– Он поцеловал меня в шею с другой стороны. – А что, если нам всем вместе пойти на ленч?
– Спасибо, что-то не хочется…
– Что-нибудь не так, Злли?
– Конечно, нет! – Я вонзила в волосы расческу. – Когда б ты задушил меня в объятьях, то птицы бы в душе моей запели, но…
– Извини, Элли. В отличие от героев этих идио… идеальных романов, которые так любят дамы, и ты в том числе, я не могу весь день с аппетитным видом торчать в дверях.
Вот дурная привычка – всуе поминать съестное! Бен шагнул ко мне, но передумал и попятился к дверям.
– Веди машину осторожно, дорогая!
Не «любимая», не «обожаемая»! Расческа взбесившимся трактором терзала мою шевелюру.
– Не волнуйся, Бен, все, что отвалится по дороге, я соберу!
– Мы же не ссоримся, правда?
– Вовсе нет. – Я с грустью припомнила добрые старые времена, когда мы смачно грызлись под флагом пылкой страсти, а не супружеской склоки.
Чтение колонки Доброй Надежды до добра не доводит.

* * *

До этого мне не доводилось бывать в салоне Сидни. В первое мгновение мне показалось, что я ошиблась адресом. Место не из тех, где с порога ощущаешь себя писаной красавицей, В воздухе плыли густые ароматы лака для волос и средства для химической завивки – хоть топор вешай. Линолеум серо-буро-малиновый в крапинку, освещение немилосердное, а раковины выстроились вдоль стены, как писсуары для великанов. За столом администратора сидела девица – наглядное предупреждение против самодельных причесок и доморощенного макияжа. Волосы ее напоминали соломенного оттенка… солому.
– Приветик! – девица одарила меня щербатой улыбкой.
– Меня зовут Элли Хаскелл. Я договорилась на… Она смерила меня взглядом.
– На вашем месте я не стала бы ничего менять. Вы и так неплохо смотритесь. Но если уж очень хочется… – Она пожала плечами. -…Сидни через пару минут освободится. Повесьте пальто на вешалку и возьмите вон тот розовый пеньюарчик. У нас здесь прямо «Видал Сассун», правда? Кофе на столике.
Кофе струился тягуче и нехотя, словно патока, но вот чашки с блюдцами попали сюда явно не с дешевой распродажи. Все совершенно разные, но на редкость красивые. Я скользнула взглядом вдоль стены с «писсуарами». Две девицы в мешковатых юбках и самовязаных кофточках мусолили головы клиенток. Сидни стоял между ними и более чем когда-либо казался пещерным человеком. От него исходили волны уныния. Дама, чьи кудри он укладывал вавилонами завитков и волн, трещала с пулеметной скоростью и бешено жестикулировала, сверкая кольцами. Лицо ее тряслось, как подтаявшее желе.
Это же миссис Амелия Джоппинс! Я быстро пригнулась, не дай бог заметит меня: непременно станет выпытывать, отыскались ли темницы и подземелья в Мерлин-корте.
– Ау! Миссис Хаскелл! – Сушильный колпак щелкнул, и оттуда вынырнула блондинистая головка. – Мечтаете о своем роскошном новеньком супруге, а? Вы меня помните? Я Наяда Шельмус!
– Да-да… здравствуйте. – Это та самая молодая особа в мини-платье из страусовых перьев, что была на нашей свадьбе и чье фото украшает стол. Лайонела Шельмуса.
– Наяда – это прозвище, но даже не спрашивайте, как меня по правде зовут, у меня уж-жасное имя! Обычно я не пользуюсь сушилкой, но я обещала Лео, что не стану разгуливать по Рыночной улице с мокрой головой.
– Да, погода неподходящая, – согласилась я. Она пожала плечами:
– Да нет, такое, дескать, не подобает жене уважаемого поверенного. Плевать мне на это с высокой колокольни, да только я уже присмотрела такую моднюсенькую бриллиантовую подвесочку в ювелирном… так что не стану гладить моего котика против шерсти.
