Ты будешь оставаться здесь, пока не придет время отправляться в школу.Я была слишком потрясена, чтобы что-то ответить. Какой неожиданный переход от разговора об адских муках к известию о совершенно новой жизни. Школа!— Да, — продолжал отец, — тебя надо держать в строгости. Если в школе ты не будешь слушаться, тебя накажут. Боюсь, мисс Джеймс чересчур снисходительна к тебе. Конечно, теперь она нас покинет.Я представила себе, как мисс Джеймс упаковывает свой чемодан и тихонько плачет, потому что ей страшно взглянуть в будущее. Бедная мисс Джеймс! Ее тень станет преследовать меня в грядущие дни, несмотря на все собственные мои тревоги.— Значит, ей отказывают от места…— Вот видишь, из-за твоих безумных поступков страдают другие.Тут мне в голову пришла пугающая мысль. Фанни! А как же Фанни!Я одними губами прошептала ее имя, но отец меня услышал.— Она остается. У нее будут теперь другие обязанности. А на каникулах тебе понадобится горничная.Слава богу! Фанни не пострадает. Как же я не подумала, какие последствия может иметь для нее мой поступок, до того как сбежать. Отец прав. Прежде чем действовать, следует думать.— Я бы очень хотел, — продолжал он, — чтобы ты перестала быть такой эгоисткой. И твоя бессмысленная, глупая выходка причинила мне много неприятностей. Помни об этом; и если тебя когда-нибудь еще потянет выкинуть нечто подобное, пожалуйста, помни, что больше я тебя не прощу.— Ты уезжаешь, папа? — спросила я.— Меня ждет работа, которую пришлось отложить из-за тебя.Отец взглянул на меня, и на секунду мне показалось, что он сейчас обнимет меня и поцелует. И я поняла неожиданно, что хочу, чтобы он это сделал.Если бы отец решился, я бы расплакалась; я бы рассказала ему, как я несчастна, как сожалею о том, что родилась на свет, с какой радостью я бы вернулась в тот сумеречный мир, где пребывают нерожденные дети, и осталась там навсегда, если только таким образом можно вернуть ему мою мать.Так думала одна часть меня; другая же ненавидела его всей душой.И та часть, которая ненавидела, оказалась сильнее; именно ее чувства отразились на моем лице.Отец повернулся и вышел.Когда он уехал, обстановка в доме сразу изменилась.Меньше чем через час появился А'Ли с подносом, накрытым салфеткой.— Ну вот, мисс Хэрриет, — заявил он с порога, — хозяин уехал обратно в Лондон, и мы снова одни.Он поставил поднос, подмигнул мне и сдернул салфетку, под которой оказался корнуолльский пирог — золотисто-коричневый, горячий и пряный, только что из печи, и стакан сидра; а кроме того, большой кусок рисового пудинга.— Это все, что успела приготовить на скорую руку миссис А'Ли.— На вид очень вкусно.— И на вкус не хуже — уж я-то знаю.— Но меня ведено держать на хлебе и молоке.— Нам с миссис А'Ли такое не по душе.Я села и разрезала пирог. От запаха пряностей у меня потекли слюнки, и А'Ли довольно посмотрел на меня:— Долой все эти глупости с хлебом и молоком.— Если отец узнает, он придет в ярость. Вас уволят… и вас, и миссис А'Ли.— Вот и нет. Мы наняты вместе с домом, не забывайте этого. Он с самого начала нас невзлюбил. А нам не нравится его лондонский дворецкий, я так считаю.А'Ли взял салфетку, которой был накрыт поднос, перекинул ее через руку и засеменил по комнате. Он так удачно передразнил чересчур правильные манеры и выговор Полдена, которого видел раз или два, когда тот приезжал в «Вороньи башни», чтобы надзирать за домом в особо торжественных случаях, что я рассмеялась.— А вот мистера Леверета, — сказал он, — и его жену мы вполне устраивали.