«Почему она попросила тебя? Разве трудно съездить одной?» Но я промолчала. Не стоило открывать своих чувств перед всеми ними.— Да, — продолжила Джессика. — Бевил любезно согласился, а когда мы нашли медведя и вернулись на берег, обнаружилось, что лодка уплыла.— Куда это? — спросил сэр Энделион, в его голосе звучало веселье, словно он в глубине души искренне наслаждался этим происшествием.— Хотел бы я знать, — отозвался Бевил, пытаясь изобразить, что он очень зол.— Должно быть, вы не очень надежно ее привязали, — издевательски произнес сэр Энделион.— Наверное.— Так что, лодку унесло?— Нет. А'Ли поймал ее. Он увидел, как она болталась на волнах, — сообщил Бевил, — и повел ее к пристани у Менфреи. Когда он проплывал мимо острова, мы его окликнули. Он и привез нас назад.— О, дорогой, — вздохнула леди Менфрей. — Ты пропустил обед и, должно быть, голоден. Я скажу, чтобы тебе сейчас же чего-нибудь принесли.Она чувствовала надвигающуюся грозу, и ей хотелось поскорее уйти.— Ну что ж, — заключил сэр Эиделион, — ты — не первый, кто оказался отрезан от мира на необитаемом острове. Тем более, что он всегда был твоим любимым местом.Я вспомнила, как пряталась за пыльной занавесью, когда Бевил явился туда с одной из деревенских девушек. На сей раз меня там не было — и никто не помешал довести до конца восхитительное приключение.«Что, — спрашивала себя я, — происходило все это время в доме на острове?»Бевил посмотрел на меня, и я постаралась ничем не выдать себя.— Ладно, — прохладно сказала я, — главное — вы вернулись.Поднимаясь по лестнице, я бросила беглый взгляд на лицо Джессики. Она слегка улыбнулась. Извинялась? Или бросала вызов? Этого я сказать не могла.Было уже половина двенадцатого, когда Бевил поднялся наверх; до этого он долго говорил с Уильямом, вернувшимся из Ланселлы; я не сомневалась, что Уильям теперь глубоко сожалеет, что отправился туда и подлил масла в огонь, придав огласке эту историю.Бевил холодно посмотрел на меня. Это была его обычная манера, когда он желал сделать вид, будто ему все равно.— Ты еще не спишь? — непонятно зачем спросил он.— Но готова лечь, — отплатила я ему той же монетой. — Я уже переоделась в халат и сижу размышляю.— Что-то не так?Я уже готова была пустить в ход испытанное оружие своей юности — острый язычок.— Не знаю…— Что это означает?— Именно это я хочу услышать от тебя. Что на самом деле случилось?Бевил казался взволнованным. Еще одно доказательство вины?— Ты же слышала, что случилось. Мы поплыли за игрушкой, а лодку унесло.— Значит, вы ее плохо привязали.— Наверное, так.— Нарочно?— Но послушай, Хэрриет…— Я полагаю, что имею право знать правду.— Ты знаешь правду.— Да?— Мы не в суде. Если ты решила мне не верить, я с этим ничего поделать не могу.— Нет, нам придется с этим что-то делать. Пойдут разговоры. Вероятно, уже пошли.— Разговоры! Я-то думал, ты не настолько глупа, чтобы интересоваться сплетнями.— Это только доказывает, как плохо мы знаем друг друга. Ибо я полагала, что ты не настолько глуп, чтобы сделать себя их жертвой.— Я не виноват в том, что случилось.— Хотелось бы верить.— А как иначе? Господи боже, что ты напридумывала?— Она — очень красивая женщина.— А ты страшно ревнивая.— К тому же, когда эту историю начнут обсуждать по всему округу, всплывет немало интересных подробностей.— Не умничай, Хэрриет.— А я и не умничаю.— Ладно, давай примем как факт, что ты и так достаточно умна. Что за глупость сотворил Листер?