— Помнишь, я тебе говорил, что колебания электрокардиограммы были какие-то странные? Амплитуда Р-колебаний предсердий падала. Сердце медленно останавливалось.— Разве Скотт не обязан был докладывать тебе?— Капитан сам отвечает за корабль. Я всегда смотрел на экран, даже когда он снимал кардиограмму. Мне просто в голову не приходило, что сердце замедлялось из-за избытка калия. Я же им его не вводил.— Конечно, — сказал я. — А кто приносил упаковки с раствором и менял их, когда они заканчивались во время всех четырех операций? — Он знал, что ответ мне известен почти наверняка, но я все равно спросил.— Скотт, — запнувшись, ответил он.— Всегда?Он порылся в памяти.— Один раз ассистентом был Оливер. Он помогал привязывать лошадь и занял место Скотта. Не может быть, что Скотт убивал их.— М-м-м… — промычал я. — А сколько нужно калия?— Дай подумать. Допустим, нужно довести концентрацию сыворотки от восьми до десяти миллиграмм-эквивалентов на литр.— Кен!— Ну… тогда, концентрация калия в сыворотке обычно четыре миллиграмм-эквивалента на литр или около того, поэтому ее нужно повысить вдвое или даже больше. Чтобы поднять с четырех до шести для лошади весом в тысячу фунтов, нам нужно… нужно… Посмотрим… — Он достал из кармана калькулятор и произвел какие-то вычисления. — Двадцать три целых шестьдесят восемь сотых грамма калия в порошке. Растворите его в воде и добавьте в раствор. Когда упаковка закончится, повторите весь процесс опять, и концентрация возрастет до восьми. С третьей подобной упаковкой вы добиваетесь своего. Операцию можно так обставить, что создастся впечатление, будто коллапс наступил из-за длительного наркоза.Он импульсивно вскочил и забегал вокруг стола.— Я должен был понять! Должен! — повторял он. — Если бы мы использовали наш собственный раствор, я бы его проверил, но препарат был прямо от поставщиков, а они никогда не допускают таких грубых ошибок.Я подумал о заводских упаковках раствора, литровых и пятилитровых, сваленных кучами по коробкам в больничной кладовой. Оперируя кобылу, Кен использовал как минимум четыре пятилитровых упаковки — лошадям с болевым шоком и осложненными коликами требовались дополнительные дозы раствора, чтобы побороть обезвоживание и восстановить объем крови. Я наблюдал, как Скотт постоянно заменял пустые упаковки полными.— А кобыле ты тоже ввел много раствора сверх нормы, но она выжила. Значит, лекарство было приготовлено правильно, — сказал я. — Сколько упаковок ты обычно можешь израсходовать?Он поджал губы и, продолжая ходить вокруг стола, с трудом выдавил из себя еще один ответ. Скорей всего простых ответов в ветеринарии не бывает.— При обычной операции на здоровой скаковой лошади, например, при вывихе берцовой кости, назначается примерно от трех до пяти миллилитров на каждый фунт веса лошади в час, то есть примерно четыре литра в час. Кобыла же получила все пятнадцать.— Значит, ты используешь пятилитровые упаковки для неотложных операций при коликах и литровые для берцовых костей?— В общем, да. — Он задумался. — Но заметь, лошадь можно убить, дав ей и слишком мало раствора, и слишком много. Сорок литров в час даже готового заводского раствора — и летальный исход обеспечен.Возможности смерти казались безграничными.— Ну что ж, — сказал я. — Ты полагаешь, что в растворе было слишком много калия. Но как он туда попал? И как он попал именно этим четырем лошадям?Он был озадачен.— Это не Скотт. Я не верю.— В тот вечер, когда оперировали кобылу, Скотт пришел в больницу раньше тебя. Я видел, как он брал упаковки с раствором из кладовой, и сам помогал ему перенести их в аптеку. Он свалил их на полку, и для того, чтобы отнести их в операционную, достаточно было открыть стеклянную дверь.— Да.— Он брал пакеты в каком-то определенном порядке?— Да. Так, как они и поступали. Сначала те, что ближе или верхние.— Значит, если ты хочешь добавить калий, это можно было сделать прямо в кладовой, если знать, какие пакеты уйдут следующими.Кен с облегчением вздохнул.— Тогда это мог быть кто угодно. Но не Скотт! Поразмыслив, я понял, что любой, кто мог зайти в кладовую и выйти из нее, не вызывая подозрений, имел возможность добавить калий. Это и все партнеры, Скотт, Белинда, медсестра, которая уволилась, а также секретарши и уборщицы. В кладовой не нужны были хирургические робы и чехлы для обуви. Чистый раствор в прочных пакетах сам по себе стерилен, и этого вполне достаточно.— Мне кажется, мы должны поговорить с детективом Рэмзи, — сказал я.