Чтобы приободрить меня, мои друзья предложили устроить маленький праздник в моих апартаментах в Уайтхолле. Они позвали музыкантов, разучили несколько новых танцев и снова развеселились.
Полагаю, мы изрядно шумели, поскольку все громко смеялись, а я танцевала с одним дворянином из своего окружения. Вдруг дверь распахнулась, и на пороге возник король.
Все замерли, и воцарившаяся тишина была столь невыносимой, что мне захотелось завизжать и потребовать, чтобы музыканты продолжали играть. Я поглядела на мужа. Я держала своего кавалера за руку, как того требовал танец, но, по-видимому, король счел мое поведение предосудительным.
Сперва он ничего не говорил; просто стоял неподвижно, глядя на нас. Затем двинулся ко мне. Все пристально наблюдали за ним, поскольку шел он до странности медленно. Наконец он приблизился ко мне. Он взял меня за руку и произнес: «Пойдемте». И все. Потом он провел меня в свою комнату, находившуюся рядом с моей, и запер за нами дверь.
Я вопросительно поглядела на него.
– Я должен вам кое-что сообщить, – сказал король. – Те, кто приехал с вами из Франции, будут отправлены назад.
Я в полном изумлении уставилась на мужа.
– Что? Когда?.. – запинаясь, произнесла я.
– Немедленно, – ответил он. – Все распоряжения уже сделаны. Уверен, что большинство недоразумений между нами происходит из-за того, что эти люди скверно влияют на вас. Чем быстрее они вернутся на родину, тем лучше будет для нас всех.
– Нет! – закричала я.
– Да, – проговорил он и успокаивающим тоном добавил: – Вы увидите, что это самое мудрое решение.
– Я не позволю! – неистовствовала я.
– Ну будьте же благоразумны, – продолжал он увещевать меня.
Я бросилась к двери.
– Она заперта, – предупредил король. – А ключ у меня.
– Тогда откройте дверь! – вскричала я. – Я хочу пойти к своим друзьям. Я должна объяснить им, что их ждет. В брачном договоре было записано, что они останутся со мной!
– Французы тоже далеко не всегда придерживаются условий нашего брачного договора, – сказал король и пояснил: – Я устал от этих людей, которые только и делают, что устраивают тут всякие пакости. Ваш духовник все время сеет раздоры. Именно он отвел вас в Тайберн и посоветовал помолиться у виселицы. Он немедленно отправится во Францию… вместе со всеми остальными.
– Нет, – еле вымолвила я, ибо меня сковал ужас. Я думала обо всех дорогих мне людях, но больше всего – о моей любимой Мами.
– Позвольте мне пойти к ним, – умоляла я короля.
– Вы больше их не увидите, – твердо ответил он.
Я ошеломленно уставилась на него, а он продолжил:
– Они сегодня же покинут Уайтхолл. Их уже поджидают кареты, чтобы увезти из дворца.
– Увезти… увезти куда?.. – в ужасе прошептала я, не сводя глаз с лица супруга.
– Туда, где их разместят, пока не уладят дела с их доставкой во Францию, – ответил он.
«С их доставкой во Францию!» Он говорил так, будто они были тюками шерсти… мои возлюбленные друзья… люди, скрашивавшие мою здешнюю жизнь.
– Я не допущу их отъезда! – в отчаянии закричала я.
– Моя дорогая супруга, – промолвил Карл, – ну посмотрите же на вещи здраво! Будет лучше, если эти люди уедут. Нам надо научиться любить друг друга так, чтобы никто – кроме наших будущих детей – не был для нас важнее нашего чувства.
– Я не могу поверить в то, что вы отсылаете моих друзей! О нет, вы просто дразните меня, – с трудом сдерживая слезы, проговорила я.
Король покачал головой.
– Нет, я не шучу. Они должны уехать. Пока они здесь, нам с вами не жить в мире и согласии. Идите сюда.
Он подвел меня к окну. Внизу стояли экипажи, и я увидела, как мои друзья направляются к ним.
– Нет! Нет! – Я начала плакать и вырываться из рук мужа, разглядев, что Мами усаживают в карету.
– Мами, – шептала я. – О… Мами…
Потом я принялась громко звать ее, но она не могла меня услышать. Она выглядела безнадежно несчастной.
Обезумев, я заколотила руками в окно.
– Не уезжай! Не уезжай! – пронзительно кричала я. – Не позволяй им этого делать!
Наконец окно не выдержало. Я услышала звон бьющегося стекла, а на руках у меня выступила кровь.
Карл схватил меня за плечи.
– Прекратите! – закричал он. – Прекратите сейчас же!
– Не прекращу! Не прекращу! Я ненавижу Англию! Я ненавижу вас всех! Вы отбираете у меня тех, кого я люблю.
Я выскользнула у него из рук и опустилась на пол. Услышав, как отъезжают кареты, я отчаянно зарыдала.
Вскоре я осталась одна. Карл ушел, и я услышала, как повернулся в замке ключ. Я замерла на полу, закрыв лицо руками. Никогда в жизни не чувствовала я себя такой одинокой.
