Не раздумывая ни секунды, я открыла дверь и вошла. Глаза у меня сверкали, а щеки залила краска.
– Анна! – вскрикнул Чарлз.
– Я все слышала, – резко проговорила я.
Мои глаза были устремлены, однако, не на Чарлза, а на его собеседника. Я сразу поняла, кто передо мной. Он был высок ростом – гораздо выше, чем я себе представляла, – черноволос и с такими темно-карими глазами, что они казались почти черными. Глубоко посаженные, они светились недюжинным умом. Из-за высоких скул его лицо казалось несколько худым, нос был прям и длинен, а губы искривила усмешка – как я поняла, эта сцена его очень забавляла. Да, его внешность меня не разочаровала – он оказался именно таким, как я представляла.
– О! – со смехом сказал он. – А вот и соловушка собственной персоной. Ну что ж, недаром говорят, что тот, кто подслушивает, редко может услышать о себе что-нибудь хорошее.
– Это доктор Адер, Анна, – представил мужчину Чарлз. – Адер, это мисс Плейделл.
Дамиен отвесил мне шутливый поклон.
– Я читала некоторые из ваших книг, – сказала я.
– Как мило с вашей стороны! Я польщен.
Он явно ждал похвал, но я не проронила ни звука.
– Мне жаль, что вы о нас такого плохого мнения, – продолжала я. – Но не думаю, что мы будем здесь помехой.
– Мисс Плейделл была в Кайзервальде, – пояснил Чарлз. – Я убежден, что она произвела там очень хорошее впечатление. По мнению главной диаконисы, она – прирожденная сиделка. С нею была и мисс Марлингтон. Я не сомневаюсь, что вы измените ваше мнение – по крайней мере, в отношении этих двух девушек.
Меня била дрожь. Вот, наконец, этот человек передо мной. В своем воображении я наделила его рожками на голове и копытами вместо человеческих ног. В моем воображении пронеслись картины распутства в храме сатаны. Я попыталась успокоиться, однако нервы были напряжены до предела. Об этой встрече я так страстно мечтала и для того, чтобы она состоялась. Что, как не жажда мести, управляла всеми моими действиями в последние несколько месяцев? И вот этот миг настал. Я, наконец, настигла своего заклятого врага. И надо же было так случиться, что это произошло именно здесь, в ускюдарском госпитале!
В первый же момент я поняла, какой это страшный человек.
Неожиданно я услышала голос Генриетты:
– Анна, вы здесь? А где Чарлз?
И в комнату вошла моя подруга.
– Познакомьтесь, Генриетта – это доктор Адер.
– О!
От изумления у нее широко раскрылись глаза, и я на мгновение испугалась, что она скажет что-нибудь не то.
– Это мисс Марлингтон, которая была вместе с мисс Плейделл в Кайзервальде, – представил Генриетту Чарлз.
Дамиен холодно поклонился.
– Здравствуйте, – слабым голосом произнесла Генриетта.
Ее побледневшее лицо начало приобретать свой обычный оттенок, а глаза уже сверкали от возбуждения.
– Доктор Адер только что отзывался о нас с нескрываемым презрением, – сказала я. – Он считает, что мы начнем скулить и требовать кроватей с пуховиками.
– Любая кровать была бы предпочтительнее, чем наши набитые блохами диваны, – бойко произнесла Генриетта. – Что касается пуха, то он вовсе необязателен.
– Думаю, что скоро у вас появятся другие причины для жалоб, кроме диванов, – саркастически заметил доктор Адер.
– А я думаю, что они просто молодцы, что решились приехать сюда, – горячо сказал Чарлз. – Я глубоко восхищаюсь всеми этими женщинами.
– Остается только надеяться, что весь персонал госпиталя разделит ваши чувства.
Произнеся эти слова, доктор Адер величественным кивком головы дал понять, что наша беседа окончена.
– Я тоже должен идти, – заторопился Чарлз. – Надеюсь, у вас все в порядке.
– Лучшего и желать нельзя! – иронически отозвалась Генриетта.
Доктор Адер кивнул на прощание и вышел из комнаты.
– Так вот он каков, ваш знаменитый доктор! – воскликнула моя подруга.
– Вы не должны принимать его слова так близко к сердцу, Анна, – попросил меня Чарлз.
– А что именно он сказал? – спросила Генриетта.
– Что мы – кучка никчемных бабенок, как он выразился, и от нас тут не будет никакого проку, а одна только морока.
– Он просто в ярости оттого, что не получил необходимых ему медикаментов. Вот почему он так сердит, да и мы все тоже.
– Но он говорил не только о медикаментах, но и о нас, – возразила я. – Он уже составил себе определенное мнение, даже не удосужившись с нами познакомиться. Да ваш доктор Адер – заносчивый, самоуверенный, невозможный человек! И я не думаю, что он мне понравится.
– Почему вы называете его моим? – поинтересовался Чарлз.
– Потому что я прекрасно вижу, что уж вы-то считаете его героем!
