Но тот не унимался.Оставя короля беседовать с Зубовым, который всё время стоял за её плечом, на расстоянии полушага, и с графиней Шуваловой, Екатерина подошла к Марии Фёдоровне, словно желая ей что-то сообщить, а по дороге только подняла строгий, тяжёлый взгляд на расшалившегося внука.Тот сразу умолк, даже не договорив начатой фразы, и незаметно стал подвигаться к выходу, не дожидаясь, пока уйдёт императрица, давая тем знак, что приём кончен… * * * После приёма, который своим многолюдством, блеском, богатством обстановки и нарядов произвёл впечатление и на юного гордеца Густава, начался ряд праздников у первых богачей и вельмож, у посланников и великих князей, сменяясь приёмами и балами во дворцах: Зимнем, Таврическом; давались концерты и спектакли в Эрмитаже, сжигались блестящие фейерверки, гремела музыка на парадах, и стройно шли рядами лучшие полки гвардии, потревоженные ради высокого гостя от своей ленивой, весёлой жизни, поставленные напоказ, как цвет русского войска… Графы Остерман, Строганов, Безбородко и Самойлов, затем Лев Нарышкин, пользуясь хорошими днями, давали роскошные балы, сжигали тысячи потешных огней у себя на богатых дачах, не уступающих дворцам столицы.Оживление охватило всех. Даже в мрачном Павловске и молчаливой Гатчине словно зашевелилось, затрепетало что-то.Правда, Павел, упорный в своём одиночестве и отчуждении от «большого» двора, почти не показывался нигде. Но Мария Фёдоровна поневоле изменила обычный образ жизни.Два-три раза в неделю, а то и чаще, она отвозила дочь в Таврический дворец или в Эрмитаж, смотря по тому; где в этот день пребывала императрица. Какой бал назначался там, полусветский или дворцовый, в галереях и залах Зимнего дворца, в театре или в покоях уютного Эрмитажа.Часто великая княжна с матерью оставались ночевать в Петербурге, где для этого были отведены особые покои в Таврическом и Зимнем дворцах.Тогда курьеры мчались от жены к мужу, передавали частые, короткие записочки, в которых Мария Фёдоровна извещала Павла обо всех событиях дня, бросая искры веселия и радости в серые сумерки, какие умел создать вокруг себя подозрительный, вечно раздражённый и озлобленный цесаревич.В обычное время придворный Петербург представлял из себя странное и запутанное зрелище.Он делился не только на «большой» и «малый» двор Екатерины и Павла, был ещё двор цесаревича Александра, так называемый «молодой», но уже имеющий значение, благодаря той особенной любви, какую питала бабушка к своему старшему внуку и «наследнику», как добавляли недруги Павла, хорошо осведомлённые в этом вопросе.Был недавно образованный «константиновский» двор, очень немногочисленный и незначительный пока, во главе которого стоял гофмаршал, полковник гвардии, князь Борис Голицын.Затем, кроме «заднего» двора, или «basse cour», самой Екатерины, в виде её любимой Перекусихиной, Нарышкиной, Протасовых, Захара и других незаметных, но очень влиятельных людей, у Платона Зубова тоже составился свой «птичник», главным лицом в котором был граф Морков, но не менее влиятельными считались и некоторые иностранцы вроде графа Эстергази, пройдохи Альтести, дельца де Рибаса и других; поэт, певец Фелицы, Державин, стихотворец Эмин, а также и секретарь Грибовский.Конечно, все эти «главные» дворы, дворики, задворки и всякие придворные закоулки соперничали между собою, старались урвать как можно больше милостей и земных благ, которые так и сыпались из рук щедрой хозяйки всего царства, из рук Екатерины.Но несмотря на соперничество и столкновение различных интересов, между этими людьми существовала прочная связь.Лица, служащие при разных, словно бы и враждебных один другому лицах и дворах, были одного класса, имели общие интересы, несмотря на кажущуюся взаимную враждебность. Большинство состояло в родственных или давних дружеских связях. И если случайно открывалась вакансия при каком-либо «дворе» или «дворике», чужой туда мог попасть очень редко, по воле необычайного случая; вакансии всегда замещали своими.Дядя служил при императрице, племянники и племянницы при Павле или при юных великих князьях…При дворе велась показная война. Приближённые Павла старались на глазах у него даже не разговаривать с приближёнными Екатерины. А между тем и Павлу исправно передавалось всё, что делается при большом дворе, и самые близкие к нему люди служили агентами Екатерины, оправдывая себя лишь тем, что они так поступают для блага великого князя, который сам не понимает своей пользы, вредит сам себе неосторожными поступками, поправить которые и стараются эти непрошеные друзья-предатели…Разумеется, со временем всё тайное делалось явным, и тяжело дышалось зачастую при блестящем дворе Екатерины…С появлением коронованного гостя сразу всё изменилось. Мелкие по большей части, но тем более жгучие пререкания, столкновения разных интересов, переплёт интриг и встречных подвохов на время как бы оборвался, вытесняемый одним новым, общим крупным интересом: удачным исходом такого необычайного сватовства.