Но если и так, то совсем другое – явно не то, на которое рассчитывал Велиал…
Впрочем, все это никоим образом не объясняло того, что произошло с самим Ларссоном. Он ведь не получил новое тело, а просто омолодился и вернул утраченные колдовские способности. Если бы ему раньше сказали, что такое возможно, он бы счел это глупой шуткой. Но коль скоро черная магия постигла тайну перевоплощения, то и омоложению не следует удивляться.
Только зачем это понадобилось? И кому? И что все-таки означают шрамы на его запястьях? А может, они есть и в других местах?..
Ларссон стянул через голову нижнюю рубаху, которая была на нем, когда он очнулся, и снова посмотрел на себя в зеркало. А в следующее мгновение оцепенел от ужаса, глядя на левую сторону своей груди…
Вновь пришло воспоминание – на сей раз не забытое. Просто один эпизод из его прошлой жизни, теперь ушедшей навсегда…
Его сынишке, Эйнару Ларссону, семь лет. Он прибегает к отцу, весь в слезах, и жалуется, что скоро умрет. Так ему сказали друзья: мол, у него возле сердца родимое пятно, похожее на восьмерку. А это значит, что в восемь лет его сердце остановится.
Отец крепко обнимает сына, целует его в лоб и говорит:
«Не слушай их, они просто глупые. Эта родинка была бы восьмеркой, если бы стояла вертикально. Но она лежит на боку, а это совсем другой символ. Он обозначает самое большое на свете число. Ты будешь жить долго-долго и переживешь всех…»
Когда Свен Ларссон бежал с Истры, похитив перстень Бодуэна и тем самым разоблачив себя, его сыну лишь недавно исполнилось десять. А стало быть, с тех пор прошло около шести лет – теперь он знал это наверняка. И точно так же знал, что никакого омоложения не было. Он погиб в авиакатастрофе, а потом, уже годы спустя, был воскрешен в теле, очень похожем на его собственное в юности. В теле, которое имело весьма примечательный знак на груди – родимое пятно, немного напоминавшее восьмерку, положенную на бок, символ бесконечности. В теле родного сына…
– Эйнар, малыш… – простонал Ларссон в отчаянии. – Как же так?.. Боже мой!..
Внезапно за его спиной раздался тягучий, ленивый голос:
– Ну, положим, тот, кого ты помянул всуе, тут совершенно ни при чем. К этому приложили руку силы несколько иной ориентации.
Преодолев оцепенение, Ларссон развернулся и увидел большущую рыжую лису, которая как раз выбиралась из-под кровати.
– Да уж, – проворчала она, – долго мне пришлось ждать, пока ты сообразишь, что к чему.
Колдовское чутье подсказало Ларссону, что перед ним вовсе не волшебное животное, но исчадье ада – Черный Эмиссар. А из разговора, который он недавно вспомнил, следовало, что Велиал мог посещать земной мир в качестве Эмиссара.
– Ты?! – с ненавистью, испугом и отвращением воскликнул Ларссон. – Велиал?..
– О нет, – возразил Эмиссар, усевшись посреди комнаты на задние лапы. – Я не имею сомнительной чести быть Велиалом. Неужто ты не узнаешь своего повелителя? Разве тебе не ведомо, что из всех князей Нижнего мира только я один предпочитаю звериный облик?
– Локи… – прошептал Ларссон. – Значит, это ты погубил моего сына?! Да я тебя… я…
– Ну и что ты сделаешь? – насмешливо спросил Локи. – Убьешь меня? Так я сразу же вернусь. И буду возвращаться, пока ты не выслушаешь меня. Это во-первых. А во-вторых, не я погубил твоего сына. Тут постарался кое-кто другой. Угадай с трех раз – кто. Ты видел свои запястья; видел, как они искромсаны. Эйнар резал себе вены с остервенением, резал до самой кости. Это была не первая его попытка самоубийства – и далеко не последняя. Твоей жене повезло больше – она умерла с первого раза.
Совершенно разбитый и уничтоженный, Ларссон сел на стул и уткнулся лицом в ладони.
– Мария…
Он не любил свою жену, и она его – тоже. Их брак был заключен по расчету и держался лишь на взаимном уважении. Но по-своему Мария была очень дорога ему, и известие о том, что ее больше нет в живых, а тем паче – что она умерла из-за него, лишило Ларссона последних сил…
– Она оказалась плохой матерью, – безжалостно продолжал Локи. – Думала только о себе, бросила сына на произвол судьбы. А мальчишка страдал безмерно. Его несколько раз переводили из одной школы в другую, меняли ему фамилию, отправляли в захолустные командорства, но рано или поздно правда всплывала наружу, и другие ребята узнавали, что он сын предателя. А ты ведь хорошо знаешь, как жестоки бывают подростки.