Так это и есть жена мистера Шельмуса? Я-то решила – дочка…
– Миссис Хаскелл! – подала голос девица из-за стола. – Сидни вас жде-о-от!
– Погодите! – Наяда обеими руками подперла сушильный колпак. – Мы с Тедди Эдем – секретаршей Лео – собираемся перекусить в «Темной лошадке». Пошли с нами, а?
– Вообще-то…
К нам направлялась Амелия Джоппинс, колыхаясь, словно буй на волнах.
– Заметано! Встретимся в двенадцать сорок пять! – Наяда нахлобучила колпак и защелкнула его, как мотоциклетный шлем.
– Элли Хаскелл? – прогремел голос миссис Джоппинс, ее подбородки тряслись от восторга. – Скажите, дорогая, как вам нравится творение рук Сидни? Я выгляжу на десять лет моложе, правда? Он настоящий художник! Так оно обычно и бывает. Эти трогательные существа, парикмахеры, делают нам прически, которые хотели бы носить сами. – Она сняла со стены зеркало, чтобы разглядеть завитушку сбоку, выпятила Губы и тыльной стороной ладони прихлопнула подбородки на место. – Ну, вы меня понимаете… вы ведь замужняя женщина.
– Из тех, что не спешат к парикмахеру, – как бы оправдываясь, вставила я.
– А вот это не годится! Поверьте мне, визит к Сидни – все равно что к психотерапевту! Я рассказываю ему все-все-все: и какие пилюли принимаю от запора, и какие оперы люблю. Последуйте моему совету, милочка, и доверьтесь его рукам безоговорочно. Если Сидни говорит обкорнать, – она поправила локон на своем вороньем гнезде, – значит, надо стричься. Да, чуть не забыла, – миссис Джоппинс рывком водворила зеркало на место, – я еще позвоню вам насчет экскурсии Исторического кружка по вашему дому, а гильдия Домашнего Очага очень хочет, чтобы мистер Хаскелл показал свое искусство. Особо французистого не надо… скажем, пусть будет тушенка с картошкой. Полчаса назад я окликнула мистера Хаскелла – он как раз шел в «Темную лошадку», но меня не заметил. Увлекся беседой с вашим кузеном, который устроил такое безобра… безоглядное веселье у вас на венчании. Говорят, теперь он живете вами обоими?
В ее изложении ситуация выглядела и впрямь непристойной. Во мне немедленно проснулось стремление оправдаться. Не успела я пояснить, что жизнь Фредди покатилась с рельсов под откос, а я – его надежное депо, как кто-то коснулся моей руки.
– Простите, миссис Джоппинс, – вмешался Сидни. Прежде чем она рассыпалась в извинениях, Сидни пихнул меня в кресло и развернул к зеркалу.
Вынув из моей прически шпильки, он вяло подкинул волосы на ладони.
– Ну, что делать будем, старина Элли? Как же ты ужасно выглядишь! Глаза запали, губы посерели. Или медовый месяц тебе не впрок, или ты недавно потеряла лучшего друга. – Наши унылые взгляды скрестились в зеркале. Беды и горести – естественная среда обитания этого человека. Наконец кто-то понял, что и счастье иногда угнетает.
– Медовый месяц пролетел замечательно, но насчет лучшего друга ты прав. Даже вдвойне.
Волосы мои весело плескались в раковине, а я замогильным голосом рассказывала о том, как проклятая Америка подбила Доркас и Джонаса на измену. Теплая вода успокаивала, ласковое журчание вторило моим жалобам.
– Кошмар! Как ты, должно быть, страдаешь, Элли, дорогуша. Я чувствую твою боль… вот здесь. – Руки Сида порхали в мыльной пене, так что трудно было определить, какой именно частью тела он мне сострадает, но вздох, который я ощутила на шее, согрел мое истосковавшееся по сочувствию сердце.
