— Мы видим друг друга насквозь, Хэрриет. И есть еще одна вещь, которую мы знаем. Всегда, в любой беде, мы будем держаться вместе.И это была правда.На следующий день мы с Гвеннан отправились в лодке на остров. Дом немного подремонтировали, и я подумала, что это — то, что мой отец успел сделать перед смертью, однако старая мебель из Менфреи все еще оставалась на местах.— Это тебе ничего не напоминает? — осведомилась Гвеннан.Она могла и не спрашивать. Много лет я не могла видеть этот остров без того, чтобы в памяти моей не выплывала ночь, проведенная здесь, и тот страх, который я испытала, когда услышала внизу голос Бевила. Я тогда была слишком невинна, чтобы понять, зачем Бевил привез сюда ту девушку; но ныне конечно же я знала, что это была очередная из бесконечной череды интрижек, наполнявших его жизнь.Я почувствовала какую-то непонятную тоску при мысли о Хэрри, который любил Гвеннан; и о Гвеннан, которая накануне свадьбы позволила себе увлечься Бенедиктом Беллэйрсом. Я подумала и о Бевиле, который, подобно своему отцу и большинству Менфреев, похоже, полагал, что порхать от дамы к даме подобно шмелю, чье назначение — опылять цветы, — нечто совершенно естественное.Лодка обогнула остров, и мы вышли на берег.— Забавно, — заявила Гвеннан, — теперь он — твой. Этот маленький кусочек земли навеки потерян для Менфреев. Это похоже на то, как море постепенно вторгается на сушу. Хотя здесь скорее суша, восставшая из океана. Она послужит нам упреком всякий раз, как мы будем смотреть на море. Какие-нибудь будущие Менфреи станут качать головами и говорить: «Сэр Энделион потерял остров. Черный час для Менфреи». Если, конечно, он не вернется к семье через брачный союз.— Может быть, — предположила я, — брак дочери с богатым человеком позволит выкупить остров обратно?— Не так легко вырвать землю Менфреев у тех, кто ее приобрел. Деньги — это еще не все.— Давай посмотрим дом.Я отперла дверь.— Очень показательно, — сказала Гвеннан. — В наши дни дверей никогда не запирали. Какая-то в державе датской гниль.— Ну, на самом деле гнили здесь меньше, чем когда дом принадлежал вам.— Он выглядит почти пристойно. Интересно, как к этому относятся привидения.— А что, их тут много?— Думаю, да. Но может быть, перед чужаками они появляться не станут. Корнуолльские призраки очень щепетильны.Гвениан держалась как-то слишком уж легкомысленно. Я даже подумала: не пытается ли она скрыть страх?Мы принялись бродить по дому среди пропыленной мебели. Я покинула Гвеннан и в одиночестве поднялась в спальню, где меня нашел Бевил. Я почти воочию видела его: как он поднимает пыльную занавеску и встречает мой взгляд. Бевил, в котором я так сильно нуждалась… сейчас!— Я никогда не захочу здесь жить, — сказала я. — Лучшее, что тут есть, — это вид из окна.— Море — до самого горизонта.— Нет, я имею в виду — в другую сторону. То окно, которое смотрит на Менфрею.Гвеннан понимающе улыбнулась мне:— Я знаю, ты любишь наш старый замок так же, как и мы.На острове мы пробыли недолго и вернулись в Менфрею; когда мы миновали сад, спускавшийся с вершины утеса к морю, и через калитку вошли на хозяйственный двор, один из конюхов сказал нам:— Мистер Бевил только что вернулся.— Он, как всегда, вовремя, — улыбнулась Гвеннан и украдкой взглянула на меня.Я постаралась ничем не выказать своих чувств, но едва ли сильно в этом преуспела.Следующие дни были одними из самых радостных, какие я когда-либо знала. Бевил принес в Менфрею атмосферу легкомысленного веселья. Возможно, я так радовалась его присутствию, потому что оно отвлекло меня от мыслей о Гвеннан. Бевил постоянно был с нами; Хэрри Леверет каждый день поутру приезжал из «Вороньих башен», и мы вчетвером отправлялись на прогулку. Леди Менфрей, жившая постоянным страхом, что ее своевольное семейство выкинет какой-нибудь фокус, утешала себя тем, что мы присмотрим друг за другом.Я разделяла общее веселье; на лошади я всегда чувствовала себя лучше, чем когда шла пешком; тут я не ощущала своей ущербности и, может быть, из-за этого была хорошей наездницей. Казалось, все складывалось в мою пользу. Джессика Треларкен находилась за много миль от нас — где-то в Лондоне, если верить словам А'Ли. Хэрри занимался только Гвеннан, а она — своими собственными проблемами; оставались я и Бевил.Мы обычно скакали впереди — иногда даже теряли наших спутников из виду.— Не думаю, что они очень по нас скучают, — как-то заметил Бевил.