Боюсь, что не знаю, – и Джейн взглянула на свое единственное дитя взглядом, в котором можно было прочесть: «Как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне, вот подожди, придет домой отец…»
Ух-ох. Мама такая старомодная. Но, может быть, Лорен действительно сболтнула лишнее.
– Хорошо, хорошо, я возьму этот дурацкий торт. – Но то, что они подлизывались, – это совершенно точно, хотя сейчас Лорен ничего с этим поделать не могла.
Дафна Браунинг была крупной женщиной с несколькими подбородками и ярко-красными губами. Она любезно приветствовала Лорен:
– Ах, как предупредительна ваша мама! Какой удивительно прекрасный знак внимания! – с подчеркнутым восторгом воскликнула она. – Конечно, мой доктор запрещает мне есть шоколад, но Бенджамин его просто обожает, правда, дорогой?
Бенджамин Браунинг на миг оторвался от газеты. Это был высокий человек, как бы утолщающийся к поясу. Вид у него был угрюмый, волосы с проседью и под стать им – кустистые седые брови.
– Блюду диету, – проворчал он.
Сток нетерпеливо вышагивал взад-вперед, Лорен, одеревенев от напряжения, сидела в обитом шелком кресле в очень строго и официально обставленной гостиной. Незаметная, словно тень, горничная унесла торт с глаз долой и навечно.
– Когда есть будем? – спросил нетерпеливо Сток. Дафна его проигнорировала.
– Скажите, дорогая, – обратилась она к Лорен, и на ее ярко-красных губах зазмеилась улыбка, – Сток – ваш первый мальчик?
Лорен обомлела от такого личного вопроса, и если бы не была вежливой девушкой, то ответила бы просто: «Это не ваше дело». Вместо этого, яростно поглаживая пекинеса миссис Браунинг, крошечную злобную собачонку, которая оскалила зубы и угрожающе заворчала, Лорен воскликнула:
– Какой умненький щеночек, – изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал как можно искренне. – Сколько ему?
– Это девочка, – поправила ее миссис Браунинг.
– А как ее зовут?
– Принцесса розового моста.
– Какое необыкновенное имя! – Лорен опять погладила собачонку, а та цапнула ее за руку своими острыми зубками.
– Сток, – заметила Дафна, – Принцесса никогда себе этого не позволяла.
– Кушать подано, – возгласила черная горничная, появившись в двери.
Мистер Браунинг отшвырнул газету.
– И с чертовским опозданием, – раздраженно сказал он. Обед был очень нудный. Лорен ни за что бы не хотела еще одного такого вечера. Миссис Браунинг вела себя высокомерно. Мистер Браунинг был груб. А Сток – ну, Сток был Стоком. На обратном пути он без обиняков заявил:
– Ты им понравилась.
– Приятно слышать.
– Даже несмотря на то, что ты еще очень молода. «А ему-то сколько – восемнадцать, что ли?»
– Я в восторге, – ответила Лорен сухо. Но он не понял ее сарказма:
– Они дали разрешение.
– На что? – спросила она, подавив зевок.
– Чтобы мы обручились.
5
Арета Мэй Анджело открыла дверь трейлера, в котором жила, и взглянула на Примо так, словно от одного его вида ее тошнило. Дело в том, что он покинул ее семнадцать лет назад, но это не помешало ей и через семнадцать лет сразу же обрушиться на него с яростными упреками.
Скорчившись в фургоне, Ник мог слышать каждое слово, которые она швыряла в лицо отцу.
– Тебе чего надо? Грязный обманщик! Ты чего пришел сюда вынюхивать? Ты мерзавец и бездельник, так что убирайся отсюда. Ты слышишь? Бон!
Еще немного, и, кажется, она бы прокляла его навеки, но Примо что-то неубедительно пробормотал в оправдание, и Пик еще глазом не успел моргнуть, как женщина, осыпая Примо оскорблениями, втащила его в трейлер и громко захлопнула дверь.