Екатерина могла по праву торжествовать и забыть всякие домашние дрязги, неурядицы, семейный и иной разлад.Король шведский и принц-регент явились к ней как два посланца Европы, подтверждающих огромное значение и силу российской государыни среди других властителей мира.Правда, до сих пор, желая женить внуков и сына, она вызывала в столицу своего царства иностранных принцесс и делала выбор сама.Одиннадцать таких «невест» для одного жениха, Константина, ещё недавно вызвала она поочерёдно сюда. И те приехали, выдержали смотрины и уехали, одаренные, правда, но всё же с клеймом неудачных невест, не подошедших для русского великого князя, а главное, забракованные его великой «бабушкой»…И только одиннадцатая, бедная, но родовитая Юлиана Саксен-Заальфельд-Кобургская удостоилась избрания.Теперь же к «Семирамиде Севера» явился настоящий король древней династии, пришёл на поклон и просил руки одной из внучек императрицы.И забыты стали другие злобы дня. Пиры затевались за пирами… Все были рады, что можно снять будничные одежды, отказаться от обычной, показной или искренней, утомляющей душу вражды, можно проявить неподдельное или даже показное, но радующее душу дружелюбие и приязнь…Так самые ожесточённые враги, две армии, беспощадно истребляющие друг друга целыми месяцами в ежедневных стычках, пользуясь часами перемирия, убирают раненых и мёртвых, братаются друг с другом, как истинные храбрецы, и вместо смертельных ударов свинца и огня несут друг другу всё, что сохранилось лучшего в обозах обеих армий, правят одну братскую тризну по убитым…Платон Зубов тоже веселился и считал себя вправе радоваться чуть ли не наравне с Екатериной.До сих пор он только принимал милости, изливаемые на него государыней, упрочить старался личное положение и устранить врагов, из которых даже самый крупный, Потёмкин, не устоял и не пережил тяжёлого падения… Нового фаворита скорее боялись, чем любили окружающие. И он это понимал, хотя наружно ему выражали самую беспредельную преданность и холопскую угодливость.Александр, осторожный, мягкий и такой податливый ко всему, что исходит от бабушки-императрицы, явно старался быть приятным Зубову.Несдержанный с лицами, зависящими от него, с теми, кто слабее, необузданный Константин в душе был очень робок, любил себя и все радости, все удобства жизни, боялся строгих мер, какие могли принять против него, был вежлив со всяким из окружающих, если тот умел проявить силу характера и самостоятельность.А перед Зубовым юноша склонялся без разговоров. Он прибегал к его поддержке в случае нужды, выказывал ему открытое расположение, хотя искренно любил отца и знал, как тяжело приходится порою Павлу от влияния Зубова.Но Зубов был тут, налицо. А отца великие князья видали с самого рождения очень редко. Павел не мог вызвать их к себе, не справясь предварительно у Салтыкова, как императрица решит на этот счёт. Удобно ли в данную минуту свидание?И случалось, что в продолжение целого года отец не больше разу видел и говорил со своими двумя сыновьями.Неудивительно, что и оба великие князья подчинились влиянию Зубова.И теперь обезопасив себя, Платон Зубов как бы начал проявлять другого рода деятельность. Он строил завоевательные и династические планы… И эти планы удавались, по крайней мере, вначале.Персидско-индийский поход, конечно, требовал больших денег, но начался при хороших предзнаменованиях.После Дербента и Баку стояло на очереди взятие Шемахи, как о том пришли недавно вести от Валериана.Правда, и об этих «победах», и о всём походе недруги фаворита немало злословили между собой.Говорили, что Дербент, лишённый защиты, сдался сам без боя, и пришлось разыграть русским войскам комедию «приступа» и «боя», чтобы усилить заслугу, чтобы можно было получить побольше наград… Вспоминали и старый, полузабытый, известный лишь близким к Екатерине людям «секретный» проект Потёмкина.Ещё лет пятнадцать тому назад светлейший предлагал императрице, пользуясь «персидскими неустройствами», занять Баку и Дербент, присоединить Гилянскую провинцию и всё это назвать Албанским княжеством, посадив там великого князя Константина, как претендента на престол Византии, в ожидании, пока его полки войдут с распущенными знамёнами в древний град Константина…Но одно дело – задумать, другое – осуществить широкие замыслы.