосредоточила все свои мысли на Хьюберте. Её всё сильнее одолевали недобрые предчувствия. Она пыталась доказать себе, что это – следствие её бездеятельной жизни, истории с Ферзом и постоянного нервного возбуждения, в котором тот её держал, но все эти объяснения были неубедительны. Если уж здесь Хьюберту верят так мало, что власти готовы его выдать, то на что же рассчитывать ему там? Динни украдкой склонялась над картой Боливии, словно очертания этой страны могли помочь проникнуть в психику её жителей. Девушка никогда не любила Кондафорд более пылко, чем в эти трудные дни. Поместье – майорат. Если Хьюберта выдадут, осудят, уморят в тюрьме или он будет убит одним из этих погонщиков мулов, а у Джин не окажется сына, Кондафорд перейдёт к старшему из детей Хилери – двоюродному брату Динни, которого она видела всего несколько раз: мальчик учился в закрытой школе. Имение, правда, останется в семье, но для Динни оно будет потеряно. Судьба её любимого дома была неотделима от судьбы Хьюберта. Девушка возмущалась тем, что думает о себе, когда надХьюбертом нависла бесконечно более страшная угроза, но всё-таки не могла отделаться от мысли о Кондафорде.Однажды утром она попросила Клер отвезти её в Липпингхолл. Динни терпеть не могла сама водить машину – и не без основания: присущая ей манера замечать все, мимо чего она проезжала, нередко навлекала на неё неприятности. Сестры прибыли к завтраку. Леди Монт, садившаяся за стол, приветствовала их восклицанием:– Мои дорогие, как досадно! Вы же не едите морковь… Вашего дяди нет дома… Она так очищает. Блор, взгляните, нет ли у Огюстины жареной дичи. Да, ещё! Попросите её, Блор, приготовить те чудесные блинчики с вареньем, которых мне нельзя есть.– Бога ради, тётя Эм, ничего такого, что вам нельзя есть!– Мне сейчас ничего нельзя есть. Ваш дядя поправляется, поэтому я должна худеть. Блор, подайте поджаренный хлеб с тёртым сыром и яйцами, вино и кофе.– Но этого слишком много, тётя Эм!– И виноград, Блор. И папиросы – они наверху, в комнате мистера Майкла. Ваш дядя их не курит, а я курю сигареты с фильтром, поэтому они не убывают. Да, ещё, Блор…– Да, миледи?– Коктейли, Блор.– Тётя Эм, мы не пьём коктейлей.– Нет, пьёте. Я сама видела. Клер, ты плохо выглядишь. Ты тоже худеешь?– Нет. Я просто была в Шотландии, тётя Эм.– Значит, ходила на охоту и рыбную ловлю. Ну, ступайте, прогуляйтесь по дому. Я вас подожду.Прогуливаясь по дому. Клер спросила Динни:– Скажите на милость, где это тётя Эм приучилась глотать "г"?– Папа как-то рассказывал, что в её школе непроглоченное «г» считалось худшим грехом, чем проглоченное "р". Тогда ведь в моду входило все сельское – протяжный выговор, охотничьи рога и всякое другое. Она чудная, правда?Клер, подкрашивая губы, кивнула.Возвращаясь в столовую, они услышали голос леди Монт:– Брюки Джеймса, Блор.– Да, миледи?– У них такой вид, словно они сваливаются. Займитесь ими.– Да, миледи.– А, вот и вы! Динни, твоя тётя Уилмет собирается погостить у Хен. Они будут расходиться во мнениях на каждом углу. Вы получите по холодной куропатке. Динни, что ты решила насчёт Алена? Он такой интересный, а завтра у него кончается отпуск.– Ничего я не решила, тётя Эм.– Вот это и плохо. Нет, Блор, мне дайте морковь. Ты не намерена выйти за него замуж? Я слышала, у него есть перспективы. Какое-то наследство в Уилтшире. Дело в верховном суде. Он является сюда и не даёт мне покоя разговорами о тебе.Под взглядом Клер Динни оцепенела. Вилка её повисла в воздухе.– Если ты не примешь мер, он добьётся перевода в Китай и женится на дочке судового казначея. Говорят, в Гонконге таких полно. Да, мой портулак погиб – Босуэл и Джонсон полили его фекальным раствором. Они совершенно лишены обоняния. Знаешь, что они однажды сделали?