— О, перестаньте, перестаньте, моя дорогая. — Сэр Энделион одарил ее своим пронзительным взглядом, делавшим его похожим на старого козла. — Вы для нас — друг семьи.— Тогда, — произнесла Джессика, — раз миссис Менфрей сама готовит себе костюм, я сделаю то же самое.Я вытащила платье и приложила его к себе. Да, определенно, мои глаза сияли ярче, а кожа приобретала особый оттенок. Я выпустила платье, и оно упало на пол, пока я надевала на голову сетку с топазами. Затем я подняла его и снова приложила платье к себе.Но даже теперь, улыбаясь самой себе, я не могла избавиться от горьких воспоминаний. Гвеннан.— Гвеннан, — прошептала я своему отражению. — Если бы ты не сбежала, если бы ты осталась жива и вышла замуж за Хэрри, переехала в «Вороньи башни» и завела там детишек, это было бы так… так чудесно! Ты бы стала мне сестрой, и Джессике Треларкен никогда не пришлось бы нянчить твоего сына.Но оставалось только смириться.Мне захотелось снова взглянуть на ту круглую комнату, в которой, как говорили, жил дух печальной гувернантки, и на портрет женщины, которая носила платье, так похожее на мое, что вполне могло оказаться тем же самым.Кроме того, я намеревалась поговорить с Бевилом о доме, ибо мне казалось неправильным, что большая часть его не используется по назначению. Надо открыть старые комнаты и обновить их, так чтобы мы могли зазывать гостей не хуже, чем Хэрри в «Вороньи башни».Через несколько дней я выкроила время, чтобы взглянуть на портрет. Пробираясь в нежилое крыло, я убеждала себя, что не отличаюсь особой нервозностью и не верю во всякую чертовщину, но, когда я толкнула дверь и шагнула в заброшенные комнаты Менфреи, я уже не была в этом так уверена. Возможно, всему виной был резкий протестующий скрип, который издала дверь. Я совсем позабыла о нем и испугалась. Придя немного в себя и посмеявшись над собственными страхами, я двинулась по коридору, по которому однажды вела меня Гвеннан. Здесь царил полумрак, ибо единственное окно располагалось высоко в стене, да к тому же было очень грязным. Это просто нелепо. Надо привести эту часть дома в порядок. Я ясно видела, как сэр Энделион пожимает плечами, не желая входить в расходы, а леди Менфрей, конечно, с ним соглашается.Вдруг что-то коснулось моего лица — словно бы холодная, влажная ладонь. Я отшатнулась и вскрикнула, и мой собственный голос эхом вернулся ко мне. Меня пробрала ледяная дрожь.Потом я протянула руку к лицу и поняла, что я, как и когда-то, зашла прямо в паутину.Я, как смогла, стряхнула ее и попыталась обратить все в шутку, но нервы мои были натянуты до предела, и я не могла удержаться от того, чтобы поминутно оглядываться через плечо. Мне хотелось повернуть назад, но я знала, что, сделай я это, стану презирать себя. Поэтому я двинулась вперед и подошла к двери, которую установили вместо шторы. Еще один протестующий скрип — и я шагнула в круглую залу.Бледный свет пробивался сюда через щель в массивной стене. Здесь же стояло старое, испещренное крапинами зеркало и сундук — больше в комнате ничего не было.Я задохнулась, всхлипнув от ужаса, потому что дверь шевельнулась и я снова услышала звук, похожий на стон.Возможно ли, спрашивала я себя, чтобы здесь жила женщина и никто в доме об этом не знал? Я представила себе ее любовника, и он походил на сэра Энделиона. Но нет, он, наверное, был моложе, как Бевил. Я ясно видела, как он беззвучно входит сюда, к своей возлюбленной.Я провела рукой по стене; она была очень холодной. Едва ли ей здесь было очень уютно. Но что ей оставалось делать, если ее выгнала из дома хозяйка — та женщина в моем платье — и ей некуда было идти? Любое убежище лучше, чем никакого, — кроме того, она, наверное, рассчитывала на помощь своего любовника.Я миновала круглую комнату, прошла еще один полутемный коридор и поднялась по винтовой лестнице на башню контрфорса. После затхлости круглой комнаты свежий воздух пьянил меня. Я стояла, вдыхая его полной грудью. Далеко подо мной море билось о скалы, выбрасывая белые брызги. Я могла разглядеть выступающие из воды верхушки предательских Стражей и остров.И тут мне послышался звук шагов на каменных ступенях. Конечно, я ошиблась. У всякого разыграется воображение, когда находишься в месте, о котором ходят такие легенды. Нет. Это были шаги. Неужели правда, спросила я себя, что гувернантка, которая умерла здесь, не может найти покоя и все возвращается туда, где провела свои последние дни?А я? Я оказалась в ловушке — с одной стороны лестница, ведущая в комнату с привидениями, с другой — отвесная стена, обрывающаяся в море.