– Невероятно!– Правда часто бывает невероятной.– Она меня очень ненавидит?– За что ей вас ненавидеть?– Ваш дядя Эдриен… Что между ними? И не уверяйте, что ничего.– Мой дядя боготворит её, – невозмутимо ответила Динни. – Поэтому они только друзья.– Только друзья?– Только.– Это всё, что вы знаете?– Я знаю это наверняка.Ферз вздохнул.– Вы славная. Как бы вы поступили на моём месте?На Динни опять навалилось беспощадное сознание своей ответственности.– Думаю, что поступила бы так, как захочет Диана.– Как?– Не знаю. Пожалуй, она сама тоже не знает.Ферз отошёл к окну, затем вернулся обратно.– Я обязан что-то сделать для таких горемык, как я.– Что? – встревоженно воскликнула Динни.– Мне ведь ещё повезло. Другого бы просто зарегистрировали и упрятали подальше, не считаясь с его желаниями. Будь я беден, такая лечебница оказалась бы нам не по карману. Там тоже достаточно ужасно, но всё-таки в тысячу раз лучше, чем в обычном заведении. Я расспрашивал моего служителя, – он работал в нескольких.Ферз замолчал, и Динни вспомнила слова дяди: "Он против чего-нибудь восстанет, и это вернёт его к прежнему состоянию".Неожиданно Ферз заговорил снова:– Взялись бы вы ухаживать за умалишёнными, будь у вас возможность получить другую работу? Нет, не взялись бы – ни вы, ни никто, у кого есть нервы и сердце. Святой, может быть, и взялся бы, но где же набрать столько святых? Нет, чтобы ухаживать за нами, вы должны быть железной и толстокожей, должны забыть о жалости и нервах. У кого есть нервы, тот ещё хуже толстокожих, потому что выходит из себя, а это отражается на нас. Это какой-то порочный круг! Боже мой, уж я ли не искал из него выхода! А тут ещё деньги. Ни одного человека с деньгами нельзя отправлять ни в одно из подобных мест. Никогда, ни за что! Устраивайте ему тюрьму дома – какнибудь, где-нибудь! Не знай я, что могу в любое время уйти, не цепляйся я за эту мысль в самые жуткие минуты, меня бы здесь не было, я давно бы стал буйным. Господи, да я бы конечно стал буйным! Деньги! А у многих ли они есть? От силы у пяти из ста. А остальные девяносто пять несчастных заперты – добром или силком, а заперты. Плевать мне на то, что это научные, что это полезные учреждения! Сумасшедший дом – это всегда смерть заживо. Иначе и быть не может. Кто на воле, тот считает нас всё равно что мёртвыми. Так кому какое дело до помешанных! Вот что кроется за научными методами лечения! Мы непристойны, мы больше не люди. Старое представление о безумии не умерло, мисс Черрел. Мы – позор семьи, мы – отщепенцы. Значит, надо упрятать нас подальше, – пусть мы хоть провалимся! – но сделать это гуманно – ведь сейчас двадцатый век. А вы попробуйте сделать это гуманно! Не выйдет! Так что остаётся одно – подлакировать картину. Больше ничего не поделаешь, поверьте моему слову, моему мужскому слову. Я-то знаю.Динни слушала оцепенев. Вдруг Ферз рассмеялся.– Но мы не мертвецы, вот в чём несчастье, – мы не мертвецы! Если мы хотя бы могли умереть! Все эти мученики – не мертвецы: они по-своему способны страдать – так же, как вы, сильнее, чем вы. Мне ли не знать? А где лекарство?Ферз схватился за голову.– Как замечательно было бы его найти! – сочувственно вставила Динни.Он удивлённо взглянул на неё:– Лекарство? Погуще развести лак – вот и всё, что мы делаем и будем делать.У Динни так и просилось на язык: "А тогда зачем же убиваться?" – но она сдержалась и сказала только:– Может быть, вы и найдёте лекарство, но это требует терпения и спокойствия.Ферз расхохотался.