Я никогда не забуду, как мы скакали через леса, где на землю ложились пятнистые тени листвы; и с тех пор, сидя в седле, я всегда ощущаю вновь ту отчаянную радость. Я поняла тогда, что в моей жизни нет и не будет никого, кто мог бы сравниться с Бевилом. Казалось, в нем правда соединялось все, о чем я мечтала в детстве, когда в воображении сделала его рыцарем…моим рыцарем. Пели птицы, легкий бриз дул с моря — теплый юго-восточный ветер Корнуолла, нежный и влажный, — ветер, который делал людей красивее, увлажняя кожу и заставляя ее мягко сиять, и море — оно неожиданно открывалось в просветах — темно-синее, лазурное, цвета павлиньего пера…бледное почти до зеленовато-голубого, аквамаринового — все оттенки синего из небесной палитры художника: и серый, и зеленый, и перламутровый. Но никогда, сказала я Бевилу, море не было так прекрасно, как в розовых лучах рассвета.— Только не говорите, что вы встаете пораньше, чтобы им полюбоваться!— Я правда так и делаю. Но самый лучший вид открывается из дома на острове, когда смотришь на берег и на Менфрею… а Менфрея поутру — самое прелестное зрелище в мире. Один раз я это видела…Он рассмеялся и поднял на меня свои карие глаза — его взор скользнул по моим плечам и шее, потом наши взгляды встретились.— Я запомнил тот случай. Как я обнаружил вас за пыльной занавеской и подумал, что это — какой-то бродяга.— А я решила, что вы — привидение, — пока не услышала голоса. Вы были не один, помните?— Ну, разумеется. Я ведь не собирался любоваться видами. Но когда-нибудь я это сделаю. Вам придется пригласить меня, поскольку этот остров больше нам не принадлежит, и обещаю, что приеду рано утром и мы посмотрим в утреннем свете Менфрею… вместе.— Я была бы рада.Бевил оглянулся через плечо.— Похоже, мы снова их потеряли, — с усмешкой сказал он.— По-моему, Хэрри очень старался потеряться.— И правду сказать, я не делал ничего, чтобы ему в этом помешать.— Вы полагаете, это мудро?— Когда вы узнаете меня получше, Хэрриет, а я надеюсь, что это случится, вы обнаружите, что я редко руководствуюсь мудростью.— Вы, видимо, очень довольны замужеством Гвениан?— Это — идеальный вариант: Хэрри — отличный парень и они будут жить в «Вороньих башнях». Лучшего и желать нельзя.— К тому же он очень богат.— Наше графство настоящая сокровищница. Олово, фарфоровая глина, камень, из которого мы строим свои дома, а еще наши моря, кишащие рыбой. Все это только ждет какого-нибудь предприимчивого человека.— А Менфреи не предприимчивы?— Нет, и никогда не были. Но поверьте, быть депутатом от Ланселлы — это не синекура. Вы можете судить по своему отцу.— Вы довольны жизнью?Бевил повернулся ко мне:— Я всегда этого хотел. Мне казалось неправильным, что Ланселлу представляют не Менфреи. Так было всегда, и полагаю, я уже в ранней юности решил заняться политикой. Я строил планы разнообразных реформ. Я был юным идеалистом. Я могу рассказать вам обо всех важных событиях, начиная со времен кабинета Пила: о Расселе, Деби, Абердине и Палмерстоне. Я штудировал биографии Дизраэли и Гладстона…и конечно, Розбери и Солсбери.— Да, я — тоже.— Вы? Но почему вы, Хэрриет?— Потому что мне казалось, что, если бы я могла говорить со своим отцом о политике, он бы заинтересовался мною. Я и вправду верила, что в один прекрасный день это случится.Бевил пристально посмотрел на меня:— Скажите мне, Хэрриет, вы ведь тоже думаете, что в занятиях политикой есть свое потрясающее очарование?— Среди политиков попадаются замечательные люди. Как я восхищалась мистером Дизраэли! По-моему, они с женой удивительно подходили друг другу. Он — со своими локонами, цветистыми выражениями и блистательным остроумием; и она — в своих перьях и бриллиантах. Я слышала, что они — очень любящая чета, и мне кажется — это чудесно.— А вы, оказывается, романтичны. Вот уж не думал.— Нет ничего странного, что она боготворила его, — он был премьер-министром, любимцем королевы, и все вокруг ловили каждое его слово; но она, как я слышала, была не слишком привлекательной, к тому же старше его и умом не блистала. Он женился на ней ради денег. Потрясающе! Однако он сказал позже, или это сказал кто-то еще, что, хотя он женился на ней ради денег, после долгих лет брака он снова женился бы на ней — уже по любви.— Браки по расчету часто оказываются счастливыми. И этот случай — блестящий тому пример. Обычно от такого союза выигрывают обе стороны.— А любовь? — спросила я.— Любовь — такое чувство, которому нужно время, чтобы вырасти.— Ну а как насчет любви с первого взгляда?— Это — только страсть, моя дорогая Хэрриет, наименее долговечное из всех чувств.— Вы и вправду в это верите?— Я верю фактам. Как вы могли убедиться, я очень прагматичен.— Что ж, будем надеяться, что когда-нибудь вам удастся воплотить в жизнь свои теории.— И я сделаю это, Хэрриет, не сомневайтесь. Есть нечто занятное в том, что вы — дочь последнего депутата от Ланселлы.— Вы находите?