"Этой девице от меня что-то нужно".Динни внезапно почувствовала, что ходит по краю пропасти.– Надеюсь, – заговорила она, – что, прочитав книгу профессора Халлорсена, вы прочтёте затем и дневник моего брата.– Никогда ничего не читаю, – изрёк лорд Саксенден. – Нет времени.Впрочем, теперь припоминаю. Боливия… Он кого-то застрелил – не так ли? – и растерял транспорт.– Он вынужден был застрелить человека, который покушался на его жизнь, а двоих ему пришлось наказать плетьми за жестокое обращение с мулами. Тогда все, кроме троих, сбежали и увели с собой мулов. Он был один белый на целую шайку индейцев-полукровок.И, вспомнив совет сэра Лоренса: "Смотри на него боттичеллиевским взглядом, Динни", – она пристально посмотрела в холодные, проницательные глаза Саксендена.– Не разрешите ли мне прочесть вам отрывки из дневника?– Отчего же! Если найдётся время…– Когда?– Как насчёт вечера? Завтра после охоты я должен уехать.– В любое время, какое вас устроит, – бесстрашно объявила Динни.– До обеда случай не представится. Я должен написать несколько срочных писем.– Я могу лечь и попозже.Динни перехватила взгляд, которым Саксенден окинул её.– Посмотрим, – отрывисто бросил он.В этот момент к ним присоединились остальные охотники.Динни уклонилась от участия в заключительной сцене охоты и отправилась домой одна. Ей было присуще чувство юмора, и она не могла не смеяться над своим положением, хотя прекрасно понимала, насколько оно затруднительно. Было совершенно ясно, что дневник не произведёт желаемого впечатления, пока лорд Саксенден не уверится, что за согласие послушать Отрывки из тетради он кое-что получит. И ещё острее, чем раньше, Динни поняла, как трудно что-то дать и в то же время не дать.Стая лесных голубей, вспугнутых девушкой, поднялась левее тропинки и полетела к роще, тянувшейся вдоль реки. Свет стал неярким и ровным, вечерний шум наполнил посвежевший простор. Лучи заходящего солнца золотили жнивье; листья, чуть тронутые желтизной, потемнели; где-то внизу, за каймой деревьев, сверкала синяя лента реки. В воздухе стоял влажный, немного терпкий аромат ранней осени, к которому примешивался запах дыма, уже заклубившегося над трубами коттеджей. Мирный час, мирный вечер!Какие места из дневника следует прочитать? Динни колебалась. Перед ней стояло лицо Саксендена. Как он процедил: "А, ваш брат!" Это жестокий, расчётливый, чуждый всякой сентиментальности характер. Динни вспомнились слова сэра Лоренса: "Ещё бы, дорогая!.. Ценнейшие ребята!" На днях она прочла мемуары человека, который всю войну мыслил только комбинациями и цифрами и после недолгих усилий приучил себя не думать о страданиях, стоящих за этими комбинациями и цифрами. Одушевлённый одним желанием – выиграть войну, он, казалось, никогда не вспоминал о чисто человеческой её стороне и, – Динни была в этом уверена, – не смог бы её себе представить, даже если бы захотел. Ценнейший парень! Она не забыла, как дрожат губы Хьюберта, когда он рассказывает о "кабинетных стратегах" – о тех, кто наслаждался войной, как увлекательной игрою комбинаций и цифр, кто упивался сознанием своей осведомлённости, придававшей этим людям небывалую значительность. Ценнейшие ребята! Ей вспомнилось одно место из другой недавно прочитанной ею книги. Там говорилось о тех, кто руководит так называемым прогрессом; кто сидит в банках, муниципалитетах, министерствах, играя комбинациями и цифрами и не обращая внимания на плоть и кровь людскую – за исключением своей собственной, разумеется; кто, набросав