– Нет, тётя Эм.– Заразили сенной лихорадкой моего племенного кролика – чихнули над клеткой, и бедняжка издох. Я предупредила их об увольнении, но они не ушли. И не уходят, представляешь себе! А ты собираешься осупружиться. Клер?– Тётя Эм, что за выражение?– Я нахожу его довольно приятным. Оно так часто попадается в этих невоспитанных газетах. Итак, ты собираешься замуж?– Конечно, нет.– Почему? У тебя нет времени? Нет, всё-таки не люблю морковь – она такая однообразная. Но у вашегго дяди сейчас такой период… Я должна быть предусмотрительна. По существу, ему уже пора выйти из него.– Он и вышел, тётя Эм. Дяде Лоренсу – шестьдесят девять. Разве вы не знали?– Он ещё не подаёт никаких признаков. Блор!– Да, миледи.– Можете идти.– Да, миледи.Когда дверь закрылась, леди Монт сказала:– Есть некоторые темы, которых при Блоре нельзя касаться, – противозачаточные меры, ваш дядя и прочее. Бедная киска!Она поднялась, подошла к окну и сбросила кошку на цветочную клумбу.– Как любовно к ней относится Блор! – шепнула Динни сестре.– Мужчины, – объявила леди Монт, возвращаясь, – сбиваются с пути и в сорок пять, и в шестьдесят пять, и ещё не знаю когда. Я никогда не сбивалась с истинного пути, но мы думали об этом с пастором.– Он теперь очень одинок, тётя?– Нет, – отрезала тётя Эм. – Он развлекается. Он очень часто заходит к нам.– Вот было бы замечательно, если бы о вас начали сплетничать!– Динни!– Дяде Лоренсу это понравилось бы.Леди Монт впала в оцепенение.– Где Блор? – воскликнула она. – Я всё-таки съем блинчик.– Вы отослали Блора.– Ах да!– Позвонить, тётя Эм? – предложила Клер. – Кнопка как раз под моим стулом.– Я поместила её там из-за твоего дяди. Он пытался мне читать "Путешествия Гулливера". А это непристойно.– Меньше, чем Рабле или даже Вольтер.– Как! Ты читаешь непристойные книги?– Но это же классики.– Есть ещё какая-то книга – «Ахиллес» – или что-то в этом роде. Твой дядя купил её в Париже, но в Дувре её отобрали. Ты читала?– Нет, – сказала Динни.– Я читала, – вмешалась Клер.– Не следовало бы, судя по тому, что мне рассказывал твой дядя.– Ну, сейчас все все читают, тётя. Это не имеет никакого значения.Леди Монт поочерёдно окинула взором племянниц и глубокомысленно заметила:– Но ведь есть же библия. Блор!– Да, миледи?– Кофе подайте в холл к тигру, Блор. И подбросьте что-нибудь в камин для запаха. Где моё виши?Леди Монт выпила свой стакан виши, и все поднялись.– Просто как в сказке! – шепнула Клер на ухо Динни.– Что вы предпринимаете насчёт Хьюберта? – спросила леди Монт, усаживаясь у камина в холле.– Обливаемся холодным потом, тётя.– Я велела Уилмет поговорить с Хен. Вы же знаете, она встречается с особами королевской фамилии. Существует, наконец, авиация. Почему он не улетит?– Сэр Лоренс внёс за него залог.– Лоренс не будет возражать. Мы можем обойтись без Джеймса – у него аденоиды – и нанять одного садовника вместо Босуэла и Джонсона.– Но Хьюберт будет возражать.– Люблю Хьюберта, – объявила леди Монт. – Он женился слишком быстро… Сейчас запахнет.Появился Блор с кофейницей и папиросами. За ним шествовал Джеймс с кипарисовым поленом. Наступила благоговейная тишина – леди Монт заваривала кофе.– Сколько сахару, Динни?– Две ложечки, пожалуйста.– Я кладу себе три. Знаю, знаю – от этого полнеют. Тебе, Клер?– Одну.Девушки отхлебнули. Клер охнула:– Потрясающе!– О да! Тётя Эм, а ведь у вас кофе несравнимо лучше, чем у других.– Ты права, – сказала тётка. – Я так рада за несчастного Ферза: в конце концов, он мог вас просто покусать. Теперь Эдриен женится на ней. Это так отрадно.