И невзрачный, такой мелкий, как казалось всем, Платон Зубов приступил к осуществлению великих дел, достойных Екатерины и её царства…Теперь второе: брак короля с внучкой императрицы…Эта мирная победа, нравственное завоевание сулило, пожалуй, не меньше, чем далёкие завоевания в горах Кавказа, в равнинах Индостана, оплаченные русской кровью, миллионами русских денег…И здесь тоже пока удача улыбается фавориту.Он сам и его доверенный секретарь Морков ведут переговоры об условиях предстоящего союза.Решительное слово не сказано ещё Густавом. Но девушка ему понравилась, и он не стал отказываться от переговоров, чего можно было ожидать от взбалмошного и упрямого юноши.Об этих качествах кое-что стало известно при русском дворе: дядя-опекун, как бы желая свалить с себя всякую ответственность на случай возможной неудачи, не постеснялся выдать некоторые семейные тайны, рисующие характер Густава не совсем в розовом свете.Но Зубов только улыбнулся любезно в ответ.– Наша государыня сумеет смягчить и не такого юного льва, если понадобится! – заметил он.– Дай Бог! Очень желаю скорейшего и благого конца, – отозвался регент и перешёл к подробностям предстоящего брачного договора.О ходе переговоров, конечно, извещали Екатерину и Густава. И только когда он примет основания договора и сделает предложение невесте официальным образом, можно будет считать дело поконченным.Однако никто почти не сомневался, что всё так и будет. А Платон Зубов – тем более.И весел, рад от души, гордится своей дипломатической удачей фаворит.Он хотел бы перестать быть забавой, игрушкой старой повелительницы, хотел бы явиться её настоящим помощником в делах правления, правителем не ради прихоти, а по праву ума и гения…Как будто налаживается всё это…Даже Екатерина с большим вниманием прислушивается к каждому слову, к планам и советам любимца, которого раньше только тешила и баловала, как пожилые мужья тешат молодых, причудливых жён…Довольный таким положением вещей, Зубов вместе со всеми отдаётся веселью, охватившему двор. Клонится к закату солнце, и вот уже пурпурным, пылающим диском на краю зеленовато-голубых небес повисло над далёкой линией горизонта, где темнеющая гладь воды сливается с прозрачной далью неба.По зеркальной глади Невы мчится большой тяжёлый катер с красивыми парусами, с богатым навесом, устроенным на палубе.Пенится, закипает прозрачная вода под ударами сильных вёсел. Лёгкой зыбью разбегается волна, поднятая грудью баркаса, режущего зеркальную гладь…Зубов, окружённый своими приближёнными, сидит под навесом.Он весел, смеётся, сыплет шутками. Вот, глядясь в спокойные воды, затемнели очертания богатой дачи графа Строганова. Нездоровье задержало его дня на два дома, и теперь фаворит едет лично навестить друга императрицы и «привести его к ней живого или мёртвого» – таков был шутливый приказ.На даче уже знают о прибытии незваных, но желанных гостей.Многочисленная челядь в лучшей ливрее толпится у пристани.Пушки, из которых обычно салютуют в разные торжественные минуты, заряжены. Пушкари на местах…Не доезжая до причалов, катер стал бортом и дал полный залп из нескольких орудий, которыми он вооружён. Сейчас же с берега ответили ему другим залпом…Ещё, ещё… Катер пристаёт к берегу. Сидящие высыпают толпой, идут на приступ.Хозяин встречает нападающих на террасе, поддерживаемый ещё из-за слабости…Клубы дыма, свиваясь и тая в воздухе, несутся вдоль по реке…Нападающие берут в плен хозяина, садятся в катер и при новых залпах плывут обратно…Солнце село. Лёгкий пар клубится над Невой…Кутается в меха старый граф и говорит:– Что поделаешь! Матушка наша из гроба подымет человека, ежели пожелает… Ваш пленник… Увижу её, авось сразу лучше станет…Плывёт богато убранный катер… Шелестят ткани, плещут волны, рокочут вёсла, ударяя по воде… Полный месяц всё ярче и ярче вырисовывается на потемнелом далёком небе…Во дворце свет, веселье, музыка, танцы, игра…Завтра – у Безбородко, потом у Кобенцеля, у Штединга…Пир горой.И только один Павел стоит в стороне от этого веселья, не меняя свой затворнический, полумонашеский, полулагерный образ жизни в Гатчине.Пришлось заглянуть и сюда приезжим гостям. Племянник и дядя явились к Павлу почти безо всякой свиты, запросто, задолго до большого бала, который, согласно расписанию, пришлось дать великому князю у себя.Если шумный блеск двора Екатерины не ослепил молодого короля, то совсем не понравился ему уклад жизни в резиденции Павла.Тихий, мрачный дворец, прямые линии, бедность, сквозящая повсюду… Оклики часовых, рокот барабанов, заменяющий сладкие звуки камерных музыкантов и певцов, – всё это нагоняло печальное настроение на юного, живого, впечатлительного короля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93