Секунды превратились в часы; я обернулась и, держась за парапет, обратила взор к мрачному отверстию. Послышалось тяжелое дыхание, потом в проходе возникла тень… и на меня посмотрела гувернантка. На мгновение я и вправду поверила, что вижу перед собой привидение, но тут же с облегчением вздохнула. Это была не гувернантка из прошлых лет, а вполне современная гувернантка, которая просто пришла сюда, как и я.— Джессика! — вскричала я.Она рассмеялась:— Я, похоже, напугала вас. Простите. Я увидела, что дверь в заброшенное крыло открыта, и не смогла удержаться от того, чтобы не отправиться его исследовать. Никогда раньше здесь не бывала.Неужели я оставила дверь открытой? Мне в это как-то не верилось.— Эта часть дома нуждается в ремонте, и я собираюсь этим заняться, — сказала я как можно более обыденным тоном.Джессика подошла и стала рядом со мной у парапета.— Это правда, — спросила она, — что здесь живут привидения?— Неужели вы верите в подобные выдумки?— Ну, я родилась в Корнуолле, а вы знаете, каковы корнуолльцы. Это для вас, прозаичных англичан, все просто…— Да, — холодно согласилась я. — Я знаю, что корнуолльцы суеверны, но полагала, что лично у вас достаточно здравого смысла, чтобы не верить в подобные россказни.— При свете дня я — скептик, но ночью… в таком месте. Это ведь история о гувернантке, да?— Так гласит предание.Она рассмеялась:— Я, по понятным причинам, интересуюсь гувернантками Менфреи. Расскажите мне.— Она забеременела, спряталась здесь, родила ребенка и умерла. Никто не знал, что она здесь, кроме ее любовника, а его как раз не было в замке. Когда он вернулся, обнаружил, что она и ребенок мертвы.— Надо же ухитриться — спрятать кого-то в доме, где живет собственная семья.— Говорят, после этого случая комнату заперли.— Она и теперь считай, что заперта.Мы стояли в молчании, отрезанные от всего мира. Я представила себе ощущение одиночества и ужас той женщины, когда она поняла, что ее ребенок вот-вот родится, и вздрогнула.— Хотела бы я знать, что произошло на самом деле, — спокойно сказала Джессика. — Вы не думаете, что это жена ее убила?— Убила! Об этом в истории ничего нет.— И не может быть. Но что, если она знала? Если она как-нибудь увидела, что происходит между ее мужем и гувернанткой…— Об этом история умалчивает, — бесцветным голосом повторила я.Джессика усмехнулась. Над морем кружила чайка, и ее обычно печальный крик прозвучал как насмешливый хохот.Джессика взяла меня за руку:— Я думаю, жена знала. Она пришла сюда и убила ее, после того как родился ребенок. И его тоже. В те времена не составляло труда выдать все это за смерть во время родов. И ее можно понять. Если ваш муж любит другую женщину! За это можно убить, не так ли?Была ли то игра воображения, или она стояла ко мне слишком близко? Что за мрачную решимость читала я в этих прекрасных, бездонных глазах?Когда она вцепилась в мою руку и качнулась ко мне, меня охватил безумный страх, я дернулась, пытаясь высвободиться, так резко, что она отлетела к стене. Я видела, как она пытается удержаться на ногах, но ее лицо побелело.Я подхватила ее, когда она уже сползла на пол.— Джессика! — воскликнула я. — Что с вами?Ее глаза были закрыты, темные длинные ресницы лежали черным полукругом на бледной коже. Она была в обмороке.Я положила ее у стены и собиралась бежать за помощью, когда она открыла глаза и непонимающе посмотрела на меня.— Вы были в обмороке, — объяснила я.— В обмороке? — повторила она. — О… я… теперь я в порядке. Все прошло.Я опустилась на колени рядом с ней.— Ничего такого… просто обморок. Это из-за высоты… я боюсь высоты. Мне стало плохо.— Может, позвать кого-нибудь?— О, пожалуйста, нет. Я в порядке. Ничего страшного. Просто минутная слабость. Правда, я уже почти пришла в себя.— С вами часто такое случается?— О… с кем не бывает. Еще раз извините.— Позвольте, я отведу вас в вашу комнату.— Благодарю.Она стояла еще немного неуверенно, но выглядела вполне нормально.— Пожалуйста, не поднимайте шума, — попросила она с улыбкой. — Это — чепуха. Просто небольшое головокружение. Надеюсь, вы забудете о том, что здесь случилось, и никому об этом не скажете?— Если вы так хотите.— Спасибо.Мы вернулись в круглую комнату, и Джессика сказала:— Мне бы хотелось посмотреть на портрет той леди Менфрей, о которой вы говорили.— Сейчас? Может, вам лучше пойти в свою комнату и отдохнуть?— Все прошло. А мне действительно очень любопытно.— Картина здесь.Я провела ее в комнату, где висел портрет. Она посмотрела на него, затем на меня.— Черты лица не совсем ваши, — признала она, — но в таком платье вас вполне можно принять за даму из прошлого.— Как и любого в подобном наряде.— Это мы, без сомнения, узнаем на балу. Значит, это она была леди Менфрей, когда умерла та гувернантка? Я все-таки считаю, что она ее убила.— По-вашему, она похожа на убийцу?