Кен скривился, но не возражал, пока я набирал номер и договаривался о встрече с полицейским в то же утро в больничном офисе. Рэмзи был похож не на полицейского, а скорее на фермера. Он терпеливо выслушал нашу теорию о смерти лошадей и о роли Скотта в этих событиях. Он пошел вместе с нами в кладовую посмотреть, как хранятся упаковки с раствором. Те, что ближе, всегда использовались раньше. Он прочел информацию, напечатанную на пластике: содержимое и производитель.Он последовал за нами в маленькую аптечку, где упаковки складывались на полке, вошел в операционную, чтобы пронаблюдать, как их можно взять по мере необходимости, лишь приоткрыв стеклянную дверь.Но никто даже не предположил, что Скотт случайно узнал, кто фальсифицировал препарат. Это и не нужно было произносить вслух.Вернувшись в офис, Рэмзи задумчиво сказал:— Лошади умерли уже давно. Последняя партия анализов сгорела еще до исследования. Пустые упаковки из-под раствора были выброшены. Вашу теорию никак не докажешь. — Он внимательно посмотрел на каждого из нас по очереди. — Что еще вы знаете, о чем вы сами не знаете?— Загадка сфинкса, — сказал я.— Простите?— Звучит как загадка.— Загадка в головоломке, спрятанной в лабиринте, — вдруг сказал он. — Полиции часто приходится так работать. — Он взял конверт со счетами. — Неплохая идея. Передайте мне остальные ответы, когда они придут.Мы пообещали и спросили, знает ли он уже, кто убил Скотта и кто устроил поджог.— Мы сейчас работаем с версиями, — ответил он.Я поехал к Нэгреббу.Кен отказался ехать со мной, но мне из чистого любопытства, и только, хотелось увидеть человека, который почти наверняка жестоко убил двух лошадей, одну — с воспалением копыта, другую — с разрывом сухожилия. И его, и Винна Лиза не заботило, что их лошади умирали в агонии. Я видел, как мучилась кобыла Винна Лиза, и не мог поверить, что лошади могут так страдать. Мне было больно и горько, когда она умерла. Я не мог доказать, что ее владелец скормил ей цыганскую иглу. Я не мог доказать, что он вколол инсулин лошади Иглвуда. Я верил, что это он, верил с таким сильным отвращением, что мне не хотелось опять оказаться рядом с ним.Кажется, Нэгребб испытывал ко мне те же чувства.Я представлял себе, что он огромный, как бык, и грубоватый, как Винн Лиз. Поэтому его внешность меня удивила. Он был на выгуле у себя за домом, когда, следуя неохотным инструкциям Кена, я обнаружил скрытые в лесу столбы ворот и между ними — подъездную дорожку, которая огибала дом и исчезала из виду.Выгул был огорожен, как в конкуре, шпалами, некогда белыми, вполне в духе такого жестокого и самолюбивого человека. На порядком вытоптанной траве стояли мужчина и рыжеволосая женщина, криками побуждая другого мужчину, который, сидя верхом на темной мускулистой лошади, пытался преодолеть барьер. Я видел такие барьеры в лошадиных шоу — яркая красно-белая имитация длинной кирпичной стены. Лошадь упорно не желала прыгать, обегая препятствие сбоку, за что и получила пару жестоких ударов кнутом.В этот момент все трое заметили меня, но вместо приветствия я заметил лишь злобные взгляды. По всем признакам, отсутствие вежливости было для них таким же естественным, как привычка ходить.Мужчина, сидевший верхом на лошади, и женщина были молоды. Мужчина постарше был очень непропорционально сложен, и это сразу бросалось в глаза — слишком короткие ноги и слишком массивный торс. Он направился к забору широкими шагами, лысый, с колючим взглядом, сварливый, — не человек, а ротвейлер. Я вышел из машины и подошел поближе к забору, чтобы представиться.— Мистер Нэгребб? — осведомился я.— Что вам нужно? — спросил он, остановившись в двух шагах от забора и повышая голос.— Я всего на пару слов.— Кто вы? Мне некогда.— Я пишу статью о случаях лошадиных смертей. Я думал, что вы можете мне помочь.— Вы напрасно думали.— Но вы же такой опытный.— Свой опыт я держу при себе. Проваливайте.— Я слышал, что вы можете рассказать о внезапном остром воспалении копыта, — сказал я.Его реакция была по-своему достаточно убедительной. Он вдруг замер как вкопанный, мышцы вокруг глаз непроизвольно задергались. Я знал, что это признаки тревоги. Мне приходилось наблюдать подобное, когда я задавал в дипломатических кругах с виду безобидные вопросы о тайной недозволенной сексуальной жизни.— О чем вы говорите? — требовательно спросил он.— Об избытке углеводов. Он ничего не ответил.Должно быть, его беспокойство каким-то образом передалось двум остальным — молодая женщина подбежала к нам, а мужчина подъехал на лошади. Она — гарпия со свирепым взглядом, он — такой же темный и мускулистый, как и его лошадь.— Что случилось, папа? — спросил он.— Человек интересуется острым воспалением копыта.