– Я, наверно, до смерти надоел вам.Динни незаметно выскользнула из комнаты. XXIII Ресторан "Пьемонт", это прибежище людей, которые все знают, был полон всезнающими людьми: одни из них уже успели насытиться, другие только начинали насыщаться. Они тянулись друг к другу, словно еда была звеном, соединяющим их души, и сидели по двое, а порой и вчетвером и впятером. Лишь кое-где попадались отшельники, пребывавшие в дурном настроении и мрачно поглядывавшие вокруг поверх длинных сигар. Между столиками носились проворные худощавые официанты, и на лицах их было написано неестественное напряжение – следствие перегрузки памяти. Лорд Саксенден и Джин, сидевшие в углу со стороны входа, успели съесть омара, выпить полбутылки рейнвейна и поболтать о всякой всячине, прежде чем она медленно отвела глаза от опустошённой клешни, подняла их на пэра и спросила:– Итак, лорд Саксенден?Он перехватил этот брошенный из-под густых ресниц взгляд, и глаза его слегка выпучились.– Недурной омар, а? – спросил он.– Потрясающий.– Я всегда захожу сюда, когда хочу вкусно поесть. Официант, вы собираетесь подать нам куропатку?– Да, милорд.– Так поторопитесь. Попробуйте рейнвейн, мисс Тесбери, вы ничего не пьёте.Джин подняла свой зеленоватый бокал:– Вчера я стала миссис Хьюберт Черрел. Об этом напечатано в газетах.Щеки лорда Саксендена чуть-чуть надулись, – он раздумывал: "В какой мере это касается меня? Интереснее эта юная леди, когда она свободна или когда она замужем?"– Вы не теряете времени, – сказал он и взглянул на неё так пристально, словно его глаза искали доказательств тому, что её положение изменилось. – Знай я об этом, я не осмелился бы пригласить вас позавтракать без мужа.– Благодарю вас, он сейчас будет здесь, – ответила Джин и взглянула из-под ресниц на пэра, глубокомысленно осушавшего свой бокал. – Есть у вас новости для меня?– Я видел Уолтера.– Какого Уолтера?– Министра внутренних дел.– Это ужасно мило с вашей стороны!– Да, ужасно. Терпеть его не могу. Не будь волос, голова у него была бы форменное яйцо.– Что он сказал?– Юная леди, никто ни в одном официальном учреждении никогда ничего вам не скажет. Там не говорят, а "продумывают вопрос". Так и подобает власти.– Но он, разумеется, прислушается к тому, что вы говорите. Что же вы сказали?Ледяные глаза лорда Саксендена, казалось, ответили: "Ну, знаете, это уж слишком!" Но Джин улыбнулась, и они постепенно оттаяли.– Вы самая непосредственная девушка, с какой я сталкивался. По существу, я сказал ему: "Уолтер, прекрати это!"– Как чудесно!– Ему это не понравилось. Он, видите ли, поборник законности.– Можно мне повидаться с ним?Лорд Саксенден расхохотался. Он смеялся, как человек, нашедший нечто очень драгоценное.Джин выждала, пока он успокоится, и сказала:– Итак, я еду к нему.Последовавшую за этим паузу заполнила куропатка.– Послушайте, – неожиданно начал лорд Саксенден, – если уж вы действительно решили это сделать, то есть один человек, который может устроить вам встречу. Это Бобби Ферар. Он работал с Уолтером, когда тот был министром иностранных дел. Я дам вам к нему записку. Сладкого хотите?– Нет, благодарю. Но я бы выпила кофе. А вот и Хьюберт.У входа, выскочив из вращающейся двери-клетки, стоял Хьюберт, отыскивая глазами жену.– Позовите его сюда.Джин пристально посмотрела на мужа. Лицо его прояснилось, и он направился к ним.– Ну и взгляд у вас! – пробормотал лорд Саксенден, поднимаясь. Здравствуйте. Ваша жена – замечательная женщина. Хотите кофе? Здесь недурной бренди.