Ларссон чувствовал, что вот-вот завоет от горя и боли. Со времени своего разоблачения он старался не думать о семье, так как понимал, что эти мысли сведут его с ума. Он знал, что весть о его предательстве больно ударит по жене и сыну; но даже в самом кошмарном сне ему привидеться не могло, что это толкнет их обоих к самоубийству…
– И как… – произнес Ларссон, с трудом проглотив застрявший в горле комок, – как умер мой сын?
– Безболезненно, – ответил Локи. – Просто заснул и не проснулся. Я устроил так, чтобы он не мучился.
– Значит, все-таки ты! Ты убил его!
– Не совсем. Я лишь помог ему сделать то, к чему он долго стремился. Причем, заметь, я действовал предельно честно и открыто. Пришел к нему, представился по всей форме и предложил сделку: он передает в мое распоряжение свое тело, а я гарантирую ему полное избавление от страданий. Он, правда, хотел небытия, но это, увы, не в моей власти. В конце концов я клятвенно пообещал, что он навечно останется в Ущелье Забвения – там же, где до недавнего времени находился и ты. На этом мы договорились. Его согласие и содействие были крайне необходимы, иначе я не смог бы вселить твой дух в такое взрослое тело, пусть даже оно – твоя плоть и кровь.
– Но зачем? – спросил Ларссон, едва сдерживая рыдания. – Зачем ты вернул меня? Мне было хорошо в том твоем Ущелье… я ничего о нем не помню, но как раз это и было хорошо. А ведь я заслуживаю вечных мучений!
– Велиал тоже так считает, – подтвердил Локи. – Он очень радовался, когда сумел обнаружить тебя, даже устроил по этому поводу фейерверк. Нет, чтобы просто подослать к тебе убийц – он организовал уничтожение целого самолета.
От этого известия Ларссону стало еще паршивее – хотя, казалось, хуже быть не могло. Выходит, из-за него погибли полторы сотни ни в чем неповинных людей…
– Такая масштабная акция на Основе, – вел дальше Локи, – дорого обошлась Велиалу. Инквизиция разоблачила двух его высокопоставленных слуг и еще дюжину мелких сошек. А тебя он все равно не получил. Как мой слуга ты попал ко мне, а я сразу отправил тебя в Ущелье Забвения, несмотря на жаркие протесты Велиала. У меня были на твой счет другие планы.
Больше не в силах терпеть сухость во рту и горле, Ларссон поднялся и молча вышел из комнаты. Ему было плевать, что ждет его за дверью, он просто хотел чего-нибудь выпить, а потом хоть смерть.
За дверью оказалось куда более просторное и такое же затемненное помещение. Повинуясь мысленной команде, под потолком вспыхнул эльм-светильник, и Ларссон увидел в центре комнаты начертанную на голом полу пентаграмму, по углам которого стояли погасшие свечи. Чуть в стороне неподвижно лежал мужчина в черном балахоне.
– Это мой слуга, который провел ритуал твоего воплощения, – прокомментировал Локи, следовавший за ним по пятам. – Сейчас он крепко спит, позже я сотру в его памяти все события этого дня. По правилам, его следовало бы заставить покончить с собой, но у меня не так уж много слуг, чтобы разбрасываться ими.
Ларссон опять промолчал, заглянул по очереди в три соседние комнаты и наконец нашел кухню. На столе стояла откупоренная бутылка с красной жидкостью, которая пахла как хорошее сухое вино. Он наполнил вместительный бокал и тут же одним духом осушил его.
– Я больше не твой слуга, Локи, – сказал Ларссон. – Никакой связи с Нижним миром я не чувствую и не намерен тебе подчиняться. Ты крупно просчитался с моим воскрешением.
Локи покачал своей лисьей головой:
– Тут ты ошибаешься. Все вышло так, как я и хотел. У тебя действительно нет связи с Преисподней, ты свободный человек. Я не нуждаюсь в твоем подчинении, мне нужна твоя добровольная помощь.
– Не дождешься! – жестко отрезал Ларссон.
– Даже в том случае, – вкрадчиво поинтересовался Локи, – если я предоставлю тебе возможность накрутить хвост Велиалу?
Ларссон вопросительно посмотрел на него:
– О чем ты?
– Велиал замышляет переворот в Нижнем мире. Ему уже мало быть первым среди равных Хозяев Преисподней, он жаждет стать единоличным ее правителем.
– Ну и что? – пожал плечами Ларссон. – Меня это не касается.
– Вот тут ты ошибаешься. Тебя это очень даже касается. Если Велиал безраздельно воцарится в Нижнем мире, то ты от него нигде не скроешься – ни на Гранях, ни в Преисподней. Он всюду доберется до тебя – а разве ты этого хочешь?
Ларссону стало зябко.
– Конечно, не хочу.
– Я тоже не хочу, – сказал Локи. – И собираюсь помешать Велиалу. Но для этого мне нужен помощник на Гранях. Ты – самая подходящая кандидатура…

ГЛАВА 7

Марк и Герти прибыли на Торнин к исходу третьего дня путешествия. В Ольсборге, главном городе Грани, было лишь четыре пополудни, и Марк, сняв в гостинице двойной номер, решил скоротать оставшееся до вечера время, показывая Герти местные достопримечательности, благо погода выдалась хорошей как на начало апреля, который здесь соответствовал первому месяцу зимы.