— Не могли же мы сидеть сложа руки. Я согласилась, что ему надо ехать в Ланселлу. Это — моя вина. Но мы не знали, что с тобой случилось, Бевил. — Мой голос стал печальным, почти жалобным. Ругая его, я всегда еще ясней сознавала, насколько я его люблю, насколько нуждаюсь в нем; и боялась, потому что всегда считала, что он нужен мне больше, чем я — ему. — Ты должен быть очень осторожен в своих отношениях с Джессикой.— Моих отношениях? Что ты имеешь в виду? Она — гувернантка Бенедикта.— Гувернантки так часто выступали в качестве героинь романов, что присвоили себе эту роль и в обычной жизни, а когда гувернантка, кроме всего прочего, еще и очень красива и хозяин дома не может скрыть своего к ней интереса… когда он исчезает с ней на долгие часы — пусть все и совсем невинно, — его начинают искать чуть ли не через полицию, это чревато большими неприятностями. Если этот хозяин живет себе в своем замке, он, разумеется, волен поступать как ему заблагорассудится, но, если он намерен стать депутатом парламента, стражем общественной морали, воплощением справедливости, он рубит сук, на котором сидит.— Какая речь! — воскликнул Бевил и засмеялся. — У тебя талант, Хэрриет. Но иногда мне кажется, что твоя любовь к красному словцу вступает в противоречие с твоим здравым смыслом. Сочтем это эффектной концовкой, ладно?— Если хочешь.— И еще одно. То, что я рассказал тебе о сегодняшнем происшествии, — правда. Ты мне веришь?Я посмотрела ему в глаза:— Сейчас — да, Бевил.Он притянул меня к себе и поцеловал, но без страсти, которой я ждала. Это больше походило на поцелуй, скрепляющий сделку, чем на проявление привязанности.И мне хотелось сказать: «Когда ты рядом, я тебе верю. Может, я в этом похожа на твою мать. Верю в то, во что хочется верить. Но когда ревность вспыхнет снова, сомнения вернутся».На следующее утро я проснулась поздно, Бевил к тому времени уже уехал. Фанни принесла мне завтрак. Она пристроила поднос поудобнее и стала в изножье кровати, глядя на меня. Разумеется, она слышала обо всем, что произошло ночью.— У вас усталый вид, — сказала она, словно злилась на меня за что-то. Так она говорила, когда я девочкой умудрялась подхватить простуду. — Наверное, вы вчера вечером сильно переволновались.— Все кончилось благополучно, Фанни.Она протестующе шмыгнула носом.— Вот! — Она взяла халат и, набрасывая его мне на плечи, скользнула по мне взглядом, ища синяки. Фанни никогда не забывала того, чего не желала забыть.Она налила мне кофе и сказала:— Вот!Как в детстве.Я выпила кофе, но ела без аппетита. Мне вспомнились Бевил и Джессика у лестницы, и слова, которые мы с Бевилом бросали друг другу в этой комнате, еще звучали у меня в ушах.— Я, конечно, не знаю, то есть — не знаю точно. Все, что я могу сказать, — это что вы им не верьте. Без них вообще было бы лучше.— Без кого, Фанни?— Без мужчин.— Но ты же не хочешь сказать…— Да, хочу.— Если бы Билли был жив… — Я никогда не заговаривала о Билли, если Фанни сама не заводила о нем речь.— Билли, — повторила она. — И он тоже был как остальные. Я значила для него меньше, чем он для меня.— Но он любил тебя, Фанни. Ты всегда мне это говорила.— Знаете, у него была подружка. И он ушел от меня к ней. Таковы мужчины. Они любят не так, как мы.— Фанни!— Я никогда вам этого не говорила, да? Я не стала для Билли всем. У него была и другая любовь… и, можно сказать, он бросил меня из-за нее.Я онемела. Я никогда не слышала, чтобы Фанни так говорила раньше. Ее глаза сверкали, и, казалось, она перенеслась из этой комнаты куда-то в прошлое.