Пэр вынул карточку и написал на ней чётким, аккуратным почерком:"Роберту Феррару, эсквайру, М. И. Д.Уайтхолл.Дорогой Бобби.Примите моего молодого друга миссис Хьюберт Черрел и, если возможно, устройте ей встречу с Уолтером.Саксенден".Затем подал карточку Джин и потребовал счёт.– Хьюберт, покажи лорду Саксендену свой шрам, – распорядилась Джин и, расстегнув манжету, закатала мужу левый рукав. На фоне белой скатерти синевато-багровый рубец выглядел особенно странным и зловещим.– Н-да! – выдавил лорд Саксенден. – Полезный удар!Хьюберт опустил рукав.– Джин вечно вольничает, – проворчал он.Лорд Саксенден уплатил по счёту и предложил Хьюберту сигару:– Простите, мне пора удирать. А вы оставайтесь и допивайте кофе. До свидания, и желаю вам обоим успеха!Он пожал им руки и стал пробираться между столиками. Молодые люди смотрели ему вслед.– Странно! Деликатность, насколько мне известно, не относится к числу его слабостей, – удивился Хьюберт. – Ну как. Джин?– Что означает М.И.Д.?– Министерство иностранных дел, моя провинциалочка.– Допивай бренди, и едем к этому человеку.У подъезда молодожёнов окликнули:– Кого я вижу! Капитан! Мисс Тесбери!– Моя жена, профессор.Халлорсен сжал им руки:– Ну, не замечательно ли? У меня в кармане каблограмма, капитан. Она вполне заменит свадебный подарок.Через плечо Хьюберта Джин прочла:"Реабилитирующие показания Мануэля высылаем почтой тчк Американское консульство Ла Пас".– Великолепно, профессор. Не хотите ли зайти с нами в министерство иностранных дел? Мы должны повидаться с одним человеком насчёт Хьюберта.– Что за вопрос! Но я не люблю терять время. Возьмём машину.Сидя в такси напротив молодых, Халлорсен весь излучал изумление и благожелательность.– Вы действовали с потрясающей быстротой, капитан!– Это всё Джин.– О да, – сказал Халлорсен, как будто её и не было в машине, – когда я встретился с ней в Липпингхолле, я сразу увидел, что она – энергичная особа. Ваша сестра довольна?– Довольна она. Джин?– Надеюсь.– Замечательная юная леди! Знаете, в низких зданиях есть что-то приятное. Ваш Уайтхолл вызывает у меня симпатию. Чем больше солнца и звёзд можно увидеть с улицы, тем выше моральный уровень народа. Вы венчались в цилиндре, капитан?– Нет, так, как сейчас.– Жаль. В нём есть что-то забавное: он похож на символ проигранного дела, водружённый вам на голову. Вы, кажется, тоже из старинной семьи, миссис Черрел? В таких семьях у вас принято из поколения в поколение служить своей стране. Это очень достойный обычай, капитан.– Я над этим не задумывался.– В Липпингхолле я беседовал с вашим братом, мэм. Он рассказал, что у вас в семье испокон веков кто-нибудь обязательно служит во флоте. А у вас, капитан, – в армии. Я верю в наследственность. Это и есть министерство иностранных дел?Халлорсен взглянул на часы.– Интересно, на месте ли этот парень? У меня сложилось впечатление, что такие люди всю свою работу делают за едой. Пойдём-ка лучше в парк и до трёх посмотрим на уток.– Я только занесу ему эту карточку, – сказала Джин.Вскоре она вернулась:– Его ждут с минуты на минуту.– Значит, он явится не раньше чем через полчаса, – заметил Халлорсен. – Там есть одна утка. Я хотел бы слышать ваше мнение о ней, капитан.Пересекая широкую дорожку, ведущую к пруду, они чуть не стали жертвой неожиданного столкновения двух автомобилей, водители которых растерялись в непривычной обстановке. Хьюберт судорожно прижал к себе Джин. Лицо его побелело под загаром. Машины разъехались. Халлорсен, успевший схватить Джин за другую руку, сказал, нарочито растягивая слова:– Ещё немного, и дело кончилось бы плохо.