Однако, несмотря на погожий день, экскурсии у них не получилось. Уже через полтора часа неспешной прогулки по историческому центру города Герти напрочь потеряла интерес к памятникам старины и начала дремать на ходу. Заметив это, Марк отменил свой первоначальный план, и они вернулись в гостиницу.
– Ладно, ложимся спать, – сказал он, повесив на входной двери табличку «Не беспокоить». – И спим до упора, пока не рассветет. Если проснешься среди ночи, не вставай, а заставь себя заснуть снова. Чем быстрее переключишься на здешний режим дня, тем лучше.
Сам Марк проснулся лишь на рассвете, как и планировал. Заглянув в комнату к Герти, он убедился, что девушка крепко спит, и оставил ей записку, в которой просил не беспокоиться из-за его отсутствия, а заказать себе завтрак и спокойно дожидаться его возвращения. Затем легко перекусил (с утра Марк не любил наедаться) и отправился на юго-восточную окраину Ольсборга, где на скалистом морском берегу стояла его альма-матер – Торнинская школа колдовских искусств, которую чаще называли просто школой Ильмарссона, по имени ее бессменного руководителя.
В этот ранний час школьные ворота были закрыты, но не заперты. Их вообще запирали только на каникулы, а в остальное время даже последний дурак не рискнул бы вторгаться на территорию школы, где находились свыше трех десятков учителей-колдунов и несколько сотен учеников, которые тоже могли за себя постоять. Правда, на Торнине уже давно царил мир, последняя война в этих краях отгремела в далеком восемнадцатом веке, а от вторжения нечисти вся Грань была надежно защищена.
Спешившись, Марк превратил Карину в кошку и прошел вместе с ней на широкий двор, который с трех сторон был окружен изогнутым в форме подковы семиэтажным зданием школы. В левом его крыле проживали ученики, а в правом находились учебные аудитории, большая библиотека, два тренировочных зала для практических занятий и спортивных упражнений, а также лаборатории алхимии, биомагии и колдовской медицины. Кроме того, в правом крыле, на самом верхнем, седьмом этаже были жилые комнаты учителей; в нескольких окнах уже горел свет.
Марк отпустил Карину, и та немедленно присоединилась к компании своих соплеменниц – двум дюжинам разномастных кошек-оборотней, которые разгуливали по двору. Серого Нильса, единственного в школе самца-оборотня, большого друга всех учеников, видно не было. Наверное, шлялся где-нибудь в школьных подвалах: охота на мышей была одним из его излюбленных занятий.
В здание школы Марк заходить не стал, а обошел его с левой стороны, миновал большой парк и оказался перед распахнутой калиткой в задней стене. Отсюда к морю вели вытесанные в скале широкие ступени, а внизу, у самой линии прибоя, стоял долговязый мужчина с коротко остриженными седыми волосами, одетый в длинную учительскую мантию темно-синего цвета с красной окантовкой. Поговаривали, что за последние несколько десятилетий главный мастер Торстен Ильмарссон ни разу не изменил своей привычке ежедневно встречать рассвет на морском берегу – при любой погоде, даже в сильную бурю, когда небо затянуто грозовыми тучами, а море вовсю штормит.
Хотя сегодня, как и вчера, на погоду было грех жаловаться. Да и вообще, зима на широте Ольсборга обычно была мягкой – скорее дождливой и слякотной, чем снежной и морозной. В это утро ветер дул несильный, без порывов, в небе не было ни единой тучи, а волны докатывались лишь до середины узкого песчаного пляжа. Марк медленно спустился по каменным ступеням вниз и остановился в нескольких шагах от Ильмарссона. Тот, без сомнений, уже давно почувствовал его приближение, но продолжал стоять лицом к морю и смотреть на восходящее солнце, край которого уже показался над горизонтом.
– Странно все-таки устроен человеческий разум, – спустя минуту заговорил Ильмарссон, по-прежнему не оборачиваясь. – Вот сейчас я не вижу тебя, однако мое воображение уже нарисовало, каким ты мог стать за эти шесть лет. Но этот образ неконкретный и многовариантный, а как только я посмотрю на тебя, он немедленно обретет твои нынешние черты. И тогда мне будет казаться, что мои априорные представления о тебе полностью соответствовали действительности. Хотя на самом деле это не так.
– Вы узнали меня, главный мастер? – почтительно спросил Марк.
– Ясное дело. Я сразу уловил исходящие от тебя вибрации того мальчишки, который когда-то был моим учеником. Но должен сказать, что они сильно изменились.
Наконец Ильмарссон повернулся и смерил Марка проницательным взглядом своих мудрых серых глаз.
– Да, так и есть. Теперь я уверен, что представлял тебя именно таким… Что ж, здравствуй, Марк фон Гаршвиц.
– Здравствуйте, главный мастер, – ответил Марк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41