– Ко всему прочему еще и загадочная история с матерью Бена. Мы не собираемся об этом передавать по Би-би-си, сам понимаешь, но ты с детства знаком со всей их семьей… Словом, поговаривают, будто исчезновение миссис Хаскелл связано с тем, что мой свекор увлекся другой женщиной. Короче говоря, родители Бена расстались.
– Не может быть! Моя матушка будет в шоке! А другая женщина, случайно, не миссис Клюке? Такая рыжая? В обтягивающем свитере?
Вода каскадом хлынула мне за воротник.
– Вот именно…
– Мой бог! Не могу поверить! Эта женщина совсем не в его вкусе! Она же на метр выше его, ему придется прыгать, как кенгуру, чтобы поцеловать ее на ночь! А я ведь тебе рассказывал, как мистер Хаскелл относится к высоким женщинам, Не хочу добавлять тебе горестей, Элли, но он наверняка влюбился, и мозги у него съехали ниже пояса. Поверь мне, такое бывает! – Сидни расправил у меня на плечах сухое полотенце и со вкусом вздохнул: – Бедная, бедная миссис Хаскелл! Бен небось с ума сходит от страха за нее!
Я энергично мотнула головой, обдав брызгами даму в соседнем кресле.
– Бен с поразительным хладнокровием рассказывает всем, что Мамуля его якобы отправилась в увеселительную поездку, Стоит мне об этом заговорить, как он только отмахивается.
– Словом, Бен не подпускает тебя к себе и ты зла до чертиков… – Сидни ловко разделил мою челку на пряди.
– Сидни, если бы я не знала, что Бен способен на очень глубокие чувства, то его равнодушие насторожило бы меня. В голову полезли бы всякие мысли… например, пошевелил бы он пальцем, если б со мной случилась беда?..
Сидни защелкал ножницами.
– Не изводись, Элли! Ты хорошо спишь?
– Ненавижу плакаться, Сидни, но раз ты сам спросил… я почти не сплю. Кошмары в печенках сидят.
– Попроси доктора что-нибудь прописать.
– Не знаю… Я все надеюсь, что кошмары пройдут сами собой. В каждом сне меня преследует миссис Хаскелл и… еда. То жареные куры гоняются, то гамбургеры скалятся, пуская кетчупные слюни. Бен считает, что у меня на почве диеты развивается паранойя.
Сидни включил фен.
– Помешательство, – мрачно смакуя это слово, произнес он, – часть нашей культуры. Если ты не с приветом, ты неформальный. Даже у нашего Бена имеется его драгоценная клаустрофобия. – Широкие плечи Сидни уныло поникли. – По-моему, он так и не поверил, что в ларе с картошкой его запер этот придурок Паттерсон, а вовсе не я.
– А у тебя какая мания, Сидни?
– У Сидни – гадкого утенка? – Фен мягко урчал, сгоняя велось мне на лоб. – У меня старомодная, респектабельная страсть ко всякой ерунде. Поверь, Элли, подчас терпежу нет. Не могу купить пару одинаковых наволочек. Мало мне в полосочку – подавай в цветочек… пока не увижу в горошек.
– Я обратила внимание на твои чашки. Все разные и такие красивые.
Сидни выключил фен и взбил прическу пальцами.
– Матушка считает, что я стал таким, потому что папаша нас бросил. Послушать ее – так Мэгги Тэтчер стала премьер-министром из-за того, что ее папаша сбежал. – Наши взгляды встретились в зеркале, и Сид улыбнулся мне улыбкой грустного клоуна. – Ну что, так пойдет? Мы ведь пока не хотим радикальных перемен?
Я робко коснулась прически.
– Сид, это просто совершенство.
– Рад был тебя видеть, Элли. Мои наилучшие пожелания Бену. Пять фунтов пятьдесят шиллингов. Уплати Салли на выходе.
