— О вилла, вилла, дам, юхала!Гираба, нахора, юхала!Карабша, гултай, юхала! В лесу раздался жалобный плач филина, где-то, словно ребенок, закричал заяц, пронесся ветер, шумя ветвями. Князю показалось, что вокруг него стонут, гогочут и кричат на сотни голосов. Он схватил рукоять ножа и судорожно сжал ее.Старик стукнул о котелок палкой и, быстро сняв его, поставил на землю перед князем. Костер медленно угасал.— Смотри, смотри! — прохрипел колдун князю и, воздев кверху руки, стал приседать, прыгать и выть диким голосом свои заклинанья: Кумара!Них, них, запалам, бада.Эшохоло, лаваса, шиббода!Кумара!Ааа — ооо — иии — эээ — ууу — еее! В тишине ночи плачем, воем и стоном разносился его крик. Перед князем стоял котелок, бурля и шипя. Князь глядел на него и видел, как из него, словно туман, поднимается белый пар.Вдруг князь задрожал и побледнел.Пар поднимался выше, выше и мало-помалу принимал очертания воздушной легкой фигуры.— Анеля! — воскликнул князь.— Ха-ха-ха! — закричал где-то филин.— Гаятун, гаятун! — выл старик, а очертания приняли явственную форму Анели, и она, казалось, тянула белые, прозрачные руки к князю. Вдруг рядом появилась усатая рожа поляка. Грубая темная фигура обхватила призрак Анели и помчала ее вдаль. Все смешалось. Князь тяжело перевел дух и опять вскрикнул. Пар клубился, охватил его всего как туманом, и из струй начали рисоваться новые картины.Сшибка. Дерутся. Льется кровь. Русские? Нет, это казаки с ляхами. И снова Анеля! Какой-то усатый казак в красном жупане с черным чубом мчит ее на коне…Полуосвещенный покой. Горит лампада. Кругом диваны, подушки, ковры… кто-то сидит в белой чалме, и опять Анеля… в голубых шальварах, с белым покрывалом на голове. Она падает перед человеком в чалме на колени. Он кричит. Что это? Двое черных эфиопов бегут, бросаются на Анелю, рвут на ней одежды, и вот она нагая, с волосами до самых пят…— Анеля! — снова закричал князь, и опять все исчезло.…Крики, пожар, суматоха, злые разбойничьи лица, молодая девушка с черной распущенной косою и витязь, секущий мечом в обе стороны……Брачный пир… витязь и девушка…— Шью, шью, бан! ба, ба, бан, ю! — выл хриплый голос старика.Князь очнулся. Кругом было темно и глухо. Старик хрипел подле него и говорил:— Все, княже!Князь тяжело перевел дыхание. Что это было? Сон? Наваждение? Шутки дьявола?— Проводи меня до слуги, — сказал он колдуну.— Идем, идем! Пробил урочный час, скрылась бесовская сила! Рвалась она, хотела нас ухватить, да сильны были заклятья, — бормотал старик, взяв князя за руку и ведя его.— Кряж! — крикнул Петр.— Княже! — отозвался неуверенный голос слуги. — Жив! Слава Те, Господи! На крест тебе! Одевай!Голос слуги вернул Петра к действительности. Он надел на шею крест и совершенно оправился от неясного страха.— Жив! — сказал он. — Дай старику пять рублев и идем!— Пять? — недовольно пробормотал Кряж. — Ишь ты! Сколько страху нагнал, да еще пять! Шелепами его!— Ты поговори! — закричал старик. — Призороки знаешь? Ушибиху знаешь? Потрясиху знаешь?— С нами крестная сила! — завопил Кряж. — Чур меня! Сгинь, окаянный! Жри! Подавись!Он кинул деньги и бросился к князю.— Я все могу! — говорил старик. — Я иссушу, как сено, как ковыль!— А ну его к ляду! — бормотал Кряж, шагая рядом с господином. — Вот навязались!— Сам же уговорил!— Тебя ради. Вижу, сохнешь. А сам бы я ни в жизнь! Ишь! — прибавил он, оглядываясь.Старик зажег ветвь и, светя ею, шарил по земле брошенные Кряжем рубли.Петр вернулся домой и лег в горнице на лавке, но сон бежал от его глаз.