несколько строк на клочке бумаги, вызывает к жизни огромные предприятия и приказывает окружающим: "Сделайте то-то и то-то, да смотрите, чёрт побери, сделайте хорошо!" О людях в цилиндрах на шёлковой подкладке и брюках-гольф, о людях, которые распоряжаются факториями в тропиках, копями, универсальными магазинами, строительством железных дорог, концессиями – и тут, и там, и повсюду. Ценнейшие ребята! Жизнерадостные, здоровые, упитанные, неумолимые люди с ледяными глазами. Они присутствуют на всех обедах, они всегда все знают, их никогда не заботит цена человеческих чувств и человеческой жизни. "И всё же, – успокаивала себя Динни, – они, должно быть, действительно ценные люди: без них у нас не было бы ни каучука, ни угля, ни жемчуга, ни железных дорог, ни биржи, ни войн, ни побед!" Она подумала о Халлорсене. Этот по крайней мере трудится и терпит лишения ради своих идей, чего-то добивается сам, а не сидит дома, всегда все зная, поедая ветчину, стреляя зайцев и распоряжаясь Другими.Динни вошла в пределы поместья и остановилась у площадки для крокета. Как раз в эту минуту тётя Уилмет и леди Хенриет опять разошлись во мнениях. Они апеллировали к ней:– Правильно ведь, Динни?– Нет. Если шары коснулись друг друга, надо просто продолжать игру, и вы, милая тётя, не должны трогать шар леди Хенриет, когда бьёте по своему.– Я же ей говорила, – вставила леди Хенриет.– Как же, как же, вы это говорили, Хен. В хорошенькое положение я попала! Но я всё-таки не согласна.С этими словами тётя Уилмет вогнала шар в ворота, сдвинув на несколько дюймов шар партнёрши.– Ну, не бессовестная ли женщина! – простонала леди Хенриет, и Динни немедленно оценила огромные практические преимущества, скрытые в формуле: "Но я всё-таки не согласна".– Вы прямо Железный герцог, тётя, – сказала девушка. – Разве что чертыхаетесь реже.– Вовсе не реже, – возразила леди Хенриет. – У неё ужасный жаргон.– Играйте, Хен! – отозвалась польщённая тётя Уилмет.Динни рассталась с ними и пошла к дому.Переодевшись, она постучала в комнату Флёр.Горничная её тётки машинкой подстригала Флёр шею, а Майкл стоял на пороге туалетной, держа на вытянутых руках свой белый галстук.Флёр обернулась:– Хэлло, Динни! Входите и садитесь. Достаточно, благодарю вас, Пауэре. Иди сюда, Майкл.Горничная исчезла. Майкл приблизился к жене, чтобы та завязала ему галстук.– Готово, – бросила Флёр и, взглянув на Динни, прибавила: – Вы насчёт Саксендена?– Да. Вечером буду читать ему отрывки из дневника Хьюберта. Вопрос в одном: где найти место, подобающее моей юности и…– Невинности? Ну, нет, Динни: невинной вы никогда не будете. Верно.Майкл?Майкл ухмыльнулся:– Невинной – никогда, добродетельной – неизменно. Ты ещё в детстве, Динни, была многоопытным ангелочком. Ты выглядела так, словно удивлена, почему у тебя нет крылышек. Вид у тебя был вдумчивый, – вот точное слово.– Вероятно, я удивлялась, зачем ты мне их оторвал.– Тебе следовало бы носить панталончики и гоняться за бабочками, как две девчурки Гейнсборо в Национальной галерее.– Довольно любезничать, – перебила мужа Флёр. – Гонг уже ударил. Можете воспользоваться моей маленькой гостиной. Если стукнете в стену, Майкл выйдет к вам с ботинком в руках, как будто пугает крыс.– Отлично, – согласилась Динни, – но я уверена, что он окажется сущим ягнёнком.– Это ещё вопрос, – возразил Майкл. – В нём есть что-то от козла.– Вот эта дверь, – сказала Флёр, когда они вышли из спальни. Cabinet particulier Отдельный кабинет (франц.).

