– Да, – твердо проговорил король, – я не подпишу смертного приговора.
Лондон горел желанием увидеть, как голова Страффорда скатится с плеч. Почему простые люди так любят подобные зрелища? Может быть, потому, что те, кому они завидовали прежде, теперь могли завидовать им, поскольку эти жалкие безродные бедняки сохраняли хотя бы жизнь? Возможно. Но в любом случае толпа жаждала крови Страффорда.
Отовсюду до нас доходили самые разные слухи. В Лондоне вдруг заговорили о том, что французский флот захватил острова в проливе Ла-Манш. Чернь тут же принялась проклинать меня… и мою мать. Бедная матушка, какую же ошибку она совершила, решившись на приезд в Англию!
Та ночь в растревоженном слухами городе была одной из самых ужасных ночей в моей жизни. Крики и вопли толпы могли вогнать в дрожь даже самого храброго человека. Это был рев обезумевших людей, которые, подобно своре гончих псов, жаждали растерзать свою жертву. В этом их порыве не было никакого смысла, не было вообще ничего, кроме желания причинить боль тем, на кого они решили напасть.
Отвратительные сплетни обо мне, дикие обвинения в адрес такого достойного человека, как король, ненависть к Страффорду, вся вина которого заключалась лишь в том, что он был верным слугой своего государя и своей страны, – всем этим обезумевшие мужчины и женщины оправдывали охватившую их жажду крови и разрушений. Если бы эти люди могли хоть на миг остановиться и задуматься, то они сразу поняли бы, как они неправы. Но они сбросили с себя тончайший покров цивилизации, и на свободу вырвались их дикие инстинкты – как звери во время охоты в джунглях. Но чернь была хуже зверей… Те охотятся для того, чтобы добыть себе пищу, толпой же двигало исключительно желание отомстить господам, которые, по ее мнению, всю жизнь купались в роскоши и наслаждались жизнью. Как я ненавидела этот сброд! Слабоумные, немытые, завистливые отбросы человеческой расы.
Они устраивали шумные сборища у ворот Уайтхолла. До меня смутно доносились крики: «Справедливости! Смерть ему, смерть!»
Справедливости! О какой справедливости могла идти речь, если на эшафот пытались отправить такого прекрасного человека, как граф Страффорд?! Смерть? Да. Эти люди требовали крови. И Страффорд должен был первым утолить их чудовищную жажду. Они были подобны голодным волкам, преследующим повозку. Бросьте нам Страффорда, чтобы мы могли растерзать и сожрать его. Это нас остановит… на какое-то время.
Католики собирались в моей часовне, чтобы помолиться, ибо в ярости толпы они видели нечто большее, чем просто злобу на Страффорда. Слишком часто выкрикивала чернь мое имя… Естественно, мои приближенные были встревожены. Некоторые складывали свои ценности в дорожные сундуки и пытались пробраться на побережье. Я отправила посланца к Пиму, лидеру палаты общин, и попросила у него защиты. В этом мне помогла Люси. Она продолжала притворяться, будто дружит с Пимом, и ему, конечно же, льстило внимание столь прекрасной придворной дамы. Я же, зная о ее отношениях со Страффордом, очень сочувствовала ей, понимая, как она, бедняжка, сейчас страдает… Ответ Пима сводился к тому, что мне, скорее всего, придется покинуть страну, ибо он не видит иного способа обеспечить мою безопасность.
Карл прибыл в Уайтхолл. Народ ненавидел короля не так сильно, как его советников. Если бы он подписал смертный приговор Страффорду, то толпа даже встретила бы государя радостными воплями.
Карл совершенно потерял голову.
– Что мне делать?! – кричал он. – Страффорд преданно служил мне. Он был моим другом… моим лучшим другом. Я обещал ему, что никому не позволю причинить ему зла!
Мы крепко обнялись, и король погладил меня по голове.
– Плохо наше дело, – пробормотал он, – и меня угнетает, что я втянул во все это вас.
– Вы принесли мне только счастье, – прошептала я. – Всегда помните об этом!
Потом мы сели рядом, взявшись за руки и пытаясь успокоить друг друга.
– Что бы ни случилось, – сказал Карл, – нам с вами было даровано такое счастье, которое удается познать лишь немногим.
Это была правда, и это было чудесно. Ведь даже в тот миг, когда за воротами бесновалась разъяренная толпа, мы все равно чувствовали себя почти счастливыми, поскольку были вместе.
Неожиданно снаружи воцарилась тишина, и Карл послал одного из стражников узнать, в чем дело. То, что рассказал вернувшийся солдат, заставило меня содрогнуться от ужаса. Кто-то в толпе крикнул, что главной злодейкой является моя мать. С тех пор как она приехала в Англию, на страну посыпались беды и несчастья. Коварная итальянка сумела даже испортить погоду!
– Идем в Сент-Джеймс! – завопила толпа.