Бевил изучающе посмотрел на меня — прищурившись, потому что солнце било ему в глаза.— Вам придется помогать мне на следующих выборах.— Я буду очень рада.— Женщина может оказаться очень полезна, в особенности дочь предыдущего депутата от округа.— Но вам не требуется помощь. Все уже давно привыкли к мысли, что именно вы будете представлять их в парламенте.Он наклонился и взял меня за руку.— Мне понадобится ваша помощь, — сказал он; и я вспыхнула от удовольствия.Я была счастлива, но не забывала напоминать себе, что Бевил всегда таков: всегда точно знает, что нужно сказать, чтобы наилучшим образом польстить даме.Он улыбнулся мне.— Я рад, — продолжал он, — что вы теперь выросли, Хэрриет. Мы должны чаще встречаться. Моя квартира не так далеко от вашего дома. Вы должны попросить свою мачеху пригласить меня в гости.— Обязательно.Мы пустили своих лошадей бок о бок и легким галопом помчались по лежавшему перед нами лугу.Добравшись до вершины холма, мы привязали лошадей, а сами уселись на большом камне. Утро было потрясающим — туман здесь уже рассеялся, солнце сияло в высокой траве, высушивая капельки росы на стеблях и заставляя их сверкать, словно алмазы. Легкий ветерок овевал мою кожу, и я была счастлива.Бевил вновь завел речь о Дженни:— Вам нравится жить в подобном соседстве, Хэрриет?— Я считаю этот дом своим.— Странно, почему она так за него цепляется.— Она хотела купить себе домик в пригороде, но оказалось, что не может трогать капитала, оставленного ей отцом. Она вроде как пользуется им, а принадлежит все мне.— Вот как?— Я не до конца понимаю. Все, что я знаю, — это что Гревилл сказал ей, что она не может получить деньги, чтобы купить дом.— В таком случае вы, моя дорогая Хэрриет, оказываетесь богатой наследницей.— Надеюсь, что мне никогда не придется унаследовать это состояние, потому что это означает, что Дженни умрет раньше меня. А я и думать об этом не желаю, потому что она мне нравится.— Подобные чувства делают вам честь, Хэрриет.— Они делают честь скорее моему благоразумию. Если бы я унаследовала все состояние отца, я стала бы наживкой для тех джентльменов, которые ищут брака по расчету. Я предпочитаю жить скромно, но обезопасить себя от подобных атак.— Дорогая Хэрриет, ваше состояние — скромное оно или нет — не единственное ваше достоинство.— Вы меня удивляете.— Да? Тогда мы квиты. Вы тоже меня удивили своими речами.— Полагаю, вы считали меня занудой?— Вы только теперь открылись.— Вы только теперь позволили мне это.Бевил рассмеялся и сжал мою руку.— Хэрриет, — сказал он, — обещайте, что вы предоставите мне еще случай — здесь и в Лондоне.Он наклонился ко мне и поцеловал в щеку. Не страстно — как, по моим представлениям, он целовал других, — но осторожно, почти удивленно. И я подумала: теперь он видит меня по-другому. Он узнал меня ближе, и я начинаю ему нравиться. Или же ему понравились мои деньги.Но огромного состояния у меня все-таки нет, потому что Дженни всего на несколько лет старше меня, и, похоже, если я что-то и унаследую, то лишь через долгие годы.При этой мысли я обрадовалась. Дело не в наследстве. Ему понравилась я сама.Подобная удача, в особенности для того, кто к ней не привык, была чересчур велика, она пьянила, как наркотик.Когда мы вновь сели на лошадей, Бевил сказал:— Так что, получается, ваша мачеха не представляет себе своего положения?— Она слышала, как читали завещание, и говорила с нотариусом, но так толком ничего и не поняла.— Я думал, что она должна была хотя бы поинтересоваться и уточнить столь важные для нее вещи.— Я тоже была, когда читали завещание, но ничего оттуда не вынесла. Просто в тот момент я думала совсем о другом.— О чем?— Я сокрушалась, что мы с отцом никогда не были друзьями и этого уже никогда не поправить.— Когда-нибудь, Хэрриет, вы получите все то, о чем так тоскуете.— Это было бы справедливо, но жизнь не всегда справедлива, правда?— Возможно, вы составляете исключение.Что он имел в виду? Не было ли это завуалированным предложением?— Вот что я вам скажу, — продолжал Бевил, когда мы спустились с холма. — Вас не волнует вопрос о наследстве, но, наверное, разумно все-таки его выяснить.— Я могу пойти в контору «Бейкер и Гревилл».— В этом нет необходимости. Вы можете посмотреть копию завещания в Сомерсет-Хаус. Хотите, я сделаю это за вас, когда буду в городе?Какое-то тревожное предчувствие охватило меня, но я ответила с деланым безразличием:— Да, пожалуйста, Бевил, займитесь этим.— Ладно, — сказал он. — Не беспокойтесь. Какой холодный ветер.Но от ветра ли я так дрожала?Когда возвращаешься мыслями к трагедии, предшествующие ей дни кажутся какими-то нереальными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36