Не знаю, сколько времени я так просидела, но затем дверь тихонько отворилась и в комнату проскользнула Люси Хэй. Ни слова не говоря, она помогла мне подняться и, обняв, усадила у окна. Она погладила меня по голове, как маленькую девочку, и я уткнулась ей в плечо. Люси крепко прижала меня к себе и стала утешать, найдя те самые слова, в которых я так нуждалась.
– Они уехали… – произнесла наконец я. – Мою дорогую Мами отняли у меня…
Люси кивнула.
– Я ненавижу тех, кто нас разлучил! – воскликнула я.
Люси промолчала, хотя знала, кого я имею в виду.
Мы сидели в комнате с разбитым окном, и я рассказывала Люси, как Мами вошла в мою жизнь, как научила меня многим-многим вещам и как нам весело было вдвоем.
А когда я замолчала, Люси проговорила:
– С королевами часто случается подобное… Такова их печальная участь.
Я знаю, что она все поняла и почувствовала: я не вынесу, если она посоветует мне забыть моих друзей. Да разве я смогла бы когда-нибудь забыть Мами?
Люси продолжила:
– Их отвезли в Сомерсет-Хаус, и они останутся там, пока все не будет улажено. О них там хорошо позаботятся…
Вскоре она отвела меня в мои покои. Я попросила ее остаться, и она с улыбкой подчинилась.
Я винила во всем Бэкингема, моего лукавого врага, причину всех моих горестей и бед. В это время он, правда, был во Франции, строя козни там, но я знала: именно он исподволь внушил Карлу мысль о том, что меня надо лишить всех моих близких друзей. Герцог вечно отпускал язвительные замечания: дескать, Карл слишком много мне позволяет. О да, Бэкингем был моим смертельным врагом.
Мне так не хватало Мами! Я наконец осознала, сколь мудрые советы пыталась она мне давать, и теперь горько сожалела, что не прислушалась вовремя к ее словам.
Я все больше и больше сближалась с тремя моими придворными дамами – странно, что все они были из семейства Бэкингема, – но теснее всего сошлась я с Люси. В те дни она стала для меня доброй утешительницей. Она была намного мудрее меня и очень напоминала мне дорогую мою Мами. Их советы были весьма схожи: успокоиться, сначала подумать, а потом уж что-то делать… и даже говорить.
Я знала, что это разумные советы. Однако удастся ли мне когда-нибудь следовать им?
Увидев однажды письмо, которое Карл написал Бэкингему, я пришла в такую ярость, что чуть не разорвала бумагу на кусочки, а обрывки не вышвырнула в окно. О, как хотелось мне это сделать, а затем с наслаждением рассказать о моем поступке Карлу!
Не понимаю, как он мог быть столь неосторожен. Решил, наверное, что в его собственных покоях письмо находится в полной безопасности. Оно лежало на столе – прямо там, где Карл его писал, – и, проскользнув в комнату, я сразу же увидела сие послание.
«Стини! «– писал мой муж.
– Стини! – презрительно воскликнула я.
Карл просто до смешного любил этого человека! Супруг мой так же слаб, как и его отец. Что-то с этими Стюартами было не так. Рохлями, вот кем они были! Мария, королева шотландская и бабушка Карла, была настоящей дурой – такой дурой, что потеряла свою голову в Фотеринге.
Я продолжила читать письмо.
«Спешу сообщить Вам, что у меня, кажется, найдется достаточно веский повод избавиться в ближайшее время от всех этих мусью…»
Я заскрежетала зубами. Под «мусью» он подразумевал «месье» – моих французских друзей.
«…я вышлю их либо за попытку похитить мою супругу, либо за интриги, которые они плетут вместе с моими собственными подданными. Что касается первого, то не могу сказать, было ли у них и впрямь такое намерение; в любом случае им помешали; что же касается второго, то у меня есть все основания утверждать: мусью без устали строят тут свои подлые козни – и я ежедневно становлюсь свидетелем того, как эти негодяи злонамеренно подстрекают к недовольству мою жену. Я не могу больше мешкать и не собираюсь заниматься отыскиванием других причин. Известите королеву-мать о моих намерениях…
Прошу, напишите мне как можно скорее, одобряете Вы сей план или нет. Я не буду ничего предпринимать, пока не получу Вашего ответа… Но я твердо намерен изгнать мусью – и как можно быстрее. Мечтая о скорой встрече, остаюсь Вашим верным и любящим другом.
Король Карл» .
Я была в бешенстве. Речь шла о моих друзьях, о моем счастье! А муж мой, оказывается, ничего не предпримет, пока милорд Бэкингем не даст на то своего согласия! О да, Бэкингем был моим злым гением! Он упорно разрушал мою жизнь, и я люто ненавидела его.
Вскоре стало ясно, что Бэкингем одобрил поступки Карла, причинившие мне такую боль, и моих дорогих друзей без проволочек отправили во Францию.
