А теперь, глядите на свет – ничего нет. Это раз! Здесь в последней строке была козявка с усами… Чёрт! Не козявка, а крючочек у буквы «рцы». Его нет. Это два! А чернила? У государыни аглицкие чернила, чёрные, густые… У нас простые, серые, бледные… Глядите! Вот ещё два нынешние указа… Глядите подпись государыни. И глядите эту… Какие это чернила? Наши, сенатские! Это три!.. Да-с. Вот что у нас произошло! Опозорил негодяй весь Сенат. Я ему голову сниму… Прикажите написать доклад… Как я с ним к государыне пойду, и сам не знаю… Дожил до сраму!.. Мой секретарь личный.И затем через несколько мгновений Поздняк услыхал снова голос Трощинского:– Прикажите его арестовать. Пока здесь, при Адмиралтействе на гауптвахте… А завтра и в крепость.Поздняка кто-то взял за локоть, он двинулся и пошёл… Всюду, где он проходил, все чиновники толпились крутом него и испуганно заглядывали ему в лицо.– Молодец Поздняк!.. – выкрикнул кто-то. – С учреждения Сената таких мерзавцев не бывало у нас! Нас всех осрамил! Мошенники за подложные подписи на векселях в Сибирь идут. Что же с эдаким гусем сделать, который под руку царицы подписался?– Неправда! Неправда!.. – вскрикнул Поздняк, и слёзы досады и обиды выступили у него на глазах.Слова Поздняка подействовали на многих. Слишком много чувства правды сказалось в звуке его голоса.Но в ту же минуту вбежал какой-то молоденький чиновник чуть ли не вприпрыжку и крикнул весело:– Нашёл! Нашёл! На квартире разыскал! Разорван указ-то… Настоящий-то! Разорван надвое!..Поздняк ахнул и пошатнулся как от удара. Между тем молоденький чиновник радостно и весело объяснял собравшимся в кучу чиновникам, что, отправившись на квартиру Поздняка по приказанию Трощинского с обыском, он нашёл подлинный царский указ в двух клочках и доставил их.– Дмитрий Прокофьевич обещал меня наградить за успешный обыск… – закончил он, почти приплясывая от радости. VIII В сумерки на гауптвахту пред Адмиралтейством был приведён сенатский чиновник и посажен под арест. Поздняк был несколько спокойнее. Он немного пришёл в себя и обдумал своё положение. Он считал себя виноватым – пред царицей. Поэтому она, быть может, не захочет его спасти от строгого начальника. Он никому не сказал об её милости к нему, но он имел неразумие сохранить изорванный указ. А эти два клочка выдали его теперь с головой и обнаружат всё дело, как оно было…«Потрафилось всё так, как если бы я проболтался, рассказал всё всем… – думал Поздняк. – Я выдал тайну! А царица велела держать её крепко».Что будет с ним, Поздняк никак не мог себе представить. Ему казалось, что государыня непременно разгневается за то, что всё дело огласилось, и не захочет вновь спасти его от суда и наказания.Ввечеру около гауптвахты появилась молодая женщина и долго бродила по площади и около здания. Наконец, решившись, она приблизилась и обратилась к солдатам с просьбой сказать об ней караульному офицеру. Офицер вышел. Женщина, плача, стала просить его допустить её видеться с арестованным чиновником.Это была Настенька Парашина, знавшая уже о судьбе, постигшей жениха. Побывав на квартире Поздняка и в Сенате, девушка узнала страшную, невероятную весть, что её Иван Петрович совершил государственное преступление, подписавшись на подложном указе под руку самой монархини.Караульный офицер не имел никакого предписания не допускать никого к арестованному и поэтому, поколебавшись, согласился.– Вы его невеста? Верно ли это? – переспросил он молодую девушку.Настенька побожилась, крестясь и плача.– Ну что ж… Идите.Офицер провёл девушку в маленькую горницу около караульной, где сидел арестованный. Поздняк ахнул при виде невесты и готов был заплакать от радости.– Что же всё это значит, Иван Петрович? Что вы наделали?.. – заговорила Настя, когда офицер вышел и они остались наедине.– Ничего я, Настенька, не делал. Так уж всё случилось. Недогадлив я…– Зачем вы не поехали в Царское? Как вы решились на эдакое страшное дело! Царица бы простила вас. А теперь что же?.. Теперь, говорят все, вы в Сибирь пойдёте…Поздняк молчал, уныло понурившись…– Как могли вы, Иван Петрович, такое страшное дело надумать?– Какое?– Подписаться под руку царицы…– Помилуй Бог! Не стыдно ли тебе меня в эдаком подозревать? А говоришь ещё, что любишь! – воскликнул Поздняк. – Не бывал я никогда мошенником!– Так объясните… Что всё это?.. Были вы в Царском Селе?– Был.– Видели царицу?– Видел, Настенька… И всё вышло слава Богу. Царица простила… А потом я… – Поздняк махнул рукой.– Написал подложный указ… Зачем?– Ох, нет, нет… Но что и как вышло, какая вышла беда – этого я не скажу никому. И тебе не скажу…– Виноваты же вы в чём-нибудь, коли арестованы?