Появилась еще одна клиентка. Пора решить, обидится Сидни на чаевые или нет. Правая ладонь, ненавязчиво сложенная ковшиком, свидетельствовала, что не обидится. Сидни должен крепко держаться за каждый пенни, если и впредь намерен покупать разномастные наволочки и чашки веджвудского фарфора. Я вышла на улицу, в серую изморось, и сама себе поразилась: что это на меня нашло в парикмахерской?

* * *

Часы на башне показывали без пяти двенадцать. Интересно, Бен еще в «Темной лошадке»? Возле скрипучей вывески пивнушки ноги мои сами нерешительно остановились. Вдохнув несколько глотков пропитанного сивухой воздуха, я все-таки пошла своей дорогой. Уверенная в себе жена не таскается за мужем по пятам.
Ровно полдень. До встречи с Наядой еще успею поглазеть на витрины. Я небрежно миновала булочную-кондитерскую, сглотнула слюну возле «Бонбоньерки». Проклятая диета! Ей-богу, отведу душу за ленчем и налопаюсь… сельдерею. Чтобы отвлечься от примитивных инстинктов, загляну-ка я лучше в «Абигайль» – измерить окошко на лестничной площадке. Я нашла для него замечательную раму, красную с золотом. Если Бен уже управился с делами в «Темной лошадке» и вернулся в «Абигайль», я непременно заманю его в кладовую… чтобы ее обмерить.
Я поднялась по красным кирпичным ступенькам «Абигайль» и оказалась под темно-зеленым навесом. Невидимые рабочие вовсю орудовали молотками. Строительный инспектор подверг чердачный пол обструкции, и я решила, что все плотники стянули свои силы туда. Но не маляры. Крохотный человечек, такой дряхлый, что даже лысина у него была в морщинах, столкнулся со мной в дверях. В руке он держал ведерко с краской. Не успела я поздороваться, как маляр унесся прочь по коридору, ворча себе под нос:
– Небось муженек прислал шпионить. К вашему сведению, у нас обед, и нечего тут ругань разводить. Я и хозяином вашим сыт по горло!
Ну, знаете!… Естественно, не все разделяют мою любовь к Бену, но чтобы такая враждебность!
Впрочем, я тут же забыла про маляра, оглядела квадратный холл с его неровным полом – и теплая волна захлестнула мое сердце. Этот дом построили в 1703 году как постоялый двор, и призраки путешественников в париках и широкополых плащах сопровождали меня из комнаты в комнату. Пусть самого Бена здесь не наблюдается, но душа его незримым ангелом витает в этих стенах. Достаточно взглянуть на стены, чтобы в этом убедиться, – от пола до потолка они были обклеены воззваниями к рабочим. Одобрительные, сдержанные, но в основном чрезвычайно ядовитые – и все подписаны его инициалами.
Твердая хозяйская рука. Я поняла, насколько она нужна, бочком проскользнув мимо парочки балбесов с панковскими лохмами, которые пытались заарканить друг друга посредством лассо из электрического шнура. Но я бы эту твердую руку облекла в бархатную перчатку. Войдя в кухню, жалкую в своей первозданной наготе, я живо представила, как чудесно она преобразится, когда засверкают хромированные мойки, засияют белоснежные шкафы, а на широких подоконниках выстроятся горшки с геранью из цветника Джонаса. Так же ясно виделась мне гостиная слева от парадной двери. Обои с колокольчиками просто созданы для нее! Я поднималась по лестнице, наслаждаясь шелковистой гладкостью деревянных перил. Измерив окошко на площадке, двинулась на второй этаж. Эта длинная комната с полотняной обивкой в завитушку, лепниной на потолке и высокими зарешеченными окнами идеально подходит для пиршества по случаю открытия. Зажжем свечи в шандалах, накроем вдоль стен два трапезных стола и расставим повсюду серебряные кувшины с белыми розами.
Я вытащила рулетку и отправилась в комнату, которая уже сейчас стала рабочим кабинетом Бена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50