Люси позаботилась послать к Сомерсет-Хаусу своего соглядатая; он добрался туда по реке, и вскоре я узнала, что мои друзья отбыли на родину.
Их отъезд вызвал даже небольшие беспорядки, рассказала мне Люси. Когда прибыли барки, на которые должны были посадить французов, на улицах и на берегах реки столпился народ, чтобы поглазеть на отплытие «мусью». Сперва мои дорогие друзья объявили, что никуда не поедут, поскольку находятся здесь по условиям брачного договора и не могут покинуть меня, пока я сама их не отпущу. Королю пришлось прислать внушительный отряд йоменов вместе с герольдами и трубачами; те возвестили, что по приказу Его Величества французам без дальнейших задержек надлежит отплыть на родину. Мами была страшно расстроена. Она плакала и объясняла англичанам, что поклялась никогда не покидать меня.
Дорогая Мами! Я знаю, она сдержала бы свою клятву!
– Кто-то из толпы бросил в нее камень, – сказала Люси.
– В Мами! – в ужасе закричала я.
– Не волнуйтесь, все обошлось. Она не пострадала. У нее лишь слетел с головы чепец, а негодяя, швырнувшего камень, убили на месте, – успокоила меня Люси. – Один из стражников выхватил свой меч и пронзил того человека насквозь. А Мами, заливаясь слезами, в конце концов позволила отвести себя на барку.
Итак, все было кончено. Они покинули меня.
Я не могла есть. Я не могла спать. Я могла лишь думать о дорогих своих друзьях, которых потеряла навсегда. Днем и ночью стояло у меня перед глазами лицо моей любимой Мами; ведь я знала, что сердце ее разбито…
Когда Карл пришел ко мне, я отказалась с ним разговаривать. Я видела, как терпелив он со мной, как огорчен тем, что случилось; однако муж мой был твердо убежден (об этом побеспокоился Бэкингем), что во всех наших несчастьях виновата моя французская свита. Но я дала понять, что высылка моих друзей лишь еще больше осложнила наши отношения.
Карл сказал, что не все мои приближенные уехали и что он позволил остаться одной из нянек, некоторым слугам и мадам Вантелет. Но уступка короля была слишком незначительной и не могла облегчить моих страданий, поскольку все эти люди были скорее дворцовой челядью и никто из них не был мне особенно близок.
– Я хочу видеть своего духовника! – выкрикнула я.
Мне было известно, что отец Санси или уже отплыл, или отплывает сейчас из Англии. Чудесную, должно быть, историю поведает он, вернувшись во Францию!
– Я пришлю вам отца Филиппа, – сказал Карл.
Я немного приободрилась. Я любила отца Филиппа, который был менее суров, чем отец Санси, и обрадовалась возможности поговорить с ним.
Он пришел, побеседовал со мной, и мы вместе помолились; он сказал, что Господь ниспосылает нам множество испытаний и одно из них только что выпало на мою долю. Я должна мужественно нести свой крест, не забывая о главной цели. Я обязана сеять семена правды везде, где бы ни оказалась, и всегда оставаться ревностной католичкой.
После этой беседы я почувствовала себя гораздо лучше, а позже Карл сообщил мне, что отец Филипп может и впрямь находиться при мне.
Я была рада это услышать, но Карлу ничего не сказала. Мне не хотелось доставлять ему ни малейшего удовольствия.
Но трудней всего оказалось вынести то, что Франсуа де Бассомпьер не встал целиком и полностью на мою сторону. Король в отчаянии прислал его ко мне, надеясь, что старый друг моего отца сможет меня урезонить; я же ожидала от французского посла слов сочувствия и сострадания.
– Ваше Величество, – начал он, – я должен быть с вами откровенен. Уверен, вы мне позволите – как преданному слуге вашего родителя, удостоившемуся бесценной его дружбы, – без утайки высказать все, что я думаю.
Я сразу приуныла, ибо знала по опыту: если собеседник просит разрешения говорить откровенно, значит, обязательно скажет что-нибудь неприятное.
– Я видел вас в обществе короля, – продолжил Бассомпьер, – и мне показалось, что Его Величество всеми силами пытается сделать вас счастливой.
– И потому лишает меня моих друзей, – раздраженно воскликнула я.
– Таков обычай… Сопроводив принцессу к мужу, ее свита должна в положенный срок вернуться обратно, – сказал Бассомпьер.
– Но почему? Почему… королева… не может оставить при себе своих друзей? – я не могла смириться с их потерей.
– Потому, Ваше Величество, что они не всегда понимают нравы и обычаи чужой страны, а долг принцессы – принять эти обычаи и породниться с новым для нее народом, – нравоучительным тоном произнес Бассомпьер.
– Я француженка. И никогда не стану никем другим, – строптиво заявила я.
Он вздохнул.
– Боюсь, именно в этом и заключается корень зла.
– Как можете вы просить меня породниться с этим народом?! Они же все еретики! – негодовала я.
– Перед свадьбой было сделано все, чтобы вы могли свободно исповедовать здесь нашу веру, – напомнил французский посол, – и я убедился, что король держит свое слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59