Что он видел? Видел Анелю. Видел позор ее. Где она, что она? Теперь не вернуть того, что случилось с нею. Правда или наваждение? И не поймешь! Видел, как явь!…А потом последняя. Что-то знакомое.Видел и раньше он это девичье лицо, мелькнуло оно ему где-то… но где? Он не мог припомнить.Он поднялся рано утром и прямо поехал на Москву.Не доезжая верст шести до Москвы, князь вдруг осадил коня и сказал Кряжу:— Слышь, кричат будто? А?Они прислушались.— Ратуйте! — явственно донеслось до них.Князь ударил коня и понесся в сторону криков. Кряж поехал с ним рядом.Едва они сделали несколько саженей, как за купой деревьев увидели возок. Кони были отпряжены. Какие-то люди спешно хлопотали около возка, а подле них раздавались вопли.— Воры, — сказал князь и, обнажив меч, поскакал вперед.— Я вас ужо! — закричал он издали. — Будете вы по дорогам грабить!Четверо людей оглянулись, бросились в кусты и быстро, словно по волшебству, скрылись.— Ратуйте! — визжал женский голос.Князь поскакал к возку и соскочил с коня. Возок был пуст, вокруг валялись меха, служившие одеялами, увесистый сундучок, разная рухлядь. Князь с недоумением огляделся.— Сюда, сюда! — вопил голос. — Здесь, под кустиком!— Сюда, княже! — сказал Кряж, указывая на кусты.Князь пошел за ним следом. Под кустом на земле лежали три женщины. Одна толстая, видимо боярыня, и одна тонкая, стройная, с крошечными ногами, лежали без движения, с головами, завернутыми в платки; третья, толстая, короткая, в шугае и котах Коты — женские полусапожки.

, очевидно, успела освободить свою голову от платка и вопила на весь лес.— Ратуйте, добрые люди! Воры напали! Убили боярышню да боярыню! Что я боярину скажу!— Не ори, баба! — остановил ее Кряж. — Воров уже нет больше. Встань лучше да прикрой голову.— Ой, дурень, дурень! — завопила старуха. — Да как же я, дурень, встану, коли у меня руки-ноги скручены!Князь усмехнулся.— Распутай ее! — сказал он, а сам подошел к двум недвижно лежащим и стал раскутывать им головы.— Княгиня Куракина, — пробормотал он, снимая с толстой женщины платок и обнажая тусклое лицо чуть не с тройным подбородком, — а это, надо думать, княж…Он бросил платок и не докончил фразы.Перед ним лежала девушка с распущенной черной косою, с бледным лицом и полуоткрытыми устами. Та самая, что они видели в эту ночь у сломанного дуба во время волхвования.Петр смотрел на нее не спуская глаз.Тем временем мамка поднялась на ноги. V СПАСЕННЫЕ Княгиня и ее дочь лежали недвижимы. Вероятно, страх и затем тяжелые платки на лицах лишили их на время сознания.— Умерли! — завопила мамка и начала причитать над ними во весь голос. — Милые вы мои, родители вы мои! Что я теперь боярину отвечу!— Кряж, достань воды, — приказал князь.— Брось выть, старуха, — сказал он мамке, — скажи лучше, неужто вы одни ехали?— Одни? — ответила старуха. — Да нешто мы беднота какая? Голь? Чай, мы Куракины будем! Одни! Эвон! — и она даже подбоченилась рукою, маленькая, толстая, в синем шугае. — С нами холопов-то сколько, с полсорока было!— Где же они?— А разбежались, проклятущие! Как увидели, что воры на нас — и в россыпь! Душонки холопские! Ужо будет им от боярина! А этому Антошке… Ну-ну!— А ты покликала бы их!— Покликала бы! — передразнила старуха. — Да нешто я могу боярышню покинуть! — И, сделав плаксивое лицо, она снова начала выть.Кряж принес воды, и князь тотчас обрызгал боярыню и боярышню.— Чай, есть наливка? — спросил он у мамки.— Есть, милостивец, есть, как не быть!— Давай сюда, да чарку тоже!