Ник сидел в фургоне и размышлял над событиями прошедшей недели. Ему шестнадцать лет, почти семнадцать – и жизнь уже кончена. Кому он нужен? Уж точно никому. Вся его жизнь оказалась ошибкой.
Мэри и Примо. Его родители. Примо ему сообщил, что они с Мэри никогда по-настоящему в браке не состояли, потому что, когда они обменялись брачными обетами, он был женат на этой женщине. Примо Анджело был двоеженцем.
А если так, то что из этого следовало? Лично для него, Ника? Но думать об этом он не стал. Все равно.
Дождь уже не проливной, так, моросило, но изморось была просто ледяной. Ник свернулся в углу фургона, голодный, усталый и отупевший.
Через некоторое время в сопровождении женщины вышел из трейлера Примо. Толчком отворив дверцу, он сунул Нику грязное одеяло и сказал:
– Будешь спать здесь. Внутри нет места.
Женщина наклонилась вперед, чтобы его разглядеть. Ник заметил, что она темнокожая, почти черная. И, вздрогнув, понял, что она негритянка.
Утром дождь перестал. Ник, скорчившись, спал на двух передних сиденьях, когда его разбудил слабый скребущий звук. Через боковое окошко на него глазели два маленьких негритенка. Один из них скреб ногтем по стеклу. Заметив, что он проснулся, они бросились бежать.
При свете дня Ник оглядел окрестности. Фургон был припаркован среди лагеря, где стояло еще несколько трейлеров в отдалении друг от друга. Несколько тощих собак бродили вокруг, всюду была грязь, сорняки, а в стороне возвышалась огромная мусорная куча.
По сравнению с этим ветхий домишко тети Фрэнни в Эванстоне был настоящим дворцом. Он выбрался из фургона. В нескольких шагах от него сидели на корточках черные мальчуганы и глазели на него.
– Эй, – сказал Ник, – в чем дело? Они не ответили.
– Мне пописать надо.
Один из мальчиков указал на дощатую покосившуюся хибарку около мусорной кучи. Ник с трудом добрался туда, вошел и сразу же пожалел – вонь стояла невыносимая. Сделав что нужно, он поспешил к фургону, боясь, что сейчас его вырвет. В кармане он нащупал только тридцать пять центов. Да, не разживешься.
Прислонившись спиной к фургону, он размышлял о будущем. Хуже некуда. Он в незнакомом городе, торчит в лагере среди трейлеров-развалюх, а папаша опять сошелся с женщиной, на которой женат уже семнадцать лет, но об этом прежде никто не знал.
Один из мальчиков, красивый, ясноглазый, коричневый, словно шоколадка, неуверенно шагнул к нему:
– Вас как зовут, мистер?
– Ник, а тебя?
– Харлан. Мне десять. А вам?
– Шестнадцать.
– А что вы здесь делаете? Ник передернул плечами:
– Дурака валяю.
Через некоторое время, почесывая толстое брюхо, выбрался из трейлера Примо, в одном грязном нижнем белье. На небритом лице гуляла улыбка. Ник знал эту улыбку. Так отец улыбался, когда хотел сказать: знатно уложил ее, ну, разве я не молодец?
– Как спалось? – спросил Примо, словно они остановились на ночь в роскошной гостинице.
– Я не спал. Я слишком голодный для этого, – процедил Ник сквозь зубы, злясь на отца и не зная, что сказать. Чего бы ему хотелось, так ото голову отвернуть дураку-обманщику.
– Об этом не волнуйся, – ответил жизнерадостно Примо, словно все было в порядке, – Арета Мэй замечательно готовит. – Он хлопнул сына по плечу: – Пойдем, я тебя познакомлю.
Ник неохотно зашагал за отцом в трейлер, а негритята потянулись сзади.