– Он и в самом деле трудится здесь как герой.
– Как и вы. Как и все мы.
– Но в докторе Адере есть что-то особенное.
– О да! Ореол непогрешимости. Так и кажется, что он сейчас скажет: «Посмотрите, какой я великий человек! Все, что я делаю, – выше всяческих похвал!»
– Как вы нетерпимы, Анна! Просто вас расстроило то, что он сказал о сестрах милосердия.
– И не только это, – резко возразила я.
Мне захотелось уйти отсюда. Я перестала контролировать свои чувства, а это было не очень разумно. Я слишком ненавидела этого человека, чтобы постоянно это скрывать, да и наша первая встреча, хотя я давно мечтала о ней, произошла довольно неожиданно.
– Нам пора идти, – обратилась я к Генриетте.
– Увидимся позже, – сказал Чарлз и вышел из комнаты.
– Итак, – начала Генриетта, когда мы остались одни, – вот мы и нашли этого человека. А он производит сильное впечатление, не так ли?
– Он именно таков, как я себе представляла. И теперь, когда я его увидела, то ненавижу его даже больше, чем раньше… если только это возможно.
– Гм-м, – лукаво посмотрела на меня Генриетта, – а мне он показался очень привлекательным.
Я изумленно подняла брови, а она весело рассмеялась.
– А вы знаете, – уже более серьезным тоном заключила моя подруга, – мне кажется, что стоило приехать в Ускюдар хотя бы для того, чтобы познакомиться с этим доктором.
Тот ужасный день, когда в наш госпиталь начали прибывать раненые из-под Балаклавы, я не забуду никогда. Страдания этих людей не поддаются никакому описанию. Поднять их наверх, на плато, где располагался ускюдарский госпиталь, можно было только на носилках. Сердце разрывалось от боли, когда я слышала стоны несчастных раненых, которых турки неуклюже несли на носилках по склону.
Кроватей для всех не хватало, и многим приходилось лежать на полу. Ощущалась катастрофическая нехватка одеял и бинтов. Но больше всего госпиталь нуждался в лекарствах.
Это повергало докторов в отчаяние. Как справиться с таким потоком искалеченных, измученных людей? Жестокая правда заключалась в том, что имей они достаточно медикаментов, доктора могли бы спасти многих из тех, кто умирал на наших глазах.
Мисс Найтингейл распорядилась, чтобы десять сестер милосердия перешли работать в Главный госпиталь. Остальным следовало оставаться в гарнизонном. В числе прочих в Главный госпиталь послали меня, Генриетту и, к нашей радости, Элизу и Этель. От мисс Найтингейл не укрылось то, что мы – все четверо – прекрасно ладили между собой, а так как ее глубоко огорчала неприязнь, возникшая между «леди» и «этими», она и решила направить на новое место представителей обоих враждующих лагерей.
Первое, о чем я подумала, узнав о новом месте, – мы будем работать рядом с ним. Правда, я еще не решила, радоваться этому или огорчаться. Конечно, мне хотелось побольше узнать о Дамиене, но, с другой стороны, меня не покидала уверенность, что без столкновений не обойдется. Он уже показал, что презирает нас. Вряд ли подобные отношения доктора и медицинской сестры послужат общему делу.
В эти ужасные дни мы думали только о том, как спасти раненых или хотя бы облегчить их страдания. Вид несчастных солдат и офицеров так глубоко проникал в сердце, что я всеми силами старалась гнать от себя эти мысли. Иногда мне это удавалось, но временами я чувствовала, что никогда не смогу забыть то, что увидела в Ускюдаре. Это была постоянная жуткая картина смертей, ран, крови. Ни до, ни после я не видела ничего подобного и, надеюсь, больше никогда не увижу. В ускюдарском госпитале ужасы войны обнажились с обезоруживающей откровенностью, так же как глупость и бессердечие тех, кто послал людей на эту бессмысленную бойню. Все это переполняло меня таким негодованием, что я с удвоенной энергией выполняла всю ту тяжелую работу, на которую в иных обстоятельствах вряд ли была способна.
День сменялся ночью, но она не означала передышки – я по-прежнему без устали сновала от кровати к кровати. Иногда мне удавалось урвать несколько часов сна, но боль и страдания наших воинов преследовали меня даже во сне. Изувеченные люди провожали нас глазами, полными тоски, боли и надежды. Мисс Найтингейл бесшумно скользила по палатам, держа в руке лампу. Она задерживалась у постели тяжелораненых, шептала слова утешения, отдавала распоряжения сестрам и сиделкам. Не думала я, что мне когда-нибудь доведется пережить такой ужас, увидеть столько измученных, искалеченных людей. И в то же время дух мой не был сломлен. Я даже испытывала воодушевление при мысли, что могу, наконец, выполнять ту работу, для которой, как считала, я предназначена. Чувство своей необходимости людям наполняло меня радостью – ведь мои руки умели снимать боль, и часто, коснувшись лба какого-нибудь страдальца, я облегчала его муки.