…В походах князь выучился подавать помощь в иных случаях и не терялся при виде даже умирающих.Старания его скоро увенчались успехом.И та, и другая вздохнули, открыли глаза и сделали движения.Князь тотчас дал им по глотку крепкой наливки, и они оправились.— Милые вы мои! — радостно воскликнула мамка, бросаясь на колени. — Вставайте, родные, ушли воры! Прогнали мы их!Княгиня села, князь поддержал ее, и в ту же минуту княжна легче серны вскочила на ноги и звонко засмеялась.— Мамушка, а где кичка твоя?…— но вдруг взгляд ее упал на князя, и она сразу смолкла, зарделась вся и стыдливо закрылась рукавом.Тем временем попрятавшиеся холопы осторожно вышли из-за кустов и деревьев и окружили своих господ. Мамка с яростью набросилась на них.— А, подлые! Вернулись! Погодите! Ужо будет вам от боярина! И тебе, Антошка!— Я что же…— ответил долговязый детина в зеленом кафтане, — я за помощью бежал.— Кабы не мы…— загалдели остальные.— Вот с князем поговорите! — угрожающе кричала мамка.Княгиня с благодарностью смотрела на князя и кивала ему головою.— Ах, милостивец! Спас ты нас от смерти лютой, от поношения. Ужо боярин тебе в землю поклонится. Пра! Знаю, знаю тебя, соколик! Князя Теряева сынок, нам шабер Шабер — сосед.

! С твоим братом-то мой боярин в думе сидит, вместях город берегли! Уж истинно Бог тебя нам послал!Она говорила без умолку, князь не слушал ее и вспоминал теперь отчетливо, ясно. Не раз и не два видел он эту девушку. Случалось ненароком через забор заглянуть, сидя на коне или со всходов, в сад к своим соседям — и там иногда резвилась барышня с сенными девушками…Возок поставили на дорогу, вещи уложили, и княгиня с дочерью и мамкой влезли в него. Холопы окружили возок, кони дернули и потянули его по пыльной дороге, а князь погнал коня и скоро скрылся из глаз трусливых холопов.Он скакал молча. Образ девушки, виденной им раньше в зачарованном круге, смутил его и вытеснил мысли об Анеле.Дивным дивом казалось ему все это приключение, словно наколдованное стариком.Таким же дивным дивом казалось оно и молодой княжне Катерине Куракиной.Живя дом о дом с, Теряевыми, она от сенных девушек немало слыхала рассказов о молодом князе: и как он в походах с ляхами дрался и со шведами, и как его царь отличает. С девичьим лукавством не раз довелось ей ухитриться через заборную щель увидеть молодого князя, как он садится на коня, как едет на нем, как сходит, высокий, статный, с вьющимися кудрями, с светлой бородою.И не один вечер провела она с сенными девушками, слушая рассказы о нем, о своем соседе.Запали они ей в сердце, запечатлелся светлой грезою и образ красивого витязя, и вдруг — теперь она встретилась с ним лицом к лицу…Диво дивное!То— то будет о чем поговорить с сенными девушками! Будет о чем и помечтать в бессонную ночь или за томительной работою у пяльцев… и боярышня улыбалась радостной улыбкой. Боярыня клокотала, как курица, продолжая ужасаться происшествию, а мамка ворчала и ругательски ругала и воров, и трусливых холопов…Тем временем на постоялом дворе Никиты, за длинным сосновым столом сидели сам Никита, Мирон Кистень и Федька Неустрой, а Панфил да хозяйский Егорка стояли поодаль. Все были угрюмы и, видимо, недовольны, и Мирон говорил Никите:— Дурень, дурень! Коли позарился на такое дело, до конца надо делать было! Двоих испугались…— Коли они на конях и с мечами…— слабо возразил Никита.Мирон усмехнулся.— С мечами! Холопов полсорока было, да разбежались, а тут два. На что Панфил-то? Он один коня валит… Бабы! — презрительно окончил он и гневно взглянул на Неустроя.