– Странно видеть людей без национальных особенностей, – произнёс генерал.– У них слишком большая страна, сэр. Впрочем, у них есть что-то вроде этого – гордость за свою страну.Генерал кивнул.– Какие тут странные узкие улочки! Я помню, как шёл здесь с отцом от Керзон-стрит до Сент-Джеймского клуба в восемьдесят втором году. Я тогда поступал в Хэрроу. Ничто не изменилось.Так, занятые разговором, который не затрагивал их истинных чувств, они добрались до Маунт-стрит.– Вон тётя Эм. Не говори ей.В нескольких шагах впереди них плыла домой леди Монт. Они нагнали её в ста ярдах от входа.– Кон, – сказала она, – ты похудел.– Я всегда был худым, моя девочка.– Ты прав. Хьюберт, о чём я хотела тебя спросить? Вот, вспомнила!.. Динни говорит, что ты с самой войны не заказывал себе бриджи. Понравилась тебе Джин? Довольно привлекательна, да?– Да, тётя Эм.– Вам не пришлось её выставлять?– За что?– Это ещё вопрос. Впрочем, она никогда меня не терроризировала. Хотите видеть Лоренса? Там у него Вольтер и Свифт. Они никому не нужны, их все давно забыли, но он их любит, потому что они кусаются. Кстати, Хьюберт, а мулы?– Что мулы?– Никак не могу запомнить, кто у них осел – производитель или матка.– Производитель – осел, а матка – кобыла, тётя Эм.– Да, да. И у них не бывает детей. Как удобно! А где Динни?– Где-то здесь, в городе.– Ей пора замуж.– Почему? – удивился генерал.– Ну как же! Хен говорит, что из неё вышла бы замечательная фрейлина, – до того она бескорыстный друг. Это опасно.И, достав из сумочки ключ, леди Монт вставила его в замочную скважину:– Не могу вытащить Лоренса к чаю. А вы будете пить?– Нет, Эм, благодарю.– Идите в библиотеку, он там корпит.Она поцеловала брата и племянника и проплыла к лестнице.– Это что-то загадочное! – услышали они её голос, входя в библиотеку, где сидел сэр Лоренс, обложенный грудами сочинений Вольтера и Свифта: он писал воображаемый диалог между этими серьёзными мужами. Баронет мрачно выслушал генерала.– Я слышал, – сказал он, когда его шурин кончил, – что Халлорсен раскаялся в своих грехах. Работа Динни. Думаю, что нам следует его повидать. Не здесь, конечно, – у нас нет повара: Эм ещё продолжает худеть. Но мы можем пообедать в "Кофейне".Он снял телефонную трубку.– Профессор Халлорсен будет в пять. Ему сейчас же передадут.– Это дело подведомственно скорее министерству иностранных дел, чем полиции, – продолжал сэр Лоренс. – Зайдёмте потолкуем со старым Шропширом. Он должен был хорошо знать вашего отца. Кон, а его племянник Бобби Феррар – самая неподвижная из звёзд министерства иностранных дел. Старый Шропшир всегда дома.Позвонив у дома Феррара, сэр Лоренс спросил:– Можно видеть маркиза, Помметт?– Боюсь, что у него сейчас урок, сэр Лоренс.– Урок? Чего?– Хейнштейна, сэр Лоренс.– Ну, значит, слепой ведёт слепого, и спасти его – доброе дело. Как только выберете подходящий момент, впустите нас, Помметт.– Слушаюсь, сэр Лоренс.– Человеку восемьдесят четыре, а он изучает Эйнштейна! Кто сказал, что аристократия вырождается? Хотел бы я посмотреть на того болвана, который обучает маркиза! Он, видимо, обладает незаурядным даром убеждения, – старого Шропшира не проведёшь.В эту минуту вошёл аскетического вида мужчина с холодными глубокими глазами и малым количеством волос, взял зонтик и шляпу и удалился.– Видали? – спросил сэр Лоренс. – Интересно, сколько он берёт? Эйнштейн ведь всё равно что электрон или витамин, – он непостижим. Это самый явный случай получения денег обманным путём, с каким мне пришлось столкнуться. Пошли.