Я закрыла лицо руками. Мне очень хотелось, чтобы она покинула наше королевство, но она была моей матерью, и я продолжала любить ее. Я не могла вынести мысли о том, что разъяренный сброд может оскорбить ее и унизить. Верно, она во все вмешивалась, хотела сделать из моих детей католиков, настаивала на том, чтобы людей, выступавших против меня, жестоко наказывали, и, возможно, я в какой-то мере находилась под ее влиянием. Она открыто демонстрировала свою приверженность к католической церкви и презрение к протестантам, она часто забывала, что всего лишь гостья в этой стране и стоит Карлу кучу денег, которые тот расходовал на ее содержание, поскольку сама за себя платить она не могла. И тем не менее она оставалась моей матерью.
И вместе с нею в Сент-Джеймсе были мои младшие дети. С нами в Уайтхолле находился только принц Карл, Мэри же пребывала в Сомерсет-Хаусе.
Как же долго тянулась та ночь. Казалось, ей не будет конца. Мы с королем молча сидели рука об руку. Оба мы были страшно измучены, но заснуть не могли.
Утром к Карлу пришло несколько епископов.
– Ничего нельзя сделать, остается только подписать смертный приговор, – заявили они. – Народ требует казни Страффорда.
– Я не могу на это пойти, – ответил Карл. – Я дал ему слово…
– Ваше Величество, – промолвил один из епископов, – сейчас не время думать о чувствах. Нужно действовать! Пусть лучше умрет один человек, чем погибнут тысячи.
– Тысячи… – эхом откликнулся Карл.
– Люди разгневаны, – сообщил второй священнослужитель. – И боюсь, что прежде всего ярость их обрушится на вас.
– Моя жена!.. Мои дети!.. – закричал Карл в отчаянии.
– Ваше Величество, все они сейчас в опасности, – подтвердил епископ. – Однако толпа жаждет крови Страффорда. Он является символом всего, что ей так ненавистно. Если вы не пожелаете подписать смертного приговора, то выступите против парламента, принявшего решение казнить этого человека. Отказ подписать приговор явится прямым вызовом парламенту.
– И я действительно брошу им такой вызов, – угрожал Карл. – Я не подпишу приговора, лишающего жизни человека, который не сделал мне ничего дурного, а наоборот, преданно служил мне и был моим лучшим другом.
Епископы были явно напуганы.
– Мы боимся возможных последствий. Толпа ворвется во дворец. Королева… – Они мрачно посмотрели на меня. – Люди все время поносят королеву.
Я взглянула на мужа и увидела неприкрытый ужас в его глазах. Карл испугался за меня и за детей.
– Дайте мне время… время… – пробормотал он, и я поняла, что король дрогнул.
Епископы ушли, и Карл повернулся ко мне.
– Что же мне делать?! – в отчаянии воскликнул он. – Вы в опасности. И наши дети…
– Карл, вы не должны думать обо мне, – гордо вскинув голову, заявила я. – Вам нужно поступать так, как вы считаете правильным.
– Но как я могу не думать о вас? – взволнованно возразил король. – Я должен что-то предпринять… Что угодно, только бы вас не коснулся весь этот ужас!
Потом мы нежно поцеловались и долго сидели молча. Решимость Карла бороться с парламентом явно начала ослабевать. Да, теперь король склонялся к тому, чтобы отдать врагам своего лучшего друга, но не из-за страха за самого себя – Карл был самым храбрым человеком на свете, а потому, что с ужасом думал о той участи, которая могла постичь меня и детей. Подозреваю, что мы оба вспоминали о том, сколько английских королев было обезглавлено… Но судьба моя могла быть еще ужаснее: если бы я попала в руки толпы, то она растерзала бы меня, прежде чем судьи успели бы вынести мне приговор.
А потом к нам пришел наш сын. Он был очень мрачен, так как прекрасно понимал, что происходит. Юный Карл всегда был не по годам развитым ребенком. Он вопросительно посмотрел на отца, и король сказал:
– Они жаждут крови Страффорда. Как я могу принести в жертву человека, который так преданно служил мне?
Принц серьезно посмотрел на нас обоих, и я подумала, как строго и по-королевски он выглядит – высокого роста, решительный и властный. А ведь ему было всего лишь одиннадцать лет! Но уже в этом возрасте он держался как истинный монарх. Из-за темных, немного мрачных глаз лицо его казалось проницательным и мудрым. Да, не принимать в расчет этого мальчика не мог уже никто.
– Сын мой, вы должны отнести мое послание в палату лордов, – сказал король. – Я хочу воззвать к их чувству справедливости. Это будет наша последняя попытка спасти графа Страффорда.
Юный Карл охотно согласился сыграть свою роль в этой драме, и мы с королем потратили целый вечер, сочиняя письмо, которое принцу предстояло отнести в парламент. Я была уверена, что мой сын привлечет там к себе должное внимание и вызовет всеобщие симпатии – хотя бы благодаря своей молодости.