– Это будет не так скоро, тётя Эм. Дядя Эдриен едет в Америку.– Зачем?– Мы все считаем, что так лучше всего. Он сам – тоже.– Когда он вознесётся на небо, с ним надо отправить провожатого, иначе он не попадёт в рай, – сказала леди Монт.– Ну, уж ему-то там уготовано место.– Это ещё вопрос. В прошлое воскресенье пастор произнёс проповедь на эту тему.– Он хорошо говорит?– Как тебе сказать? Приятно.– По-моему, проповеди ему писала Джин.– Пожалуй. В них была изюминка. От кого я подхватила это слово?– Наверное, от Майкла, тётя.– Он вечно нахватается всякой всячины. Пастор сказал, что мы должны уметь отрешаться от себя. Он часто приходит сюда позавтракать.– Чтобы вкусно поесть?– Да.– Сколько он весит, тётя Эм?– Без одежды – не знаю.– А в одежде?– О, страшно много! Он собирается писать книгу.– О чём?– О Тесбери. У них была в роду дама, – правда, не Тесбери, а Фицхерберт, которую все уже похоронили, а она оказалась во Франции. Был ещё один – он участвовал в сражении при Спагетти – нет, другое слово. Я всегда вспоминаю о нём, если Огюстина подаёт слишком жирный суп.– При Наварине. А он действительно сражался?– Да, хотя кое-кто утверждает противное. Пастор собирается это выяснить. Потом был ещё один – ему отсекли голову, и он не позаботился упомянуть об этом в хрониках. Но наш пастор раскопал эту историю.– В чьё царствование это случилось?– Я не могу запоминать все царствования, Динни. При Эдуарде Шестом или Эдуарде Четвёртом – почём я знаю… Он был сторонник Красной розы. Затем был ещё какой-то, который женился на одной из наших. Его звали Роланд или в этом роде. Он натворил что-то страшное, и у него отобрали землю. Он не признал короля главой церкви. Что это значит?– При государе-протестанте это значило, что он католик.– Сначала сожгли его дом. О нём упоминается в "Mercurius rusticus" Сельский Меркурий" (лат.).

или в какой-то другой книгге. Пастор утверждает, что его у нас очень любили. Не помню, что было сперва – то ли дважды сожгли его дом, то ли ограбили. Там был ещё ров с водой. Есть даже список всего, что взяли.– Как интересно!– Варенье, и серебро, и цыплят, и белье, и даже зонтик или что-то смешное в этом роде.– Когда всё это было, тётя?– Во время гражданской войны. Он был роялистом. Вспомнила – этого звали не Роланд, а по-другому. Её звали Элизабет, как тебя, Динни. История повторяется.Динни смотрела на полено в камине.– Потом был ещё последний в роду адмирал при Вильгельме Четвёртом, который умер пьяным. Не Вильгельм, а он. Пастор это отрицает. Он и пишет для того, чтобы это опровергнуть. Он говорит, что адмирал прозяб и выпил от простуды рому, а организм не сработал. Где я подхватила это слово?– Я иногда употребляю его, тётя.– Ну, конечно. Так что у него целая масса выдающихся предков, не считая всяких обыкновенных, и они восходят прямо к Эдуарду Проповеднику или кому-то ещё. Пастор хочет доказать, что Тесбери древнее нас. Какая нелепость!– Не волнуйтесь, милая тётя! – замурлыкала Клер. – Ну кто станет это читать?– Не скажи. Он просто любит разыгрывать сноба – это его поддерживает. А, вот и Ален! Клер, ты видела мой портулак? Не пойти ли нам посмотреть?– Тётя Эм, вы бесстыдница, – шепнула Динни ей на ухо. – И потом, это ни к чему.– Помнишь, что нам твердили по утрам в детстве? Час терпеть – век жить. Клер, подожди, я возьму шляпу.– Итак, ваш отпуск кончен, Ален? – спросила Динни, оставшись наедине с молодым человеком. – Куда вас направляют?– В Портсмут.– Это хорошо?– Могло быть хуже. Динни, я хочу поговорить с вами о Хьюберте. Если дело плохо обернётся в суде, что тогда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41