— А я, Бог Саваоф, глаголю: не внемлите гласу лукавого!… Ибо не ревнители древнего благочестия, но Никон сеет ересь в душах христианских.Марья Ильинична встрепенулась. Ее лицо зарделось счастливой улыбкой. Она благоговейно воззрилась на образа и истово перекрестилась. Все ее сомнения рассеялись. Еще недавно, когда Никон вел беседу с царем и учеными монахами о необходимости исправления богослужебных книг, она почувствовала, что затевается недоброе дело. Однако Ртищев, Ордын-Нащокин, Никита Романов и сам Алексей, изо дня в день доказывая ей правоту Никона, смутили ее душу. Теперь же сам Бог открыл истину.— Верую, Господи, и исповедаю крещение тако, како веровали древлие чудотворцы твои! — клятвенно крикнула она, и опустившись на колени, стукнулась об пол лбом.Янина подползла к царице, горячо поцеловала край ее платья.— Како ты рекла, тако и я под твоею рукою буду противоборствовать Никону, — прошептала она и снова закрыла руками лицо, чтобы не выдать торжествующей радости.— Благословенна раба Мария, — ласкающе-мягко вздохнуло над головами.Расставив широко пальцы, Янина восхищенно поглядела на Ваську. «И даст же Бог человеку дражайший дар вещаний чревом!» — умиленно подумала она и искренно перекрестилась.Выполнив добросовестно все, что требовала щедро наградившая его полонянка, Босой шагнул к царице, но вдруг зашатался и рухнул на пол.— Почил! — вскрикнул склонившийся над прозорливцем Никодим.Марья Ильинична с рыданием упала на грудь Босого. Василий приоткрыл один глаз и болезненно улыбнулся.— Не рыдай мене, мати! — запел он и неожиданно расхохотался страшным хохотом сумасшедшего. ГЛАВА XVI Вечный страх, что узнают его языки, иссушил Корепина, измотал всю его душу. Он облютел, становился все более подозрительным и остерегался даже закадычнейшего своего друга Яшки. В каждом человеке чудился ему враг, поджидавший лишь случая, чтобы предать его.Только в редкие встречи с Таней ненадолго оживлялся Савинка, забывая о всех стерегущих его напастях.В условные дни сходились они в лесу, в берлоге, которая служила бродягам жильем. Яшка, завидев женщину, немедленно исчезал. В берлоге было тепло и довольно просторно — товарищи углубили яму, стены утеплили подобранными на свалке войлочными лохмотьями и соломой и обшили дубьем; кровлей служило решетование из прутьев и хвороста, придавленное снежным сугробом; вход в землянку вел через дыру, прорытую в стороне и защищенную от человеческих глаз кустарником. Зарывшись по пояс в тряпье, Корепин припадал губами к щеке Тани и так мог просиживать без слов часами.К вечеру гостья осторожно высвобождалась из его объятий.— Пора. Чать сызнов отец заругается.Бродяга с тяжелым сердцем провожал Таню до леса.— Токмо бы Пещного действа дождаться Пещное действие — древний церковный обряд в память ввержения в печь трех отроков, не пожелавших поклониться золотому истукану (книга пророка Даниила, гл. 3). Совершается на утрени в неделю святых Отцов (воскресенье между 18 и 24 декабря).

да царю отдать челобитную, — неуверенно улыбался он, чтобы как-нибудь поддержать в себе бодрость, — а там спокинем мы с тобой Москву, уйдем на украйные земли, заживем без горькой кручинушки.Укутанный в тряпье и солому, из-за деревьев показывался дружелюбно скаливший зубы Яшка.— Эвона!… А я, было, в думках держал, не засталась ли ты за господарыню в вотчине нашей. * * * Наступила неделя Праотец Неделя святых Праотцов — 28 неделя по Пятидесятнице (воскресенье между 11 и 17 декабря). В это воскресение церковь вспоминает всех ветхозаветных патриархов и праведников.

. Савинка заметно повеселел.— Ну, кажись, пришел час ударить государю челом, — поделился он с товарищем, ничего не подозревавшим о челобитной.Яшка вытаращил глаза.— Царю?… С челобитной? Ополоумел! Аль не слыхивал, что по новому указу не можно черным людишкам челом бить государю?— Так то черным людишкам, — ухмыльнулся Савинка, — а не нам. Мы, брателко, особые — опричь тюремного двора ни в каких грамотах не записаны…В канун воскресенья бродяги отправились на патриарший двор. Там давно уже теснилась толпа бездомных людей, дожидавшихся выхода келаря.Когда монах вышел на крыльцо, людишки опустились на колени:— Благослови на бранный подвиг, отец.Благословив людишек, келарь увел их в большую трапезную. Накормил и выдал одежду. Обряженные в гулы Гупа — юбка.

из красного сукна с оплечьями из меди, в медных шапках с опушкой из заячины, расписанных краской и золотом, они высыпали на улицу.Простолюдины попрятались по домам. Только орава крикливых ребят бесстрашно бегала за «халдеями» Бродяги изображают мужей из халдейского племени, которые донесли царю Навуходоносору о неповиновении трех иудейских отроков и нежелании последних исполнить волю царя (Дан.3.8-12).

