Только один человек заметил этот манёвр.Александр со спокойным видом и ясным взором болтал с дежурным камер-юнкером, графом Растопчиным.Что-то мелькнуло такое на лице собеседника, что заставило молодого князя не только насторожиться, но и кинуть незаметный осторожный взгляд в сторону, направо… Там заметил он среди зелени фигуру Зубова, который направлялся в ту же сторону, куда ушли недавно Елисавета и Голицына.Чуть-чуть ярче блеснули глаза Александра. Но, не меняя тона и позы, он продолжал свою беседу с Растопчиным:– Так, ты полагаешь, мир с Турцией, заключённый ещё в прошлом году, мало к чему обязывает нас? И через два года бабушка имеет право двинуть войска на Восток?.. Ты, конечно, шутишь, по своему обыкновению… Я понимаю тебя… * * * А Зубов быстро нашёл обеих дам.Он сделал вид, что это произошло случайно.С опущенными глазами, погружённый в глубокую задумчивость, медленно побрёл он по тенистой, полутёмной аллее и, казалось, не видел, ничего кругом.Молодые женщины давно заметили фаворита, поняли его манёвр и переглянулись с насмешливой улыбкой.Почти поравнявшись с ними, слыша шелест платьев, шорох шагов по песку, он вдруг поднял свои красивые глаза и даже издал лёгкий возглас удивления:– Ваше высочество!.. Вот, о ком думаешь… Я было и не заметил…– Да мы видели. Такая задумчивость… Вы не стихи ли сочиняете, граф?– О, нет… То есть… почти… Тут именно у меня романс… Новый, очаровательный… Позвольте вам показать?Заинтересованные дамы закивали головой.Он развернул листок и стал декламировать.Первый куплет был без особого значения, общие фразы о любви. Но второй Зубов прочёл с особенным выражением, кидая пламенные и томные взгляды на Елисавету: Судьба свершает преступленье! Заставила меня желать её воспламенить! Давая своей жертве в искупленье Права роковые – любить!.. Эту строфу Зубов даже пропел на мотив, написанный под словами.– Батюшки, как это печально! – едва не рассмеявшись, подхватила задорная Голицына.– Да, очень грустно… – отозвалась Елисавета.– Как моя душа теперь. Я хотел просить ваше высочество… Ваше восхитительное пение… Райский голос… Если бы вечером… на маленьком концерте вы пожелали осчастливить… спеть сей романс…– О, нет, ни за что… Я боюсь… Не разучив… И это – так печально… Нет, я прошу вас, увольте… Ах, вот и Александр… Он ищет нас, – обрадованно сказала Елисавета и быстро двинулась навстречу мужу, который медленно, с весёлым, беспечным видом показался в конце аллеи и приближался сюда.Зубов неожиданно, очень нежно взял под руку Голицыну и почти на ухо, словно делая признание, зашептал:– Как эти мужья всегда являются некстати… Но я на вас надеюсь. Вы одна можете ввести меня в рай… Уговорите нынче вечером княгиню исполнить мой романс…И, также нежно шепча ей всякий вздор для отвода глаз, прошёл мимо Елисаветы и Александра, как будто и не думая о них.Холодным, тяжёлым взором проводил Александр плотную, даже слегка отяжелевшую фигуру фаворита… * * * Вечером состоялся обычный домашний концерт.Играли, пели… Лев Александрович Нарышкин изображал торговца Завулона, который всюду являлся с кучей золотых вещей, разложенных по карманам.Нарышкин тоже набил карманы мелкими вещицами, копировал говор и манеры Завулона Хитрого, который был одним из тайных агентов Англии при дворе…Было очень весело.Неожиданно, после короткой беседы с Зубовым, императрица обратилась к Елисавете:– Дитя моё, вот тут генерал нашёл какой-то очень интересный новый романс. У вас чудесный голосок. Я так люблю вас слушать. Больше, чем моих певиц, которым плачу десятки тысяч в год. Ваше пение я понимаю. В нём ласка матери ребёнку, порыв жены к мужу… Хорошо вы поёте. Вот, не хотите ли посмотреть? Я вас послушаю.Желание, высказанное императрицей, служило законом для всех окружающих.Но Елисавета нашла в себе твёрдости дрожащим голосом заявить:– Я совсем не в голосе… Простите, ваше величество… Другой раз…– Если позволите, ваше величество, Варвара Николаевна знакома с романсом. Она нам споёт, – вмешался снова Зубов, решивший настоять на своём.– Ну, пой, дитя моё. Ты тоже очень мило поёшь… Пой…Овладев собой, сдерживая негодование против дерзкого фаворита, Голицына взяла ноты. Сарти начал аккомпанировать.Первый куплет, скучный и тягучий, лишённый опасных намёков, пропет.Звучит рефрен. Начинается вторая строфа… Но находчивая девушка снова поёт слова первого куплета.Все переглядываются.Императрица, не любившая музыки и почти не слушавшая пения, обратилась к певице, когда та умолкла:– Милочка, что это за иеремиада такая?.. Иеремиада – слёзная, горькая жалоба, сетование. По имени библейского пророка Иеремии, оплакивавшего падение Иерусалима.