. Желаю успеха! X Динни сидела между Халлорсеном и молодым Тесбери. Наискось от неё, во главе стола – её тётка и лорд Саксенден с Джин Тесбери по правую руку. "Тигрица, конечно, но до чего ж хороша!" Смуглая кожа, удлинённое лицо и чудесные глаза девушки совершенно очаровали Динни. Они, видимо, очаровали и лорда Саксендена. Лицо его стало ещё краснее и благожелательнее, чем доводилось до сих пор видеть Динни. Он был так внимателен к Джин, что леди Монт пришлось целиком посвятить себя выслушиванию резкостей Бентуорта. "Последний из помещиков" в качестве личности ещё более выдающейся, чем Саксенден, настолько выдающейся, чтобы отказаться от пэрства, по праву старшинства восседал слева от хозяйки. Рядом с ним Флёр занимала Халлорсена, так что Динни сразу же попала под обстрел со стороны молодого Тесбери. Он говорил непринуждённо, прямо, искренне, как человек, ещё не пресытившийся обществом женщин, и открыто выказывал девушке то, что Динни про себя назвала "непритворным восхищением". Это не помешало ей несколько раз устремлять взгляд на его сестру и впадать в состояние, которое он квалифицировал как мечтательность.– Ну, что вы о ней скажете? – спросил моряк.– Обворожительная.– Я, разумеется, передам ей это, но она и бровью не поведёт. Сестра самая трезвая женщина на свете. Она, кажется, не без успеха обольщает своего соседа. Кто он?– Лорд Саксенден.– Ого! А кто этот Джон Буль на углу стола, поближе к нам?– Уилфрид Бентуорт, по прозвищу Помещик.– А рядом с вами – тот, что разговаривает с миссис Майкл?– Профессор Халлорсен из Америки.– Интересный парень!– Да, все говорят, – сухо отрезала Динни.– А вы не находите?– Мужчина не должен быть таким интересным.– Счастлив слышать это от вас.– Почему?– Потому что тогда у неинтересных тоже появляются шансы.– О! Часто вам удаётся выпускать такие торпеды?– Поверьте, я страшно рад, что наконец встретил вас.– Наконец? Ещё вчера вы обо мне даже не слыхали.– Это верно. Тем не менее вы – мой идеал.– Боже правый! У вас во флоте все такие?– Да. Первое, чему нас обучают, – это мгновенно принимать решение.– Мистер Тесбери…– Ален.– Я начинаю понимать, почему у моряков жены в каждом порту.– У меня не было ни одной, – серьёзно возразил молодой Тесбери. – Вы первая, на которой я хотел бы жениться.– О! Или вернее сказать – ого!– Что поделаешь! Моряку приходится быть напористым. Если увидел то, что тебе нужно, бери сразу. Ведь у нас так мало времени.Динни рассмеялась.– Сколько вам лет?– Двадцать восемь.– Значит, под Зеебрюгге не были?– Был.– Вижу. Вы привыкли швартоваться с хода.– И взлетать за это на воздух.Взгляд девушки потеплел.– Сейчас я сцеплюсь со своим врагом.– С врагом? Могу я чем-нибудь вам помочь?– Нет. Смерть его мне не нужна – пусть сначала выполнит то, чего я хочу.– Очень жаль. Он кажется мне опасным.– Займитесь миссис Чарлз Масхем, – шепнула Динни и повернулась к Халлорсену, который почтительно, словно она спустилась к нему с небес, воскликнул:– Мисс Черрел!– Я слышала, что вы потрясающе стреляете, профессор.– Что вы! Я не привык к таким птицам, как ваши, – они сами подвёртываются под выстрел. Со временем, даст бог, освоюсь. Как бы то ни было, это полезный для меня опыт.– Парк вам понравился?– Ещё бы! Находиться там же, где и вы, большая удача, мисс Черрел, и я её глубоко ценю."Обстрел с двух сторон!" – подумала Динни и в упор спросила:– Вы уже решили, как исправить зло, причинённое вами моему брату?Халлорсен понизил голос:– Я восхищён вами, мисс Черрел, и сделаю всё, что вы прикажете. Если хотите, напишу в ваши газеты и возьму назад обвинения, которые выдвинул в книге.