— Была еще моя малышка… — говорила она сама с собой, — он подарил мне ее… но я потеряла моего ребенка… мою девочку… а потом нашла свою другую девочку.Я протянула ей руку, и она сжала ее. Прикосновение, казалось, вывело женщину из забытья.— Не беспокойтесь, — сказала она. — Я не позволю, чтобы с вами приключилось что-нибудь плохое. Я никогда не оставлю вас, мисс. Даже и не думайте.Я улыбнулась ей.— А я и не думаю, Фанни, — сказала я.— Вот и хорошо. Съешьте яйцо и оставьте всякие глупости.Я повиновалась, улыбаясь про себя. Я думала, что осталась одна — но со мной всегда будет Фанни.Я всеми силами старалась скрыть свои страхи и потому на следующий день пригласила Джессику отправиться со мной на верховую прогулку. Мы вместе поехали в Ланселлу. Люди бросали на нас любопытные взгляды, но я считала, что наша совместная прогулка — лучший способ развеять все подозрения. Джессика вела себя так, словно ничего не случилось, но ей я не верила. Временами мне казалось, что она в душе насмехается над моими стараниями убедить всех в том, что мы — лучшие подруги.Я пообещала на следующий день прийти к ним с Бенедиктом в детскую и выпить чаю, но, явившись, обнаружила, что Бенедикт стоит на стуле посреди комнаты в полном одиночестве.— Я — обезьянка, — сообщил он мне. — Обезьянки карабкаются, ты ведь знаешь?Я отвечала, что да, мне об этом известно.— Хочешь, я буду слоном? У них хобот, и они ходят вот так… — Он слез со стула, стал на четвереньки и двинулся по комнате. — Хочешь, теперь я стану львом? — спросил он.Я сказала, что предпочла бы, чтобы он некоторое время побыл самим собой, и это заявление его изумило.Вошла Джессика, и я, в очередной раз убедившись, как мальчик к ней привязан, устыдилась своей ревности. Мне следовало радоваться, что мы нашли хорошую гувернантку; Джессика, без сомнения, умела обращаться с детьми, а то, что она так быстро завоевала сердце Бенедикта, говорило в ее пользу. «Но она заняла мое место… — подумалось мне, — везде… во всем доме».В тот же миг мне стало стыдно, и я торопливо заговорила о том, как хорошо выглядит Бенедикт и как мы все благодарны ей за заботу о нем.— Это — моя работа, — отвечала она. — Хотя в тот день, когда Гвеннан принесли к нам в дом, я и подумать не могла, что буду воспитывать ее ребенка.— Бедная Гвеннан. Бенедикт так похож на нее. Каждый раз, как смотрю на него, вспоминаю о ней.Я села, и Бенедикт, подойдя, положил руки мне на колени и заглянул в глаза.— На кого я похож? — спросил он.— Ты только что был похож на слоника, но теперь превратился в самого себя.Он рассмеялся.Джессика налила чай в детскую коричневую глиняную чашку.— Чай всегда намного вкуснее в этих старых глиняных кружках, — заметила она. — Это — потому, что мы помним их с самого детства.Она заговорила о тех днях, когда ее мать была жива. Джессика была единственным ребенком и с самого первого дня обещала стать красавицей; они очень на это рассчитывали. Как отличалось ее детство от моего?— Обычно я сидела в высоком стульчике, — рассказывала она, — и смотрела, как отец делает лекарства. Он всегда говорил: «Это — от инфлюэнцы» или «Сегодня меня навестит госпожа Язва». Он помнил всех своих пациентов и их болезни. Мама всегда говорила, что мне вредно так много слушать о всяких недугах, но отец возражал, что для дочери врача это нормально.Джессика была очень мила. Может быть, она старалась успокоить меня, как я старалась успокоить соседей?— Вам с сахаром? — спросила она.Я кивнула:— Да, пожалуйста. Я люблю сладкое. У меня, как говорят, сахарный зубок.