Внутри была невероятная теснотища и беспорядок, все было свалено в кучу: одежда, старые газеты и журналы, какие-то лохмотья, веревки, прочий хлам. В одном углу стояла неубранная постель, на полу валялись два засаленных спальных мешка. Арета Мэй деловито жарила на керосинке ветчину и картошку на грязном жире от бекона. Это была тощая черная женщина с курчавыми волосами, крашенными в рыжий цвет,
и усталым взглядом.
– Садись, мальчик, – бросила она Нику через плечо, – ты, наверное, очень есть хочешь. – Он втиснулся между стеной и шатким колченогим столом с грязными тарелками и сел на покрытую пластиком скамейку.
Арета Мэй поставила перед ним полную тарелку, отодвинув грязную посуду в сторону.
– Ешь, – скомандовала она.
Примо хихикнул – вот это по-домашнему, значит, все в порядке.
– Я знал, что вы поладите.
– Закройся, – сказала Арета Мэй. – Мы потом поговорим, кто с кем поладит. Не думай, что ты сам уже въехал сюда насовсем.
На Ника ее решительность произвела впечатление, но он побаивался, что сейчас отец ей врежет.
Однако Примо не врезал. Примо засмеялся густым утробным смехом:
– Ишь, строптивая шлюшка. Но мне нравится, когда женщины такие. Ты не переменилась.
Арета Мэй бросила на него суровый взгляд.
– И не смей выражаться при моих ребятах, – сказала она, показав на двух безмолвных мальчиков у двери.
– Только послушайте ее, – сказал Примо, почесывая живот, – помнится, ты сама так выражалась.
– Тогда было другое дело, – ответила чопорно Арета Мэй, – и было другое время.
Примо засмеялся и ущипнул ее за ляжку.
– Уж точно другое.
Она ударила его по руке, чтобы отстал, и повернулась к Нику, с волчьим аппетитом пожиравшего сальную, но восхитительно вкусную еду.
– Что рассказывал обо мне твой старик? – спросила она. – Он говорил, что мы женаты? Он тебе рассказал, что сбежал от меня, когда я была беременна? Он тебе говорил, что у тебя есть сводная сестра, которую он сам никогда и в глаза не видел и я одна ее поднимала?
Ник перестал жевать. Сестра? Это что еще за дерьмовские штучки?
– Я не знал, – захныкал Примо. – Ты же меня сама выставила. Я не знал, что ты беременна.
– Врешь, – отрезала она. – Ты и сбежал потому, что у меня ребенок был в животе, – она со злостью взглянула на него. – А что ты сделал потом? Другую подцепил и все равно попался. Дерьмо ты поросячье.
Примо обнял ее и стал ласково оглаживать тощее тело.
– Ну, ладно, сладкая моя, я же вернулся, – заворковал он, – ты ведь всегда знала, что я к тебе вернусь, правда?
Арета Мэй сердито хмыкнула. Но не так, чтобы очень сердито. И вроде уже не возражала, чтобы неуклюжие руки Примо делали свое дело.
Ник вспомнил свою работящую мать, которая теперь лежит в могиле, и его чуть не стошнило от жирной еды. Он ненавидел отца. Он ненавидел все это вонючее место.
Он резко встал:
– А где эта сестра?
– Она сейчас уехала, – быстро ответила Арета Мэй, – она у родственников в Канзас-Сити.
– Значит, я дочку сделал, – радовался Примо, – я всегда хотел, чтобы получилась девочка.
– Ну, ты ее и получил, – ответила Арета Мэй. – О да, сэр, ты ее действительно получил.
Через несколько дней, переночевав раза два в единственном босвеллском мотеле, они переехали к Арете Мэй. Но места в трейлере всем не хватало, и Примо договорился с соседями, что займет их кишащий крысами вагончик без колес, который те использовали как кладовку. В окошках вместо стекол был вставлен картон.
– Сойдет, а ребятам будет где спать, – сказал Примо Арете Мэй, – только надо там почистить.