– А что вы потребуете взамен, профессор Халлорсен?– Ничего – кроме вашего расположения, разумеется.– Брат дал мне свой дневник. Он согласен опубликовать его.– Если так вам будет легче, публикуйте.– Интересно, поймёте ли вы когда-нибудь друг друга?– Полагаю, что нет.– Странно. Ведь вас, белых, там было всего четверо. Могу я узнать, что именно так раздражало вас в моём брате?– Если я отвечу, вы используете это против меня же.– О нет, я умею быть справедливой.– Ну что ж, извольте. Во-первых, я нашёл, что у вашего брата предвзятое мнение о слишком многих вещах и что менять его он не собирается. Мы находились в стране, которой никто из нас не знал, среди дикарейиндейцев и людей, едва тронутых цивилизацией. Но капитан хотел, чтобы всё шло так, как у вас в Англии. Он придерживался определённых правил и от других требовал того же. Честное слово, дай мы ему волю, он стал бы переодеваться к обеду.– Я полагаю, вам не следует забывать, – возразила чуточку растерявшаяся Динни, – что мы, англичане, давно доказали, насколько важна внешняя форма. Мы преуспевали в любой дикой и дальней стране именно потому, что и там оставались англичанами. Читая дневник, я поняла, в чём причина неудачи брата. Он недостаточно твердолоб.– Конечно, он не из породы ваших Джонов Булей вроде лорда Саксендена или мистера Бентуорта, – Халлорсен кивком указал на конец стола. – Будь он таким, мы скорее бы нашли общий язык. Нет, он предельно сдержан и умеет скрывать свои эмоции. Они снедают его изнутри. Он похож на кровного скакуна, которого запрягли в телегу. Если не ошибаюсь, мисс Черрел, вы принадлежите к очень старому роду?– К старому, но ещё не впавшему в детство.Динни увидела, как взгляд Халлорсена оторвался от неё, остановился на Эдриене, сидевшем напротив, перешёл на тётю Уилмет, затем на леди Монт.– О старинных родах я с удовольствием побеседовал бы с вашим дядей, хранителем музея, – сказал американец.– Что ещё не понравилось вам в моём брате?– Он дал мне почувствовать, что я здоровенный, неотёсанный чурбан.Брови Динни приподнялись.– Мы попали, – продолжал Халлорсен, – в дьявольскую, – прошу прощенья! – в первобытную страну. Так вот, я и сам стал первобытным, чтобы устоять в борьбе с нею и победить. А он не захотел.– А может быть, не мог? Не кажется ли вам, что вся беда в другом: вы – американец, он – англичанин. Сознайтесь, профессор, что мы, англичане, вам не нравимся.Халлорсен рассмеялся.– Вы-то мне ужасно нравитесь.– Благодарю вас, но из каждого правила…Халлорсен насупился:– Мне, видите ли, просто не нравится, когда люди напускают на себя превосходство, в которое я не верю.– Разве мы одни это делаем? А французы?– Мисс Черрел, если бы я был орангутангом, мне было бы решительно наплевать, считает ли себя шимпанзе выше меня.– Понимаю. Родство в данном случае слишком отдалённое. Но, простите, профессор, что вы скажете о самих американцах? Разве вы не избранный народ? Разве вы сами частенько не заявляете об этом? Поменялись бы вы участью с любым другим народом?– Разумеется, нет.– Что же это, как не то самое напускное превосходство, в которое мы не верим?Халлорсен засмеялся.– Вы меня поймали. Но вопрос всё-таки ещё не исчерпан. В каждом человеке сидит сноб, – согласен. Но мы – народ молодой, у нас нет ни вашей древности, ни ваших традиций. В отличие от вас мы ещё не свыклись с мыслью о своей предызбранности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41