Бенедикт уставился на меня.— Покажи! — закричал он. — Покажи мне сахарный зубок!Я объяснила ему, что это просто значит, что я люблю класть в чай много сахару, и он задумался.— Если бы это было возможно, — продолжала Джессика, — я бы стала врачом.— Благородное занятие, — согласилась я.— Иметь власть… хоть до какой-то степени… над жизнью и смертью… — Ее глаза сияли.Меня поразило, как она это сказала. Власть?Но не успела ни о чем подумать, потому что Бенедикт схватил ложку и раньше, чем мы успели заметить, что он делает, высыпал полсахарницы мне в чай.— Это — для твоего сахарного зубка, — заявил он.Мы рассмеялись.Мы сидели за обедом, обсуждая бал, который собирались давать в Менфрее. Бал-маскарад, как мы сообщили Хэрри Леверету прошлым вечером, когда он с матерью приходил к нам на вист. После примирения Левереты бывали у нас часто; а благодаря Уильяму и Джессике мы могли играть на два стола.— Я никогда не забуду, — сказал Хэрри, — тот маскарад, который ваш отец устраивал в «Вороньих башнях».Я тоже помнила его во всех подробностях. Он стал поворотной точкой в моей жизни. В ту ночь я осознала, что могу быть привлекательна; топазовое платье, которое я надела тогда, выявило во мне ту необычность, которую я с тех пор всегда стремилась подчеркнуть.Платье по-прежнему висело у меня в шкафу. Я часто смотрела на него и мечтала, что могу когда-нибудь снова его надеть, хотя сетку с топазами я носила и просто так.Поэтому я обрадовалась подходящему случаю нарядиться в него опять, хотя знала, что не смогу сделать этого, не пробудив болезненных воспоминаний о Гвеннан: как она сидела на галерее вместе со мной, как мы прокрались вниз — две девочки, мечтающие о чуде! Интересно, подумала я, помнит ли об этом и Хэрри.— Да, вечера моего отца были великолепны, — улыбнулась я. Перед моим мысленным взором предстал лондонский дом, взбудораженный сложными приготовлениями, и девочка, перегнувшаяся через перила, которая подслушивала и не услышала о себе ничего хорошего.— Ох уж эти воспоминания, — проговорил Бевил. Со времени приключения на острове он всячески старался выказать мне свою привязанность, и я наконец почувствовала себя лучше. Наверное, если бы не Джессика, я бы совсем успокоилась.Но она сидела здесь, скромно улыбаясь, и внимательно слушала; сама непринужденность нашей беседы показывала, что она принята на правах члена семьи.— В таких случаях всегда возникает проблема с костюмами, — сказал Уильям. — Но я знаю отличную фирму, где можно взять их напрокат. — он улыбнулся мне: — Я пользовался ее услугами еще во времена вашего отца.— У меня — свой костюм, — твердо ответила я. — Я как-то надевала его на один из отцовских вечеров.Джессика чуть наклонилась вперед:— Какой же? Из какой эпохи?— Просто старинное платье. Видимо, оно принадлежало одной из леди Менфрей, потому что существует портрет, где изображена дама, в него одетая… даже если это и не то же самое платье, то оно так похоже, что я не могу заметить разницы.— Восхитительно. Надеюсь, вы мне его покажете.— Конечно.— Полагаю, — продолжал Уильям, — проще всего заняться костюмами мне. Только скажите, кем вы хотите быть.— Я попробую придумать что-то свое, — сказала Джессика. Она выглядела немного смущенпой, но я тут же поняла, что это только игра: она, как всегда, была полностью уверена в себе. — Если, конечно… меня пригласят.— Разумеется! — воскликнул сэр Энделион.Она улыбнулась, словно извиняясь:— В конце концов, я — только гувернантка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36