— Вы бы хотели, чтобы мистер Леверет по-прежнему жил здесь?— О, когда-нибудь мистер Хэрри вернется. Но сейчас он занят делами в Сент-Остелл и в других местах — так он говорит. Но конечно, мы предпочли бы служить ему, чем капризному, разряженному джентльмену из Лондона, вроде…— Вроде моего отца? Вам не нравится у него работать, да, А'Ли?— Ну, по крайней мере, у него есть славная девчушка — его дочка.— И ей, по крайней мере, вы нравитесь куда больше, чем этот тупой Полден.— Из нее вырастет настоящая леди, точно.Мы рассмеялись.— Этот сидр я варил сам. Еще для мистера Леверета. Мистер Хэрри однажды им напился. Ему тогда было лет восемь, он все шнырял вокруг бочки, и я не знал, что он уже угостился. Да, было время. Не слишком увлекайтесь им, мисс Хэрриет. Он правда хмельной.— Я не успею к нему пристраститься. Меня отправляют в школу.— Да, мы слышали. Но вы вернетесь. И она едет с вами, так что тут будут такие фейерверки, только держись.— Кто?— Мисс Гвеннан из Менфреи.— О… А'Ли, это правда?— Вы будете довольны.— Да, это все меняет.Дворецкий покачал головой:— Не знаю. Они — Менфреи…— Вы не слишком их жалуете, да, А'Ли?— О, разве дело в том, нравятся они мне или не нравятся. Они — бешеные. И из-за них вечно одни несчастья. И вы оказались здесь тоже из-за Менфреев… из-за них вы сидите здесь па стуле и уплетаете пирог миссис А'Ли, словно это — пища богов; хотя, может, это и правда, потому что, бьюсь об заклад, вкуснее ничего нет на свете.— Из-за Менфреев? Но почему?— Ну, вообще, почему вы здесь. Потому что ваш отец, сэр Эдвард Делвани — член парламента. Он заседает там уже примерно семь лет. Но раньше, до того, от нас в парламент посылали только Менфреев. До тех пор у нас здесь чужаков не бывало.— В таком случае депутатом от Ланселлы был сэр Энделион?— Разумеется. А перед ним — его отец. Как начали избирать парламент, Ланселлу всегда представляли Менфреи.— Но почему сэр Энделион уступил свое место?— Благослови вас господь, моя дорогая, дело не в том, что он уступил, его к этому вынудили. Говорят, королева была ужасно строгая и, понимаете ли, не терпела, чтобы у кого-то из ее министров была плохая репутация. А сэр Энделион устроил большую заварушку прямо в Лондоне. Он ведь мог бы стать одним из главных людей при дворе. Премьер-министром… или типа того.— А что был за скандал?— Обычное дело. Когда речь идет о Менфреях, нет нужды спрашивать, что случилось, моя дорогая. Они все одинаковы.— Дама?А'Ли кивнул:— Да. И еще прямо в Лондоне. Здесь бы все обошлось. Менфреи всегда хорошо относились к девушкам, которые из-за них попадали в беду: подыскивали им мужей или хотя бы пристраивали младенцев. Но это было в Лондоне. Одна очень высокородная леди, и ее муж развелся с ней из-за сэра Энделиона.— Бедная леди Менфреи!— О, она — благородная женщина, очень. Она, похоже, простила его; и он вернулся к ней. Но королеву это не устроило. Она требовала отставки сэра Энделиона, и ему пришлось это сделать; так что в первый раз на нашей памяти никого из Менфреев нет в парламенте. Потому здесь и появился ваш отец.— Похоже, его это не волнует.— Некоторые говорят, что он стережет местечко для мистера Бевила.— Значит… Бевил будет заниматься политикой.— Ну, Менфреи всегда этим занимались. Они умеют сказать свое слово. Говорю вам, мистер Бевил свое получит, дай только время. И тогда в Лондоне опять будет Менфреи из Ланселлы.Я допила сидр и проглотила последние крошки рисового пудинга.