– Как точно, государыня. Истинная иеремиада… Самая скучная на свете, которую я лишь знаю.Александр с незаметной улыбкой дружески поглядел на умную женщину.Зубов, надутый, красный, отошёл прочь и целый вечер был не в духе.К концу вечера Елисавета шепнула Голицыной:– Выйдемте вместе. Александр хотел с вами говорить…Когда стали расходиться, Елисавета с мужем и Голицына втроём отправились ещё прогуляться по тихим аллеям парка.– Знаете, Зубов влюблён в мою жену! – неожиданно заявил Александр, держа под руки дам. Что мы теперь будем делать?– Быть того не может…– Но, но… без хитростей… Вы знаете сами…– Если он так дерзок, ваше высочество. Если он сошёл совсем с ума… надо его презирать…– Гм… Это легко сказать… Теперь, когда… Ну, да всё равно… Ссориться с ним нет оснований… Но что всего противней: ему помогают почтенные люди… Княгиня Шувалова, старый дурак Штакельберг… Впрочем, мы ещё подумаем… Вот ваша дверь, chere Barbe! Доброй ночи! * * * Говорят, хорошие, радостные вести должны разрушить три бриллиантовых двери, чтобы достигнуть человеческого уха. А печальные, горькие слухи, как лёгкий пух одуванчика, разлетаются по ветру, проникают повсюду и находят именно того, кому должны лечь на душу тяжким, свинцовым гнётом…Екатерина и сама скоро стала замечать особое внимание, какое Зубов выказывал Елисавете, и с разных сторон, полунамёками, улыбками и выразительными взглядами многие из приближённых давали знать старой покровительнице, что её молодой друг сердца, если ещё и не изменил ей, то собирается это сделать и пока остаётся чист лишь не по своей вине.Зубов не нравился Елисавете, несмотря на свою писаную красоту, да и благоразумие подсказывало молодой женщине, что расположение фаворита может вольно или невольно завести в беду её и великого князя Александра. Излишняя близость опаснее искренней вражды.Екатерина ничего не сказала фавориту, даже когда получила прямые доказательства явного до неприличия ухаживанья Зубова за женой её родного внука.Только к Мамонову немедленно полетело письмо… Очень дружеское, даже – ласковое.Раньше много и часто ей писал оставленный фаворит, не нашедший счастья в браке по страсти, каким был его брак со Щербатовой.Но, не получая благоприятного ответа на свои покаянные письма, просьбы о прощении и мольбы о возврате к прошлому, граф Мамонов умолк.Письмо Екатерины поразило его своим тоном, почти вызывающим на новые признания, намекающим на возможность вернуться ко двору.Пока граф думал, что ответить, Зубову дали знать о возникшей переписке, конечно, не без стараний самой государыни.Чего ждала Екатерина, то и произошло. Ей не хотелось первой нападать… К тому же Екатерина опасалась, что Платон помянет имя брата Валериана, ревновать к которому он имел полное основание.Она решила выжидать… и дождалась.Объяснение произошло в первое же утро, после сообщённых ему подробностей о неприятной для него переписке. Зубов получил в руки черновые наброски, даже не задумавшись слишком над тем, как они попали к лицу, предающему Екатерину.Кончив доклад о более важных делах, о том, как успешно идёт преследование мартинистов здесь и в Москве, насколько подвинулись приготовления к персидско-индийскому походу, фаворит вдруг мягким, но звенящим, напряжённым голосом спросил:– А что, ваше величество… Вот теперь надо много людей верных делу поставить. В Москве и здесь… Что, если бы графа Александра Матвеича вызвать?– Какого графа Александра… – как будто не сразу вспомнив, переспросила Екатерина. – Да ты что?! – вдруг с хорошо разыгранным изумлением заговорила она. – Ты это про Мамонова? Да какая муха нынче нас укусила?– Никакая, ваше величество, – по-французски продолжал Зубов, как бы желая, чтобы холодные обороты чужой речи подчеркнули содержание делового разговора. – Я по совести. Вы изволите доверять бывшему своему любимцу. А это – много значит Не зря же такая доверенность. Видно, что стоит он её… И… – Зубов набрал воздуху, словно подбодряя себя, – и слышал я, снова теперь переписку с графом возобновить изволили… Вот я…– Переписку? С графом? Да кто тебе сказал? Кто это посмел?..– Никто, ваше величество… Случайно это вышло… Люди толковали, не знали, что я слышу. Тут никто не виноват…– Ты ещё покрываешь? За мной шпионят, значит? Я уж не вольна писать, кому хочу? Если справилась, как там живут они с женой… Что же в том?..– Если бы даже и сюда звали графа – тоже ваша воля! – выпалил Зубов, давая этим знать, что ему известно точно содержание письма.– Вот как! Не подивлюсь, если и брульон Черновик (от фр. brouillon).