Генриетта тоже прекрасно справлялась со своими обязанностями. Она была не так сильна физически, как я, и легко уставала, но я заметила, что одно присутствие моей милой, женственной подруги подбодряло многих раненых. Хорошенькая, как цветок, она служила отрадным контрастом всему окружающему нас ужасу, и ее обаяния не могли убить ни усталость, ни некрасивая форма, которая мало кому была к лицу. Этель же, с ее нежной душой, муки раненых трогали порой до слез, и наши пациенты любили ее за это. Мощная Элиза запросто могла одна поднять мужчину. Так мы, все четверо, трудились с полной отдачей и, мне кажется, справлялись неплохо.
Работы было так много, и я так старалась отдаться ей целиком, что даже на время забыла о том, что, собственно, привело меня сюда. Ведь у меня была моя собственная, личная причина для поездки – мне хотелось найти человека, который, по моему глубокому убеждению, погубил моего мужа, и преступная небрежность которого привела к смерти моего любимого сына. И не просто найти, но и изобличить! И вот он был рядом со мной. Надо признаться, что работал Дамиен без устали, так же как большинство из нас. Иногда я видела его – часто в забрызганном кровью халате. Его рот был упрямо сжат, а глаза сверкали от гнева. Доктор Адер производил на меня сильное впечатление. Время от времени он отдавал нам отрывистые приказания таким тоном, который ясно показывал, что ничего хорошего он от нас не ждет и только удивляется, зачем мы путаемся у него под ногами.
Мне казалось, что он узнает меня, хотя иногда он вел себя так, как будто Чарлз нас не знакомил, а чаще слегка кивал мне головой и отдавал какое-нибудь приказание, например: «Идите и вымойте этого раненого. Будьте осторожны – он очень плох».
Временами мне хотелось на него закричать, но я старалась держать себя в руках и только покорно повиновалась его приказам. Он, безусловно, подавлял всех сотрудников госпиталя, и к нему относились с огромным уважением и даже некоторым страхом.
Однажды выдалось особенно тревожное утро. Раненые все прибывали и прибывали. У одного из солдат правая нога была практически смята в лепешку.
Я попыталась успокоить несчастного, когда в палату вошел доктор Адер в сопровождении еще одного из наших докторов по имени Лежэ. Я отошла от постели, а они начали осматривать раненого, который неподвижно лежал на спине, – его смертельно бледное лицо отражало борьбу между жизнью и смертью.
Лежэ закончил осмотр и вопросительно взглянул на доктора Адера.
– Гангрена, – безапелляционно заявил тот. – Придется удалить ногу.
– Болевой шок убьет его, – возразил доктор Лежэ.
– Но и гангрена не пощадит несчастного. Я собираюсь рискнуть, и чем скорее, тем лучше.
– Но он этого не вынесет.
– И все же я это сделаю, – твердо сказал доктор Адер. В этот момент он заметил меня.
– Вы будете ассистировать, – добавил он. Доктор Лежэ с ужасом воззрился на Адера.
– Но послушайте… – начал было он.
– Она приехала сюда в качестве сестры милосердия, – жестко сказал доктор Адер. – А если женщина хочет стать настоящим профессионалом, она должна привыкать к подобным вещам.
Бросив на меня ироничный взгляд, он продолжал:
– Нам придется пользоваться тем, что мы имеем. Видит Бог – это такая малость!
Его взор, казалось, рассекал меня, как скальпель.
Смысл его замечания остался для меня не до конца ясным – то ли он имел в виду медицинское оборудование, то ли меня. Я решила, что и то, и другое.
– Я немедленно приступлю к операции.
– Но он не вынесет ее!
– И все же шанс спасти раненого есть, и я намерен им воспользоваться.
То, что за этим последовало, напоминало какой-то жуткий кошмар. Операция должна была происходить прямо в палате – у нас не хватало места для настоящей операционной. Пациента положили на стол, закрепленный на козлах.
– Это будет страшное зрелище, мисс… э… Соловей, – предупредил меня доктор Адер. Его губы при этом скривились в дьявольскую усмешку. – Надеюсь, что вы не упадете в обморок. Вам это не поможет, и к тому же никто не собирается приводить вас в чувство. Мы не сможем оставить пациента, чтобы бежать за нюхательной солью для вас.
– Я от вас такого и не жду и в обморок падать не собираюсь.
– Не будьте так уверены. А теперь попытайтесь успокоить раненого. Возьмите его за руку. Пусть он ухватится за вас покрепче. Покажите, на что вы способны!
– Постараюсь.
И я постаралась. Я держала несчастного изо всех сил. Я все время молилась.
– Боже милостивый, – повторяла я снова и снова. – Боже милостивый…
И этот несчастный, лежа на импровизированном операционном столе, повторял вслед за мной:
– Боже милостивый…
На то, что происходило на столе, я старалась не смотреть, понимая, что не в силах этого вынести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64