И Ник три дня выбрасывал всякий хлам, выживал крыс, тараканов и пауков. Харлан и его младший братишка Льюк помогали.
Это были нервные ребята, до ужаса боявшиеся матери и ее ядовитого языка.
Каждый день мальчики ходили в школу и вставали в шесть утра. Вскоре после них уходила на работу Арета Мэй, она служила горничной в одной богатой босвеллской семье. И Примо большую часть времени был предоставлен сам себе. Хотя он пообещал Арете Мэй, что сразу же начнет подыскивать работу, у него и в мыслях того не было. В тот самый момент, как за ней закрывалась дверь, он усаживался перед маленьким черно-белым портативным телевизором со своими обычными шестью банками пива. Для Примо ничего не изменилось. Он знал, что для него самое главное, и своим принципам не изменял.
А Ник слонялся вокруг да около, и пойти ему было некуда.
Еще через пару дней Примо сказал:
– Должен отправить тебя в школу.
– Я лучше работать пойду, – ответил Ник, чувствуя себя неприкаянным и ненужным. – Может быть…
– Я обещал твоей матери, – перебил его Примо, глядя в телевизор. – И я тебе уже говорил.
– Ну и что?
Раз! Примо дал ему в зубы. Ник не успел увернуться и теперь слизывал кровь с губы. Вкус крови вызывал ярость. Но теперь Мэри нет, и никто его не будет защищать. Надо отправиться в школу, ничего не поделаешь. Но он постарается найти работу, накопить денег и удрать.
Ник Анджело решил, что удерет, и ничто и никто его не остановит.
6
– Вот здорово! – воскликнула Мег.
– Дорогая, это самое лучшее, что я могла бы тебе пожелать, – ответила мама, когда Лорен ей рассказала.
– Это замечательная новость, – провозгласил папа с такой гордостью, словно ему удалось заключить выгодную страховую сделку.
Какая же она дура! Ей бы промолчать. Она ведь только сказала, что Сток упомянул о помолвке, но, впрочем, в городке только об этом и сплетничали. И она чувствовала себя больше, чем когда-либо, связанной отношениями, в которых ничего не понимала и которых не хотела.
Ей шестнадцать. Она еще слишком молода. О, конечно, мама вышла замуж в семнадцать, но это был брак по любви, они же безумно любили друг друга, папа и мама. Они часто ей об этом рассказывали.
А у нее другое положение – она почти не знакома со Стоком и при этом твердо знает, что он ей не очень нравится.
– Но я не хочу обручаться, – сообщила она родителям. Одна только мысль об этом вызывала у нее панический страх.
Джейн Робертс улыбнулась и погладила ее, словно Лорен была строптивым щенком, которого требовалось успокоить.
– Это все нервы, дорогая, – ответила она. – Брак – шаг очень ответственный. Ваша помолвка продлится еще долго, так что будет время получше узнать друг друга. Сток приятный юноша, из прекрасной семьи. Мы с отцом просто счастливы за тебя.
О да, они были счастливы. А как быть с ней? Разве это не ей полагалось безудержно улыбаться и парить в облаках от радости?
Любовь, Все, что она об этом знала и читала, все говорило о том, что это волшебное чувство, но ей было тошно, и все тут. В третьем классе она была без ума от Сэмми Пилснера. Ей было восемь лет, и она пребывала в экстазе. Ее трясло при одном его виде.
В двенадцать она влюбилась в двоюродного брата, Брэда, костлявого юнца, на три года ее старше. Но виделись они только раз в году, когда он с родителями приезжал к ним на Рождество, так что она скоро выросла из этой любви.
В тринадцать у нее состоялось первое свидание. Совершенно ужасное.
В четырнадцать она впервые поцеловалась. Но это было еще хуже.
А в пятнадцать лет шесть месяцев сохраняла прочные отношения с Сэмми Пилснером и была ими вполне довольна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74