– Ни в чём, Настенька. Я виноват, что не изорвал в клочки или не сжёг первый указ. Собирался десять раз – духу не хватило! Нечаянно – иное дело! А как пришлось рвать в клочки – руки не действовали, отказывались. Как погляжу на подпись, так руки и опустятся! Да, признаюсь, на память хотел сохранить…– За что же вы арестованы? – приставала Настя.– За напраслину, клевету. Обвинён, что якобы подписался на указе.– Так кто же подписался, если не вы?– Не скажу, Настенька, не могу.– И мне не скажете?– Никому. Слово дал. Зарок. Клятву. Пускай будет что Богу и царице угодно. Знай только, дорогая моя Настенька, что твой Иван Поздняк – честный человек.– Верю и я в это… Но ничего, ничего не понимаю, у вас в Сенате солдаты мне говорили и два чиновника тоже объясняли, что вы подлог сделали… А вы говорите – нет… Я вам верю… Но что теперь будет? Вас судить будут и засудят?– Не знаю.– В Сибирь сошлют?– Не знаю… Не верится. Но из службы исключат. И я буду нищий… И тебе не жених. Дядя также от меня откажется.Несмотря на новые усиленные моленья Насти рассказать ей всю правду, молодой человек не прибавил ни слова разъяснения.Офицер вскоре снова явился и попросил девушку уходить. Он всё-таки боялся идти в ответ за то, что допустил её видеться с арестованным. Настя простилась, горько плача, и вышла.Между тем в тот же вечер придворная дама, сопровождавшая государыню на прогулке, уже знала всё происшедшее с сенатским секретарём и тотчас же приняла свои меры. За два дня перед тем она, по приказанию государыни, разузнала всё про Поздняка, узнала, что он женится, и всё передала. Теперь она поспешила тоже донести немедленно до сведения государыни про общее смущение в Сенате и арест секретаря.На другой день в Царскосельском дворце в числе других сановников дожидался очереди с докладом и Дмитрий Прокофьевич Трощинский.Он был угрюм, расстроен, почти ни с кем не разговаривал и только на вопрос одного из присутствовавших, полицмейстера Рылеева, ответил озлобленно:– Да… Стряслась беда… Срамная… Вам по вашей должности известно, вероятно, всё…– Известно, Дмитрий Прокофьевич… Такого, признаюсь, никогда, кажется, на Руси не бывало. Какая дерзость! Весь Питер толкует о преступлении. Но изволите видеть… Цель непонятна. Преступление совершается с целью. Какая тут цель была?– Изорвал указ нечаянно и заменил своим. И сошло бы, если бы не моё сугубое внимание… – объяснил Трощинский.Через полчаса докладчик по невероятному преступлению стоял перед императрицей, сидевшей за столом, и, волнуясь, злобясь и стыдясь вместе, объяснял ей, как приключилось «срамное деяние» в Сенате.Государыня молча выслушала весь доклад, потом взяла «подложный» указ, внимательно осмотрела его, потом взяла два куска другого указа и тоже стала разглядывать…– Изволите видеть… – указывал Трощинский. – Вот чернила вашего величества. А на этом указе и чернила наши, сенатские, сероватые. Я буду умолять ваше императорское величество… – добавил Трощинский, – о примерном и беспощадном наказании преступника. Если бы это было в моей власти, я бы его казнил за кощунство…– Кощунством именуются совсем иные преступные действия, Дмитрий Прокофьевич… – холодно заговорила государыня. – Не надо преувеличивать! Императорская подпись святого ничего не заключает в себе… Русский монарх и без того так твёрдо и так высоко стоит, что не нуждается в маленьких подпорках… А льстивое преувеличение монарших прерогатив и царского значения, на мой женский рассудок, кажет именно вроде подпорки, шеста, поставленного у гранитной скалы, будто ради её пущей твёрдости. Даже забавно… Вот что я вам скажу, мой любезный… Этот якобы поддельный указ – настоящий, что б вы про чернила ни говорили. Это моя подпись.– Ваше величество, но этот разорванный доказывает… – начал было Трощинский.– Доказывает, что секретарь ваш шалил, сидя дома. Это нехорошо делать с царскими указами, но это не преступление. Он написал два указа, один вы подали мне для подписи, а другой оставался у него… Вероятно, он счёл его некрасиво написанным. А затем ради шалости он сам его моим именем подписал. И даже очень искусно. А потом, конечно, разорвал. Просто шалость. И за это надо ему сделать выговор…– Но помилосердуйте, государыня… По чернилам подписи и по всей бумаге я знаю, что этого указа я не подавал вам к подписанию. Вот настоящий… А этот подложный… И эта подпись…– Это моя подпись, Дмитрий Прокофьевич.– Ваше величество, вы, по несказанной доброте, желаете спасти негодяя, не стоящего ваших милостей. Вы признаёте из жалости подложную подпись своею…– Нет, это я писала. Я не могу отказаться от своей подписи. Это было бы нечестно.