Джин промолчала.– Я иногда спрашиваю себя, – снова заговорил американец, когда они подошли к уткам, – окупается ли скорость теми деньгами, которые мы на ней зарабатываем. Что вы думаете, капитан?Хьюберт пожал плечами:– Число часов, которые мы теряем, разъезжая в автомобилях вместо поезда, в общем равно тому, которое мы выигрываем с их помощью.– Верно, – согласился Халлорсен. – Самолёты – вот что реально экономит время.– Сначала подведите окончательный итог, а потом уж расхваливайте их.– Вы правы, капитан. Мы держим курс прямиком в ад. Следующая война дорого обойдётся тем, кто примет в ней участие. Допустим, Франция сцепится с Италией. Не пройдёт и двух недель, как не останется ни Рима, ни Парижа, ни Флоренции, ни Венеции, ни Лиона, ни Марселя. Они превратятся в заражённые пустыни. А флот и армия, может быть, не успеют даже открыть огонь.– Да. Все правительства это знают. Я – военный, но я не понимаю, зачем они продолжают тратить сотни миллионов на солдат и матросов, которых, видимо, никогда не пустят в дело. Если жизненные центры страны разрушены, армией и флотом управлять нельзя. Сколько продержатся Италия и Франция, если подвергнуть газовой атаке все их большие города? Англия и Германия не протянули бы и недели.– Ваш дядя, хранитель музея, уверял меня, что при современных темпах человек снова быстро опустится до уровня рыбы.– Рыбы? Каким образом?– Очень просто: двигаясь по эволюционной лестнице в обратном направлении – млекопитающие, птицы, пресмыкающиеся, рыбы. Мы скоро станем птицами, в результате этого начнём пресмыкаться и ползать и кончим где-нибудь в море, когда суша станет необитаемой.– Почему бы не закрыть воздух для войны?– А как его закроешь? – вставила Джин. – Государства не доверяют друг другу. Кроме того, Америка и Россия не входят в Лигу наций.– Мы-то, американцы, согласились бы войти. Но наш сенат, пожалуй, заартачится.– Сенат у вас, кажется, вечный камень преткновения, – проворчал Хьюберт.– Такой же, каким была ваша палата лордов, пока её не отхлестали в тысяча девятьсот десятом. Вот эта утка.Халлорсен указал на редкую птицу. Хьюберт долго рассматривал её.– Я стрелял таких в Индии. Это… Забыл, как её называют. Идёмте. До неё можно дотянуться с мостков. Подержу в руках – тогда вспомню.– Нет, нет, – запротестовала Джин. – Сейчас четверть четвёртого. Он, наверно, уже на месте.И, не определив породу утки, они возвратились в министерство иностранных дел.Манера Бобби Феррара здороваться пользовалась широкой известностью. Он вздёргивал руку антагониста кверху и оставлял её висеть в воздухе. Не успела Джин водворить свою руку на место, как сейчас же приступила к делу:– Вам известна эта история с выдачей, мистер Феррар?Бобби Феррар кивнул.– Вот профессор Халлорсен, который был главой экспедиции. Угодно вам взглянуть на шрам моего мужа?– Очень, – сквозь зубы процедил Бобби Феррар.– Покажи, Хьюберт.Хьюберт со страдальческим видом вновь обнажил руку.– Удивительно! – объявил Бобби Феррар. – Я же говорил Уолтеру…– Вы виделись с ним?– Сэр Лоренс просил меня об этом.– А что сказал Уол… министр внутренних дел?– Ничего. Он видел Бантама, а Бантама он не любит и поэтому отдал распоряжение на Боу-стрит.– Вот как! Значит ли это, что будет выписан ордер на арест?Бобби Феррар, погруженный в созерцание своих ногтей, кивнул.Молодожёны посмотрели друг на друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41