попал к вам, генерал, который я в корзину иногда бросаю по доверенности к людям моим. Это не иначе как Захар. Или одна из девиц моих, к вам неравнодушная. Вы и их очаровали вашими глазами, как чаруете внучку мою, княгиню великую… Елисавету…Настала очередь Зубову притвориться изумлённым, сдержанно-негодующим.– Я?! На великую княгиню?!– А то нет? Руки коротки, сама понимаю. Она молода, раз. Муж у неё красавец, два. Наследник трона, три… Если с ней негоряч, так и с другими непылок нисколько, четыре. Чего же ей отвечать на вздохи и стрелы чужих глаз, хотя бы и таких красивых, как ваши?! Понял?.. На первое время – попомни эти мои сентенции. И не будем больше говорить ни о письмах моих Мамонову… ни о вздохах твоих под окнами внучки, о серенадах в её честь даваемых… О романсах, которые приказывал слагать от имени своего для той же княгини Елисаветы. Видишь, и я кое-что знаю… Положим, молода она, хороша, как утро… И близко вы друг от друга… Но об этом я подумала… Дворец построю внуку особенный в Царском… И не будет тебе летом искушений… А зимой… Зимой, поди, они теперь реже станут бывать у нас… Может быть, семья прибавится… Хотя и плох внук на этот счёт, как сказывают… Словом сказать: помни. А я – забыть постараюсь и проказы твои, и графа в «красном кафтане»… Доволен? Перестал брови хмурить? И слава Богу… Будем кончать дела твои.Вечером, говоря с Анной Никитичной Нарышкиной о сцене, которая разыгралась у неё с фаворитом, Екатерина между прочим сказала:– Что его винить? Оба молоды. Я понимаю. Да и своего уступать не хочу… Знаешь, тут вышло по старой скороговорочке французской, которой учила меня ещё в детстве m-lle Кардель: le ris tenta le rat, le rat tente tata le ris. Дословно: сладкое мясо привлекло крысу и привлечённая крыса попробовала сладкое мясо (фр.).

– Попробуй, сразу выговори, так, скоренько…Екатерина даже пропела скороговоркой мудрёную фразу, как, должно быть, делала это в детстве.– Вот и тут: рис приманил крысу… Крыса – приманённая, хотела попробовать рису!.. Да не удалося… Бедненький, ты бы видела его рожицу. Делаю вид, что сердита. А сама бы так и поцеловала моего милого генерала!..На этом и кончился роман Зубова с Елисаветой.Мамонов тоже не помешал. Взвесив все шансы, влияние Зубова, его силу, при помощи которой фаворит-пигмей свалил колосса Потёмкина, Мамонов очень осторожно, ссылаясь на недуги, отказался от предложенной ему чести возвратиться в Петербург.«Хотя высшим счастьем почёл бы служить моей великой государыне, хотя бы в самой последней должности, – да, видно, Бог не хочет! Его воля!» – так позолотил свой отказ «красный кафтан», теперь полинялый. VIШАХ КОРОЛЮ! – МАТ КОРОЛЕВЕ! Осенью того же года снова появился на дворцовом горизонте второй Зубов, Валериан, хотя и в плачевном виде.Посланный в Польшу, для получения чинов и орденов, ничего там, конечно, серьёзного не делая, Валериан во время какой-то разведки наткнулся на отступающий польский отряд.Небольшое ядро, пущенное поляками, ударило по ногам ему и ехавшему рядом с ним офицеру.Левая нога Зубова и правая офицера были раздроблены.Собрались доктора. Всё внимание обратили на Зубова. А когда подошли к офицеру, оказалось, что он истёк кровью и умер…Валериан, конечно, был спасён.Екатерина плакала, когда узнала о несчастии «писаного мальчика».Она послала ему удобную коляску для возвращения в Петербург, десять тысяч червонцев на дорогу, ленту Андрея Первозванного для утешения в горе, чин генерал-майора, ему, юноше двадцати лет… Триста тысяч рублей были даны ему на погашение всех долгов…Милости сыпались без конца…Когда Валериан в кресле появился в покоях Екатерины, она искренно плакала от печали, но тут же заметила, что он очень возмужал и стал куда красивее брата… Сохранилась даже записка, полученная Валерианом, в которой сказано: «Весьма рада, что понравилась вам накануне…»Но Платон и брату не позволил занять много места в сердце своей покровительницы. После разных колебаний именно Валериану было поручено главное начальство над армией, отправляемой на Кавказ и дальше, в Персию, в Тибет.С глаз долой – из сердца вон, совершенно основательно полагал Платон.И он не ошибся.Начало широко задуманной, почти несбыточной кампании было довольно счастливо, несмотря на многие недочёты. Правда, Валериану на руки было дано три миллиона рублей, но он скоро всё истратил и стал требовать новых денег, припасов и людей… Однако дело шло хотя бы потому, что сопротивляться на местах было некому.15 февраля 1796 года обвенчали Константина с юной принцессой Анной Кобургской, едва достигшей четырнадцатилетнего возраста. Муж и жена ссорились, и новобрачный даже щипал и бил свою молодую, если очень выходил из себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93