— Спасибо, А'Ли, — сказала я, думая о бедной леди Менфреи и о том, как, наверное, она была рассержена или расстроена. Но в любом случае — несчастна. Я представила себе, как сэр Энделион возвращался в Менфрею, после того как его попросили из парламента из-за скандала.Ничего удивительного, что их называют бешеными Менфреями.Гвеннан пришла повидать меня попозже, в тот же день.— Значит, твой папаша отбыл, — заявила она. — Мы пойдем в школу… вместе. Мы — разболтанные, с нами невозможно справиться. Забавно. Если бы ты не сбежала, они никогда бы не додумались отправить нас учиться. Хорошенький конец.— Вовсе не конец, — возразила я. — Как может быть концом чего-нибудь скорый отъезд и начало новой жизни? Глава 2
С той поры прошло три года, и они оказались счастливее, чем предыдущие, хотя я и не пользовалась в школе таким успехом, как Гвеннан. Я училась прилежно, и, хотя не обладала таким уж острым умом, мое желание блеснуть хоть в чем-нибудь изрядно мне помогало. Учителей радовало мое усердие, и жила я достаточно неплохо.Дружба между моим отцом и семьей Менфрей только крепла. В частности, отец сблизился с Бевилом, поскольку А'Ли оказался прав, когда утверждал, что Менфреи всегда занимались политикой. Бевил собирался поступить так же, надеясь, как я полагала, в один прекрасный день восстановить семейную традицию и представлять Ланселлу в парламенте. Пока же он окончил университет, проехался по Европе и теперь помогал моему отцу, рассчитывая попытать счастья на следующих выборах.Впервые увидев их вместе, я встревожилась, поскольку отец держался с Бевилом тепло и любезно, и тот, наверное, даже представить себе не мог, насколько другим он бывает со своей собственной дочерью.Мы провели летние каникулы в «Вороньих башнях», где было почти так же хорошо, как в Менфрее. Отец решил, что лондонский воздух мне не полезен, и, чтобы я не путалась под ногами, поручил меня заботам А'Ли, что меня целиком и полностью устраивало — поскольку большую часть времени я проводила в Менфрее, где меня считали почти за члена семьи.Взрослея, я стала более сдержанной; я все еще обижалась на целый свет, но теперь научилась скрывать свои чувства. Иногда мне снилось, что отец пытается выгнать меня из дома или собирается отхлестать кнутом. Я хорошо помню тот холодный ужас, с которым всегда просыпалась после этих ночных кошмаров.Об этих снах я никому не говорила, тем более Гвеннан. Но Фанни знала. Частенько я просыпалась и видела ее у кровати: она прибегала на мои крики. Иногда она просто забиралась ко мне в постель, крепко обнимала меня и держала так, пока я не засыпала мирным сном; а бывало, старалась отвлечь меня, рассказывая мне о приюте. В школе подобные сновидения посещали меня редко.Испугавшись однажды, что я могу потерять Фанни, я поняла, насколько я к ней привязана. Именно она пришивала метки на мою школьную одежду, именно она заставляла меня переодеваться в сухое, когда я попадала под дождь.Гвеннан завидовала, что у меня есть Фанни.— Тебе повезло, что у тебя — своя горничная, — как-то сказала она. — Она будет с тобой до самой смерти.Мне нравилось, что Гвеннан мне завидует, и за это я тоже могла благодарить Фанни.Гвеннан была самой очаровательной девушкой в школе и самой главной нарушительницей. Ее обаяние не раз вызволяло ее из беды, иначе ее давно бы исключили. Она была права, когда говорила, что Менфреи обладают непреодолимой притягательностью для людей противоположного пола. О некоторых ее проделках в школе не знали, хотя ей нравилось ими хвастаться. Как далеко она заходила, я точно не знала, поскольку не верила до конца тому, что она мне говорила. Меня пугали ее выходки, но еще больше я боялась утратить ее доверие.