Наступило томительное молчание.— А теперь что? — заговорил снова Мирон. — Приедут они на Москву. Холопы ничего не докажут, откуда воры. Чай, могли удуматься, да и кабак один на всю путину. Ну и иди к боярину Матюшкину!Никита побледнел и вздрогнул.— А еще и медь найдут… Эх, горе-работники.— Что же делать-то?…— продолжал смущенный Никита.— Что? Одно осталось: на Москву идти. Не здесь же стрельцов поджидать, а пока что Лукерья с Егоркою похозяйничает. Да медь убрать, горн снесть, а то, упаси Бог, подьячие придут…В ту же ночь постоялый двор опустел.Никита и Мирон с товарищами вновь переселились в Москву, где Семен Шаленый, все время бывший в Москве, устроил их в новой рапате.Такие рапаты, тайные кабаки, вмещающие в себя и игорный дом, и притон разврата, — в сущности, разбойничьи гнезда — были рассеяны в то время по всей Москве.Не только ночью, но и днем выходили оттуда страшные обитатели на грабеж и разбой и, по свидетельствам очевидцев, нередко среди бела дня, на улице нападали на прохожего, грабили и убивали его прямо на глазах народа.Дороговизна продуктов, обращение меди вместо серебра, непосильные налоги — все это порождало смутное недовольство, выражавшееся между прочим и в таком открытом разбойничестве, едва ли не покровительствуемом самими воеводами.Так, Милославский с другом своим Матюшкиным за выкуп выпускали из застенков и воров, и фальшивомонетчиков, как бы благословляя их снова на подвиги.Разбойники открыто гуляли по городу, и купцы их знали в лицо и старались зачастую умилостивить дарами, боясь и разбоя, и убийства, и поджога.Шаленый, Неустрой и Кистень были также известны многим москвичам, но под началом у Мирона они не смели много своевольничать. Мирон же был уже не простой разбойник.После того, как Матюшкин вторично отнял у него Акульку и задрал ее за сопротивление, Мирон поклялся ему отомстить. Это дело ему не хотелось делать спроста и, вспоминая первый бунт при Морозовых, еще в начале царствования, он замышлял второй.— Тогда Плещеева рвали. Теперь Матюшкина тряхнем, — говорил он, и глаза его разгорались. — Увидит он, песий сын, за все лихую расплату!И, ходя по городу, он с догадливым и бойким Неустроем сеял повсюду недовольство.То в сермяге и гречишнике его можно было видеть на базаре, то в купеческом кафтане на Красной площади или в рядах, то одетым рейтаром — в царевом кабаке. И всегда подле него ловкий Неустрой со своими прибаутками.Москва бродила, а еще никто не подозревал даже об опасности, и Матюшкин с Милославским распалялись корыстью только пуще и пуще.Страшное «слово и дело» было для них отличным орудием. Подьячие сновали здесь и там, выискивая богатого, кричали государево слово. И тащили беднягу в приказ, где за него уже брались хитрые дьяки, под страхом пыток выпытывая из него деньги. Перепадала и подьячим малая толика для разбойного и тайных дел приказов. VI ПРИСУХА — Чего ты? — спросил сурово Петр у своего стремянного, увидев на его лице широкую улыбку.Это было с неделю спустя после описанного приключения.Кряж замялся.— Так, княже, ничего! Не серчай на холопишку! — И он подал ему стремя.Петр вскочил на коня, оправился и медленно выехал за ворота в сопровождении своего стремянного, но говорить с ним на народе было негоже, и он молча ехал до своего полка, что стоял за Сивцевым оврагом, занимая собою как бы отдельную слободу.Солдаты со своими женами и детьми жили по отдельным избам, а холостые жили в избах по трое и по четверо, ведя немудреное домовое хозяйство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100