– Господи помилуй!.. – выговорил Трощинский, потерявшись, и прибавил, разводя руками: – Как же повелите поступить?– Очень просто…Екатерина разорвала два клочка указа на мелкие куски и бросила их в корзину у стола.– До шалости чиновника у себя на квартире нам нет дела… – выговорила государыня, улыбаясь. – Не надо было его обыскивать. Если мы пороемся у иного в бумагах, то, может быть, найдём листы, подписанные именами Александра Македонского, короля Магнуса и всех королей Людовиков французских…– Простите, ваше величество! – воскликнул Трощинский, – но я прошу вас ещё раз поглядеть внимательнее, ваша ли это подпись… Таких чернил у вас, государыня…– Дмитрий Прокофьевич, дело не в чернилах! – холодно вымолвила Екатерина. – Считать эту подпись подложною, не узнавать её – есть… пожалуй даже… государственное преступление.Трощинский несколько оробел от голоса государыни, поспешил молча склониться и, получив бумаги, вышел. IX Однако сановник из мелких чиновников, педант и упрямица, не сдался.Трощинский был глубоко убеждён в том, что государыня или по доброте, ради спасения чиновника, или ради иных высших соображений признала явно подложную подпись за свою, не желая допущения мысли о возможности такого дерзкого преступления. Но тогда за что же он, Трощинский, пострадал, прослывя за опрометчивого государственного мужа, не признавшего монаршей подписи и поднявшего шум «из-за сновидения».– Весь срам на меня пал!.. – озлобляясь, говорил Трощинский. – Негодяй остался безнаказанным, а я осмеянным!Через два дня, явившись снова с делами в Царское Село, Трощинский, окончив доклад государыне, выговорил взволнованно:– Ваше императорское величество, дозвольте мне за мою верную службу просить вас о милости несказанной.– Что такое, Дмитрий Прокофьевич? – ласково отозвалась Екатерина.– Просьба, ваше величество.– О чём?.. Я готова всякое возможное для вас сделать…– Но это такая просьба, с какими ещё никто не дерзал обращаться к вашему величеству.– Вы меня удивляете… Зачем же… Почему же вы с такою просьбой надумались ко мне обращаться?..– Необходимость, нужда… безысходность положения… Исполнить таковую мою просьбу, ваше величество, можете, однако, совершенно спокойно… Дело самое простое… для вас ничего не стоящее.– Тогда я её исполню с удовольствием, не понимаю вашего предисловия… – улыбнулась государыня. – Говорите!– У меня есть заранее приготовленный указ. Дайте мне ваше царское слово подписать его, каков бы он ни был. Дело самое пустое…Трощинский достал из портфеля написанный лист и, держа его в руках, прибавил с чувством:– Доверься мне, царица-матушка, и подпиши его не читая…Императрица после мгновенного колебания протянула руку и вымолвила:– Извольте… Подпишу! Но прочту всё-таки…Трощинский положил на стол бумагу. Екатерина просмотрела её… Лицо её тотчас стало сурово, но она резким движением взяла перо и подписала.Указ повелевал заключение в крепости сенатского чиновника Поздняка за преступление по службе, но без объяснения, в чём именно оно состоит.Трощинский просиял и стал горячо благодарить. Государыня ни слова не вымолвила и отпустила его, кивнув головой.Вслед за Трощинским тотчас вошёл личный секретарь государыни Храповицкий.– Задержи-ка мне, Александр Васильевич, Трощинского в приёмной разговорами… – быстро вымолвила она.Храповицкий поспешил исполнить поручение, а через четверть часа Екатерина поднялась и явилась в соседней горнице, где было много чиновников, дожидавших приёма. Императрица ответила на поклоны и прямо направилась к Трощинскому, которому что-то рассказывал, конечно умышленно, Храповицкий.– Дмитрий Прокофьевич, я к вам с просьбой… Сейчас мне на ум пришло…– Что повелеть изволите, ваше императорское величество? – ответил этот, склоняясь.– Просьба всенижайшая, сердечная. Обещайте мне, дайте слово исполнить, в чём бы дело ни заключалось…– На смерть пойду, государыня, если указать изволите, – восторженно произнёс Трощинский, польщённый такою милостивою беседой при посторонних лицах.– Нет, дело простое, ничего дли вас не стоящее. Достаньте-ка тот указ, который сейчас подписала я по вашему желанию.Трощинский быстро достал бумагу из портфеля, который лежал на окне, и подал её.– Ну вот… Этот самый… Дайте слово исполнить мою просьбу без гнева и без ропота…– Всё, что изволите… – заговорил Трощинский другим голосом, предчувствуя, в чём дело.– Разорвите этот указ.Трощинский склонился молча и, немного меняясь в лице, разорвал лист пополам.– Благодарю вас! – выговорила Екатерина. – Это доброе дело сделано вами. Ведь вся ошибка была в чернилах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93