— Разве убийцы выглядят как-то по-особому? Убийства совершают самые обычные люди. Именно потому им это удается. Если бы убийц выдавала внешность, жертвы были бы настороже и ничего бы не вышло. Нет. Она знала, что гувернантка ждет ребенка от ее мужа. Представьте себе ее состояние. Как бы вы себя чувствовали на ее месте? Они, должно быть, ненавидели друг друга — жена и гувернантка. И вполне резонно предположить, что одна могла попытаться убить другую.— Я этому не верю, — сказала я. Она улыбнулась — скромной улыбкой, словно инцидента в башне не было и в помине.— От этого история только выигрывает, — пробормотала она.Большой вестибюль в Менфрее был самой замечательной частью дома. Сводчатый потолок, поддерживаемый деревянными балками; превосходная старинная лестница с висящими по стенам рыцарскими доспехами, которые, как говорили, принадлежали Менфрею, воевавшему во Франции с Генрихом VIII; галерея с живописными полотнами, возвышение, на котором сегодня сидели музыканты. Выглядело это действительно потрясающе, в особенности после того, как из оранжереи принесли кашпо с экзотическими растениями, тогда как наши родные гортензии — розовые, голубые, розовато-лиловые, белые, разноцветные — в огромных вазах, обернутых пурпурным бархатом, были расставлены на равном расстоянии по всей комнате. Лестницу украсили листьями — мне все это напомнило о приемах, которые обычно устраивал мой отец.Фанни помогла мне одеться. Она молчала, и я подумала, не знает ли она чего-либо, что скрывает от меня, из боязни причинить мне боль.Но пока я смотрела на свое отражение в зеркале и топазовый цвет платья, как всегда, заставлял мои глаза сиять ярче, а украшенная драгоценными камнями сетка придавала такую же яркость моим волосам, я чувствовала себя неуязвимой.— Я расчешу ваши волосы, чтобы они блестели, — сказала Фанни. — У нас еще уйма времени.Она сияла сетку, положила ее на стол и, прикрыв мои плечи белой накидкой, принялась расчесывать мне волосы.— Сегодня вы выглядите счастливой, — сказала она. Ее глаза встретились с моими в зеркале. Она стояла, словно пророчица, со щеткой в руке и пристальным, мрачным взглядом. — Дай бог, чтобы вы такой и остались, — добавила она.— Не очень долго, Фанни, — поторопила я. — Не забывай, нынешним вечером я — хозяйка. Мне еще надо проверить, все ли готово.Гостей приветствовали не как на обычном балу. Приезжая, они попадали в руки Пенджелла или других слуг-мужчин, разодетых в великолепные куртки синего атласа, отделанные серебряным шнуром, в белые бриджи и пудреные парики; затем предполагался, собственно, маскарад и ужин, а потом — разоблачение. Мы решили устроить бал-маскарад, сочтя, что так будет интереснее. Атмосфера таинственности, которую создают маски, только добавляла балу веселья, поскольку людям обычно нравится прятаться и оставаться неузнанными, равно как и раскрывать инкогнито других.Менфреи должны были смешаться с толпой гостей, чтобы никто не догадался, что мы и есть хозяева, — до тех пор, пока маски не будут сброшены, и тогда мы станем принимать поздравления и выслушивать слова благодарности.Мне надо будет присматриваться к мужчинам в римских тогах. Впрочем, Бевила я все равно узнаю, даже среди тысячи. Нам прислали две римские тоги, как в смущении сообщил мне Уильям Листер, который и спросил, не следует ли отослать одну из них обратно. Он заказывал римский костюм для Бевила и наряд перса — для себя.— Ладно, у нас уже нет времени, — сказала ему я. — Значит, в Менфрее будут два римлянина. Можете не сомневаться, среди гостей окажутся еще несколько.Уильям согласился со мной.Сэр Энделион был кардиналом; Уолси, Мазарини или Ришелье — я точно не знала, но он легко мог сойти за любого из них. Леди Менфрей по какой-то горькой иронии достался наряд Екатерины Арагонской.Я подумала о том, как изменился сэр Энделион. Но была ли это правда перемена? Возможно, это озорство жило в нем всегда и только ждало минуты, чтобы вырваться наружу? Тогда мне еще не раз предстоит иметь дело с его последствиями.Я вздрогнула.— Вас знобит? — спросила Фанни.— Нет, просто из окна дует.Фанни отошла и закрыла окно.— Вот теперь мне нравится. Ваши волосы так и сияют. А теперь — где эта штука?— «Штука» — это неуважительно, Фанни. Нужно говорить «сетка» или «украшение».— Ну, для меня это все равно хорошенькая штучка. Даже не знаю. Она вам так идет. Вы выглядите какой-то другой… когда я ее на вас надеваю.— Какой… другой, Фанни?— Я не знаю… словно вы не отсюда… а откуда-нибудь еще.— Что ты хочешь сказать?— Не спрашивайте меня. Мне просто пришло в голову… — Ее лицо вдруг сморщилось, словно она собиралась плакать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36