Именно Гвеннан сообщила мне, что Бевил собирается баллотироваться в парламент и что мой отец поддерживает его. Он ждет, когда освободится подходящий для него округ, а потом будет обрабатывать там избирателей в надежде выставить свою кандидатуру на следующих выборах.— Твой отец может так много для него сделать — поэтому папа и мама очень беспокоятся о том, чтобы мы все были друзьями. Именно из-за этого, моя дорогая Хэрриет, нас отправили в школу вместе, и именно потому тебя так привечают в Менфрее.— По-моему, это — гнусность.— Многое на поверку оказывается гнусностью.— Значит, вот почему ты со мной дружишь?— Нет. Меня подкупить нельзя.— Но я вообще не вижу, как я могу тебя подкупить.— Не ты. Но твои деньги могут. Мама и папа хотят, чтобы мы дружили из-за Бевила. Однако у меня есть собственные соображения.— Какие?— Ты так замечательно оттеняешь мою красоту. — Гвеннан рассмеялась. — Ну вот, теперь ты совсем расклеилась. Глупая. Как будто мне это требуется. Я никогда не верила в подобные штучки. Нет, ты мне нравишься, потому что ты так злишься на все, потому что ты сбежала из дома и все прочее. И, кроме того, ты провела ту ночь на Безлюдном острове и не выдала меня. Я рада, что ты собираешься выйти замуж за Бевила.— Замуж за Бевила!— Ну, ты же в него влюблена, разве нет? «Моя дорогая, моя бесценная, моя жизнь!» — как сказала бы миссис Пенджелл. Ты покраснела. Румянец идет тебе больше, чем бледность. Так что, по-моему, это — не такая плохая идея. Я буду всячески ее культивировать, Хэрриет.— Я не понимаю, что ты имеешь в виду… насчет замужества.— Значит, ты слепа, как дюжина летучих мышей. Тебе же известно, каким образом все это делается в семьях типа наших. Родители сами выбирают нам мужей… словно королевам. Бевил — для тебя, а Хэрри Леверет — для меня. Бедняжка Хэрри, у него рыжие волосы и совсем не видно ресниц. Зато чего у него навалом — так это фунтов, шиллингов и пенсов, а у нас в семье, как ни странно, считается, что это — важнее, чем ресницы. И в твоей тоже. Именно поэтому мы всегда так рады пригласить Леверетов и Делвани в Менфрею. У нас к тому основательные причины, так ведь?— Но они очень… меркантильные.— Имей же совесть, Хэрриет. Мы бедны. У нас — самый большой дом в Южном Корнуолле, и это старое чудовище, которое пожирает фунты, шиллинги и пенсы. Ты не понимаешь. Мы ленивы и безответственны. Мы всегда такими были. Чудовище требует крови богатых, юных девственников, вроде тебя и Хэрри — поскольку ты, я знаю, девственница, и Хэрри наверняка тоже. Так что ты нам нужна.— А Бевил знает обо всем этом?— Ну, разумеется.— И он не возражает?— Возражает! С чего бы! Он в восторге.— Ты хочешь сказать, что я хоть немного ему нравлюсь?— Не будь дурочкой, Хэрриет. Ты — наследница. У твоего отца куча денег, и ему некому их оставить, кроме тебя.— Вряд ли он оставит мне хоть что-нибудь.— Наверняка оставит. Все всегда завещают свои деньги наследникам… как бы сильно их ни ненавидели. Это — дело чести, или что-то вроде этого.— Но это же свинство… я имею в виду — по отношению к тебе и к Бевилу.— Господь с тобой. Нас это не волнует. — Гвеннан встала и сложила руки, изображая святую. — Это — во имя Менфреи, — добавила она.Как-то вскоре после этого разговора она показала мне столик в холле.— Когда-то, — объяснила она, — он был украшен драгоценными камнями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36