Маркиз Шропшир расхаживал по кабинету и, словно разговаривая сам с собою, оптимистически кивал седобородой головой.– А, молодой Монт! – сказал он. – Видели вы этого человека? Если он предложит давать вам уроки теории Эйнштейна, не соглашайтесь. Он, как и я, не в состоянии объяснить, почему пространство ограничено и в то же время бесконечно.– Но ведь и сам Эйнштейн тоже не в состоянии, маркиз.– Для точных наук я, видимо, слишком стар, – сказал маркиз. – Я велел ему больше не приходить. С кем имею честь?– Мой шурин, генерал сэр Конуэй Черрел, и его сын, капитан Хьюберт Черрел, кавалер ордена "За боевые заслуги". Вы, наверно, помните отца Конуэя, маркиз? Он был послом в Мадриде.– Боже мой, разумеется, помню. Я знаком также с вашим братом Хилери, генерал. Воплощённая энергия! Садитесь же, садитесь, молодой человек! Ваше дело имеет отношение к электричеству?– Не совсем, маркиз. Скорее к выдаче английского подданного.– Вот как!Маркиз поставил ногу на стул, упёрся локтем в колено и опустил голову на руку. И пока генерал рассказывал, он продолжал стоять в этой позе, глядя на Хьюберта, который сидел, сжав губы и потупив глаза. Когда генерал кончил, маркиз спросил:– У вас орден "За боевые заслуги", так, по-моему, сказал ваш дядя? Получили на войне?– Да, сэр.– Сделаю, что смогу. Не разрешите ли взглянуть на шрам?Хьюберт засучил левый рукав, расстегнул манжету и показал руку. Шрам был длинный, блестящий и тянулся от кисти почти до локтя.Маркиз тихонько свистнул сквозь зубы – до сих пор свои.– Вы уцелели чудом, молодой человек.– Да, сэр. Когда он замахнулся, я прикрылся рукой.– А потом?– Отскочил назад и пристрелил его, когда он кинулся на меня снова. Затем потерял сознание.– Вы говорите, этот человек был наказан плетьми за жестокое обращение с мулами?– Он постоянно жестоко обращался с ними.– Постоянно? – переспросил маркиз. – Многие утверждают, что мясоторговцы и члены Зоологического общества постоянно жестоко обращаются с животными, но я не слышал, чтобы их наказывали плетьми. О вкусах не спорят. Дайте подумать, чем я могу вам помочь. Бобби в городе, молодой Монт?– Да, маркиз. Я вчера видел его в "Кофейне".– Я приглашу его к завтраку. Насколько мне помнится, он не позволяет своим детям разводить кроликов и держит пса, который всех кусает. Это добрый знак. Кто любит животных, тот всегда готов отстегать того, кто их не любит. Молодой Монт, прежде чем вы уйдёте, мне хотелось бы знать, что вы думаете об этой вещи?Сняв ногу со стула, маркиз прошёл в угол, взял прислонённую к стене картину и вынес на свет. На полотне с умеренной степенью правдоподобия была изображена нагая девушка.– Стейнвич утверждает, что это не должно дурно повлиять на нравственность, – сказал маркиз, – А если её повесить?Сэр Лоренс вставил в глаз монокль:– «Удлинённая» школа. Следствие сожительства с женщинами соответствующего телосложения. Нет, маркиз, это не может дурно повлиять на нравственность, но может испортить пищеварение: тело – цвета морской воды, волосы – томатные, стиля – никакого. Вы купили её?– Пока что нет. Я слышал, она стоит уйму денег. А вы? Я хотел сказать, вы её не купите?– Для вас, сэр, я готов на что угодно, только не на это. Нет, только не на это, – повторил, попятившись, сэр Лоренс.