, наполняя промерзшие улицы песнями, свистом и улюлюканием.Для бездомных людей пришли сытые дни. Отовсюду поступали к ним щедрые подаяния. Каждый торговый человек считал своей святой обязанностью кормить и поить участников Пещного действа. На рынках, в торговых рядах, на Козьем болоте — всюду снабжали их, Христа ради, прокормом. Халдеи с ревом набрасывались на подаяние и нещадно избивали друг друга, пытаясь вырвать лучший кусок, чтобы тут же, почти не жуя, проглотить его.Смазав бороды медом, Савинка и Яшка бегали по занесенным снегом широким московским улицам, пугая лошадей и встречавшихся крестьян багровыми космами потешных огней.— Пали его! — крикнул какой-то ряженый, вынырнув из переулка и схватил за ворот сидевшего на возу с сеном крестьянина.Крестьянин попытался вырваться, но его сбросили наземь и привязали к хвосту коня.— Калым давай!Савинка подтолкнул локтем товарища и укоризненно покачал головой.— А сдается мне, не гоже бы людишек немочных забижать.По лицу бродяги скользнула недоумевающая усмешка.— А сдается, окстись да не хаживай с халдеями.Пробившись к лошади, он поднес факел к бороде ревущего благим матом крестьянина.— Калым давай, миленок-брателко.Отчаянный крик резнул притихшую улицу. Ребятишки шарахнулись в разные стороны. Где-то заголосили бабы… Не помня себя от возмущения, Савинка выдернул из ближайшего плетня кол и ринулся на Яшку.— Душегуб!Кто— то сзади ударил Корепина кулаком по затылку. Он зашатался и выронил кол.— Секи его!Еле вырвался истерзанный и залитый кровью Савинка из рук озверевших людей. Левый глаз его закрылся, взбух, на подбородке, на месте вырванных клочьев бороды, зияла кровоточащая рана.У Арбата избитого настиг запыхавшийся Яшка.— Жив ли брателко? — участливо спросил он и покачал головой. — Экой чудной ты!… Нешто можно перечить положенному? Подьячие и стрельцы, и те до Богоявленьего дни не вольны забижать халдеев…— Уйди! — крикнул Савинка и вдруг, широко расставив руки, упал в сугроб.— Дотешился, светик! — сплюнул Яшка и, взвалив товарища на плечи, потащил его в берлогу.Остаток дня и ночь Савинка провел в тяжелом полубреду. Однако на рассвете, сообразив, что Яшка собирается уходить, он с трудом поднялся.— Аль в Успенский пора?— Кому пора, а кому срок и отлеживаться, — сквозь зубы процедил Яшка. — И ведь эко надумал!… На толпу с дрекольем идти.Корепин, превозмогая боль, пошел за товарищем.Успенский собор был полон молящихся. Паперть запрудила толпа, не успевшая пробраться вовремя в церковь. Но халдеи, пришедшие последними, гордо запрокинув головы, уверенно протискались в собор.На амвоне, с правой стороны, окруженный ближними боярами, в кресле восседал государь. Корепин протискался поближе к клиросу. Будто почесываясь, он то и дело тревожно ощупывал рукав, в котором была зашита челобитная. Здоровым глазом он внимательно измерял расстояние, отделявшее его от царя, и соображал — успеет ли добежать к амвону прежде, чем перехватят его дьяки.Из боковой двери, ведущей в алтарь, высунулся дьячок и поклонился в пояс царю.Алексей перекрестился, поднял к небу глаза.— Починайте во славу божью!Дьячок, с трудом сдерживая подступающий кашель, отступил к аналою и шамкнул беззубым ртом:— Благослови, отче!Царь сорвался с кресла и так схватился за голову, будто кто-то неожиданно треснул его по темени.— Что ты сказываешь, — заорал он, — мужик, сукин сын: благослови, отче?… Тут патриарх, сказывай, ирод: благослови, владыко!Чтобы ублажить царя и тем искупить свою вину, дьячок набрал полные легкие воздуха и рявкнул на весь собор.— Благосло…Но вдруг лицо его напряглось, вздулось жилами, побагровело, а из свистящей груди вырвался оглушительный кашель.Алексей слезливо оглядел молящихся.— А и в чем вина наша перед Господом, что ради для царей ныне в соборах замест велегласых дьяконов и мнихов верещат сукины сыны поросята?Неудачливого дьячка сменил монах. Расставив широко ноги, он молодецки тряхнул черной гривой и, надавив указательным пальцем на кадык, оглушил молящихся громовым раскатом:— Бла-го-сло-ви, вла-дык-ко!Царь грохнулся на колени и с наслаждением перекрестился. За ним пали ниц все находившиеся в соборе.— Вот то глас, — вслух похвалил Алексей, — чисто тебе Илья-пророк по небеси прокатился!Из алтаря торжественно вышел патриарх Иосиф. Благословив толпу, он направился на середину собора. Алексей, опираясь на плечи ближних, последовал за патриархом и стал у столба.Начался «чин воспоминания сожжения триех отроков или Пещное действо».Монахи отдернули ширмы. Молящиеся увидели между столбами решетчатую деревянную печь, в виде огромного фонаря, расписанного суриком и другими красками. Для изображения горящей печи фонарь по решеткам со всех сторон был унизан железными шандалами, в которых горели восковые свечи.После шестой песни канона, получив благословение патриарха, трое ряженых, изображавших еврейских отроков — Анания, Азария и Мисаила — были связаны «убрусцем Убрусец — белый платок.