Утром юный Карл облачился в торжественные одежды и занял свое место в палате лордов. Я слышала, что появление принца вызвало живой интерес, и могу себе представить, какое впечатление произвело на всех то королевское достоинство, с которым держался этот одиннадцатилетний мальчик.
Он передал собравшимся послание короля. Если бы дело не зашло так далеко, то, возможно, послание это возымело бы ожидаемое действие и помогло бы сохранить жизнь графа Страффорда…
Но было уже слишком поздно, и наша последняя попытка спасти нашего друга окончилась полным крахом.
Король был глубоко тронут, получив письмо от самого Страффорда. Граф понимал, насколько высоки ставки в этой игре. Возможно, он осознавал это даже лучше, чем мы с Карлом. Страффорд видел, что идет яростная борьба между королем и парламентом и что еще есть время спасти страну от гражданской войны. Парламент принял решение казнить его, Страффорда, и если король не согласится утвердить приговор, то чернь поднимется против государя и попытается уничтожить все, что стоит за монархией. Страффорд не мог не понимать всего этого – и как преданный слуга своего короля и своей страны освободил государя от прежней клятвы.
Карл расчувствовался, но, думаю, письмо это помогло ему принять трудное решение. Весь следующий день улицы были забиты толпами. Они осаждали Уайтхолл и Сент-Джеймс. Положение становилось все более угрожающим.
Я продолжала умолять Карла не сдаваться, но теперь понимала, что если он не уступит, то это может означать конец для всех нас. Я думала о своей матери, о детях, о самом короле… и мой здравый смысл подсказывал мне, что Страффорд должен умереть.
Карл был вне себя от горя. Он дал слово Страффорду, но тот освободил его теперь от этого обещания. Хотя в душе Страффорд, конечно, верил, что король никогда не согласится на его казнь.
– Вы сделали все, что могли, – сказала я Карлу. – Никто не смог бы сделать большего.
Король кивнул.
– Но я дал слово! Возможно… Я обязан сдержать его, – вновь запротестовал Карл.
– Но какой ценой?! – воскликнула я. – Наши дети… Я…
– О нет, не говорите так, – взмолился он, – я не переживу, если с вами что-нибудь случится.
– Карл, мы должны прислушаться к голосу разума, – сурово изрекла я. – Я очень хорошо отношусь к Страффорду. Я знаю, что он был нашим самым преданным другом… но слишком много жизней поставлено на карту.
Король обнял меня. Сейчас он был спокоен; лицо его окаменело, но я знала, что он думает обо мне и о детях.
Потом он медленно произнес:
– Другого выхода нет. Я должен подписать приговор.
Казнь Страффорда была назначена на завтра – на двенадцатое мая.
Никогда не забыть мне этого дня! Карл настоятельно хотел знать, как повел себя Страффорд, когда услышал, что Карл подписал ему смертный приговор.
Муж мой так никогда и не смог избавиться от чувства вины и этих горьких воспоминаний. Я уверена, что до последних минут своей жизни он думал о Страффорде, – и перед мысленным взором короля то и дело возникало лицо человека, узнавшего, что государь его предал. А ведь Карл отчаянно пытался спасти своего друга. Свою подпись под смертным приговором король считал гнусным предательством и не желал воспринимать иначе, хотя я изо всех сил старалась убедить его в том, что ему не в чем винить себя. Ведь Страффорд сам советовал ему поступить именно так!
Но королю рассказали, что, выслушав приговор, Страффорд пробормотал:
– Никогда не доверяйте принцам!
Несчастный, он был так измучен! Не столько страхом за себя, сколько за свою семью.
Страффорд написал письмо Лоду, который тоже томился в Тауэре, и попросил архиепископа подойти к окну и благословить его, когда он будет проходить мимо. Лод так и сделал, а потом потерял сознание и рухнул на пол в тот миг, когда Страффорд всходил на эшафот возле башни Тауэра.
Посмотреть на казнь собрались толпы людей, и когда Страффорд поднял руку и обратился к ним, на площади воцарилось напряженное молчание.
Многие пересказывали нам потом слова Страффорда, и суть их сводилась к следующему:
– Я всегда верил в то, что парламент в Англии – преданный слуга монархии и нации, пекущийся лишь об одном – о том, чтобы государь и его народ жили мирно и счастливо. Не позволяйте же, чтобы первые строки гимна счастью народному были написаны кровавыми буквами!
Таков был завет Страффорда, но народ не внял ему.
Страффорд встретил смерть спокойно, как и подобает благородному человеку; он не дал завязать себе глаза и попросил немного времени, чтобы молча помолиться. Страффорд пообещал, что, закончив разговор с Богом, он поднимет руку – и тогда палач может браться за топор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59