– Я этого опасался, – заметил маркиз. – А меня уверяют, что она не лишена динамизма. Ничего не поделаешь! Я любил вашего отца, генерал, продолжал он более серьёзным тоном. – Если слово его внука окажется менее весомым, чем слово каких-то метисов – погонщиков мулов, значит, мы достигли такой степени альтруизма в нашей стране, что едва ли выживем. Я извещу вас о том, что ответит мой племянник. До свидания, генерал, до свидания, милый юноша. Шрам у вас жуткий. До свидания, молодой Монт. Вы неисправимы.Спускаясь по лестнице, сэр Лоренс взглянул на часы:– Это отняло у нас двадцать минут. С дорогой, скажем, двадцать пять. Такого темпа не знают и в Америке, а нам ещё, кроме того, чуть не всучили удлинённую девицу. Теперь – в "Кофейню", к Халлорсену.И они двинулись по направлению к Сент-Джеймс-стрит.– Эта улица, – продолжал сэр Лоренс, – Мекка западного мужчины, так же как рю де ла Пе – Мекка западной женщины.Он иронически оглядел спутников. Превосходные образцы англичан! В любой другой стране они стали бы предметом зависти и насмешек. Люди, которые во всей Британской империи работают и предаются исконно британским развлечениям, сотворены более или менее по образу и подобию этих. Над этой породой никогда не заходит солнце. История присмотрелась к ней и решила, что ей суждена долгая жизнь. Сатира мечет в неё стрелы, но они отскакивают, словно от невидимой брони. "Эта порода, – думал баронет, шагает по просторам Времени, ничем не выделяясь, не блистая ни учёностью, ни силой, ни прочими добродетелями, которые ей заменяет бессознательное, но непоколебимое убеждение в своей предызбранности".– Я считаю, что абсолютный центр вселенной – здесь, – сказал сэр Лоренс у дверей "Кофейни". – Другие относят его на Северный полюс, в Рим, на Монмартр. Я же нахожу, что он – в "Кофейне", старейшем и, судя по состоянию умывальника, наихудшем клубе мира. Хотите умыться или отложите омовение до более приятного случая? Договорились. В таком случае присядем и подождём апостола патентованных ванн. Он кажется мне очень энергичным парнем. Жаль, что нельзя устроить матч между ним и маркизом. Я бы поставил на старика.– Вот он, – сказал Хьюберт.В низком холле старейшего клуба мира американец казался особенно высоким.– Сэр Лоренс Монт! – окликнул он. – Здравствуйте, капитан! Генерал сэр Конуэй Черрел? Счастлив познакомиться, генерал. Чем могу служить, джентльмены?Он выслушал рассказ сэра Лоренса со все возраставшей серьёзностью.– Это чересчур! Нет, не могу посидеть с вами. Сейчас же еду к боливийскому послу. Кстати, капитан, у меня сохранился адрес вашего Мануэля. Я телеграфирую нашему консулу в Ла Пас, чтобы тот немедленно сиял с него показания, подтверждающие вашу правоту. Ну кто бы мог предположить, что получится такая чертовщина! Прошу прощения, джентльмены, но я не успокоюсь, пока не отправлю телеграмму.Сделав общий поклон, Халлорсен удалился. Трое англичан снова сели.– Старику Шропширу нельзя зевать: он того и гляди его обгонимсказал сэр Лоренс.– Так это и есть Халлорсен? Интересный мужчина! – заметил генерал.Хьюберт помолчал. Он был растроган. XVII Встревоженные и притихшие девушки вели машину к приходу святого Августина в Лугах.– Даже не знаю, кого мне больше всего жаль, – неожиданно заговорила Динни. – Я никогда раньше не думала о помешательстве. Его либо осмеивают, либо скрывают. А по-моему, это самое страшное на свете – особенно когда оно не полное, как у него.Джин изумлённо поглядела на подругу, – ей ещё не доводилось видеть Динни без маски юмора.– Куда теперь?– Вот сюда. Пересечём Юстен-род. Вряд ли тётя Мэй сможет приютить нас. У неё вечно торчат разные благотворители, посещающие трущобы. Если там нельзя остановиться, позвоним Флёр. Жаль, что я не вспомнила о ней раньше.