по выям» и отданы двум халдеям.Халдеи, беспомощно тужась, чтобы вызвать на лицах приличествующий церемонии гнев, подвели отроков к печи.— Чада царевы, зрите ли сию пещь, огнем горящу? — крикнули они в один голос.Отроки с презрением оглядели своих катов и гордо подняли головы.— Зрим мы пещь сию, но не ужасаемся, есть бо Бог наш на небеси, той силен взять нас от пещи сия…Получив по зажженной свечке, отроки, подталкиваемые халдеями, вошли в пещь и тоненькими голосами заскулили молитву. Халдеи, со свечами в руках, побежали вокруг печи и бросили в горн легковоспламеняющуюся траву-плаун.В соборе воцарилась мертвая тишина. Все взоры были обращены на вырезанного искусно из пергамента ангела, спускавшегося на шнурке с подволоки.Два монаха, укрывшихся в алтаре, по знаку, поданному иеромонахами, принялись ожесточенно сотрясать железный лист.Халдеи упали ниц. Какая-то старуха, преисполненная суеверного страха, воюще заголосила и побежала к выходу… И тотчас же, точно по уговору, ее со всех концов поддержали смятенными криками и рыданиями.Ангел, покачавшись над печью, медленно, как бы неохотно, снова поднялся к подволоке.Торжествующие халдеи ударили казнимых пальмовыми ветвями.— Где есть Бог ваш на небеси?!Отроки печально переглянулись и отдались на волю огня.Вдруг монахи снова затрясли железными листами и рявкнули хвалебную песнь. Ангел, трепеща, спускался к печи.— Ангел! Ангел Господень, спаси нас, — взмолились отроки.Толпа снова притихла. Кое-где лишь слышались глубокие вздохи. Ангел реял в воздухе, плавно взмахивая размалеванными крыльями.— Ангел! Ангел Господень, спаси нас! — надрывались отроки, заглушая грохот железа и трещеток.И вот, на мгновение задержавшись в воздухе, ангел слетел в печь. Из сотен грудей вырвался вздох облегчения. Отроки сорвали с себя убрусцы и, ухватившись за крылья ангела, трижды обошли с ним вокруг печи. Пораженные халдеи бочком придвинулись к спасенным и, отвесив земной поклон, подтолкнули их к патриарху.— Многая лета! — вихрем взвилось на обоих клиросах многолетие государю и царствующему роду.Служба окончилась. Алексей сам, непрестанно крестясь и пришептывая молитвы, погасил все четыреста свечей в печи и направился к амвону.Удобная минута наступила. Корепин прыгнул к царю и стал на колени.— Государь, царь православный! — забормотал он, щелкая зубами, как на лютом морозе.Ближние бояре позвали монаха.— Убрать!Но царь остановил их властным движением руки. «Он!… Он и есть», — мелькнула догадка.— Аль челом бьешь, холопьюшко?— Бью челом, государь! — ударился Корепин лбом о каменные плиты пола. — На ворога христианского, на князь Черкасского, Григория Санчеуловича!Савинка поборол в себе страх и, смело поглядев государю в лицо, продолжал:— Мрут черные людишки с голоду! Опричь кривды да батогов не зрят иного. Плохо, гораздо плохо жительствуют сиротины твои, людишки черные.Он сбросил с себя гулу, зашарил по рукаву епанчи.— Аи челобитная тебе от черных людишек… Все в ней пропи…Он осекся и похолодевшими пальцами разодрал рукав.— Была, государь! Сам писал…— Сам? — ехидно прищурился Алексей и кивнул подошедшим дьякам. — Так вот чью цидулу сдобыли языки у халдеев в побоище уличном.Присутствовавшая в соборе Янина заинтересовалась неожиданной сварой и любопытно приблизилась к амвону.— Так сам писал, сиротина? — переспросил государь, захватив в кулак бороду.— Сам! — поднялся Корепин с колен. Его глаза зажглись вдруг гордыми огоньками, а пальцы, мявшие судорожно епанчу, сжались в кулак. — Сам!… Думка была, не ведаешь ты, что робят с людишками черными. А ты, государь, обороняючись, тех же кличешь к себе на подмогу дьяков.— Замолчи! — крикнул Алексей и ударил челобитчика по лицу.Едва сдерживая волнение, Янина не спускала глаз с дерзновенного смерда. Его осанка и смелые речи восхитили ее. «Вот-то бы споручник мне!… Вот-то бы от обиды на государственность да на дьяков добро служил бы моему королю!» И полонянка решила во что бы то ни стало спасти Корепина. * * * Вечером, когда пришли к ней гости, Янина рассказала им о бродяге.— А кто дьякам ворог, тот нам впору придется, — убежденно закончила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100