Предчувствия Динни оправдались: дом был набит гостями, и тётя Мэй куда-то ушла, дядя Хилери сидел у себя.– Раз уж мы заехали, давай спросим, может ли Хилери обвенчать вас, шепнула Динни.Улучив свободную минуту, в первый раз за трое суток, Хилери, без пиджака, делал модель норманской ладьи. Работа над моделями старинных кораблей стала теперь излюбленным отдыхом человека, у которого уже не оставалось ни досуга, ни сил для альпинизма. Изготовление корабликов отнимало больше времени, чем любое другое занятие, а времени у Хилери было меньше, чем у кого бы то ни было. Но с этим он пока ещё не считался. Обменявшись с Джин рукопожатием, он извинился и попросил разрешения продолжать работу.Динни немедленно перешла к делу:– Дядя Хилери, Джин выходит за Хьюберта. Они хотят пожениться по особому разрешению. Так вот, мы приехали спросить, не обвенчаете ли вы их.Хилери отложил стамеску, прищурил глаза так, что они превратились в узкие щёлочки, и спросил:– Боитесь передумать?– Ни капельки, – возразила Джин.Хилери пристально посмотрел на неё. Двумя словами и одним взглядом она ясно дала ему понять, что перед ним – женщина с характером.– Я встречался с вашим отцом, – сказал он. – Он не любит торопиться в таких делах.– У отца нет никаких возражений против брака.– Это правда, – подтвердила Динни. – Я с ним говорила.– А как твой отец, дорогая?– Он согласится.– Если так, я готов, – сказал Хилери, вновь прижав стамеску к корме кораблика. – Раз вы твёрдо все решили, нет смысла тянуть.Он повернулся к Джин:– Из вас должна получиться хорошая альпинистка. Жаль, что сейчас не сезон, не то я посоветовал бы вам провести медовый месяц в горах. А почему бы вам не поплавать на рыбачьей шхуне по Северному морю?– Дядя Хилери отказался от места декана, – вставила Динни. – Он славится своим аскетизмом.– Смирение – паче гордости, Динни. Признаюсь откровенно: виноград оказался для меня зелен. До сих пор не могу себе простить, что отказался от лёгкой жизни. А времени сколько было бы! Вырезай себе модели хоть всех судов на свете, читай газеты и отращивай брюшко. Твоя тётка тоже не устаёт попрекать меня. Как вспомню, чего достигал дядя Катберт своим достойным видом и каким он был на смертном одре, так и вижу всю свою попусту растраченную жизнь и то место, куда я пойду, когда меня вынесут ногами вперёд. А ваш отец постарел, мисс Тесбери?– Нет, он словно не замечает времени. Но мы ведь живём в деревне, ответила Джин.– Дело не только в этом. Знаете, как можно назвать того, кто думает, что время идёт, а он сам стоит на месте? Человек, который отжил.– А вернее, человек, который не жил, – вставила Динни. – Да, я забыла, дядя. Сегодня капитан Ферз неожиданно вернулся к Диане.– Ферз? Это либо самое страшное, либо самое отрадное, что могло произойти. Эдриен знает?– Да, я привезла его. Он сейчас там с капитаном Ферзом. Дианы нет дома.– Ты видела Ферза?– Я вошла в дом и говорила с – ним, – вмешалась Джин. – Он совсем нормальный, если не считать того, что он запер меня.Хилери не ответил.– Нам пора, дядя. Мы идём к Майклу.– До свидания. Очень признательна вам, мистер Черрел.– Что ж, – с отсутствующим видом сказал Хилери, – будем надеяться на лучшее.Девушки сели в машину и покатили к Вестминстеру.– По-видимому, он ожидает самого худшего! – заметила Джин.– Ещё бы! Ведь обе возможности так ужасны!– Благодарю!Динни смутилась.– Что ты! Я же не тебя имела в виду, – возразила она и про себя подумала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41