— В самом деле? — Его голос походил на отцовский — такой же угрожающий, с явным глостерширским акцентом. Он тоже понимал, о чем идет речь. Насчет девушки я не был так уверен.Я сказал:— Мне нужен репортаж из первых рук. Не для ветеринаров, а для широкой публики. Только лишь ваше описание, что вы чувствовали, когда увидели, что ваша лошадь смертельно искалечена.— Чушь, — сказал сын.— Это случилось в прошлом году в сентябре? Лошадь была застрахована? — спросил я.— Пошел ты… — сказал сын, направив лошадь прямо к забору и угрожающе подняв свой внушительный кнут.Я подумал, что самое время последовать его совету, тем более что Нэгребба, ради которого затевалась вся эта экскурсия, я увидел и оценил, завершая таким образом свою картинную галерею стариков. К тому же я целиком и полностью разделял мнение Кена о его сыне. «Если эта девушка — дочь, то она является продуктом воспитания все той же семьи, ее частью, но уж никак не главой», — подумал я.— Кто вас прислал? — спросил Нэгребб.— Молва, — ответил я. — Восторженный вздор.— Как вас зовут?— Блэйк Пастер, — я назвал первое имя, которое пришло мне в голову. Это был мой коллега, первый секретарь посольства в Токио. Я подумал, что Нэгребб вряд ли будет проверять списки министерства иностранных дел. — Независимый журналист. Жаль, что вы не можете мне помочь.— Дерьмо, — сказал Нэгребб.Я уже начал свой картинный отход, и на том бы все и закончилось, если бы в этот момент из-за дома не появилась еще одна машина и не остановилась возле моей.Водитель вылез. К моему смятению, им оказался Оливер Квинси.— Привет, — удивленно протянул он. — Какого черта ты здесь делаешь? — Его недовольство было очевидным.— Ищу информацию для статьи о лошадиных смертях.— Ты его знаешь? — спросил Нэгребб.— Конечно. Друг Кена Макклюэра. Вечно в клинике сует во все свой нос.Ситуация обострилась еще больше.— Я пишу статью о больнице, — сказал я.— Для кого? — подозрительно спросил Оливер.— Для того, кто купит. А ее купят.— Кен в курсе? — воскликнул Оливер.— Для него это будет приятным сюрпризом. А сам-то ты что здесь делаешь?— Не твое собачье дело, — отрубил Нэгребб, а Оливер ответил одновременно с ним:— Что и обычно. Растяжение сухожилий.Я пытался проникнуть в сознание Оливера, но мне не удалось. Наверно, в его мыслях я был врагом вместе с Кеном и Люси Амхерст, верными сторонниками «Кэри Хьюэтт и партнеры» и противниками всяких перемен. Он с ненавистью наблюдал за мной.— Ты все еще работаешь в фирме? — спросил я.— Фирма может закрыться, но лошадям все Равно нужна помощь, — бросил он.— Кен говорит так же.Сын Нэгребба, который, казалось, совсем меня не слушал, но внимательно за мной наблюдал, вдруг соскользнул с лошади, вручил поводья своему отцу, наклонился, пролез под забором и подошел к нам. Угроза, исходившая от него, казалась вблизи почти осязаемой. Я подумал, что он в два раза крупнее своего отца.— Приятель, у тебя появились проблемы, — обратился он ко мне.Кнут он держал в левой руке. Я успел спросить сам себя, не левша ли он. Он более или менее доказал, что нет, нанеся мне быстрый и сильный удар кулаком правой руки в область желудка.Мне показалось, что меня лягнула лошадь. У меня перехватило дыхание, я упал на одно колено, сложившись вдвое, как парализованный.Положение не очень улучшилось, когда сын Нэгребба водрузил свой сапог на мое склоненное плечо и буквально опрокинул меня.Никто не возражал. Перед моими глазами возникла старая пыльная трава. Помощи ждать неоткуда.Дыхание медленно вернулось ко мне, а вместе с ним пришла бессильная ярость, отчасти на самого себя за то, что так неосмотрительно ввязался в этот скандал. Не было никакого смысла пытаться дать сдачи младшему Нэгреббу, он бы опять меня свалил. Моим оружием были слова, а не руки. Я никого никогда не ударил даже в гневе.Я встал на колени, потом на ноги. Нэгребб смотрел задумчиво, а его сын — с невыносимым превосходством. Оливер был безучастен. Девушка улыбалась.Я задержал дыхание. Поборол свою злость.— Все, я понял, — сказал я.Не самая мудрая из реплик, как потом подумалось мне, но это все, на что я был способен в тот момент. Сын замахнулся на меня еще раз. но я был готов к этому и запястьем парировал удар. Даже этого хватило, чтобы мои пальцы онемели. Единственное, что было положительным в данной ситуации, так это то, что я ни словом не обмолвился о коллагеноразлагающих ферментах, и поэтому угроза познакомиться со шприцами, наполненными коллагеназой, отпала сама собой.— Послушайте, — сказал я, — я писатель. Если вы не хотите, чтобы о вас написали, что ж, я получил предупреждение.Я повернулся к ним спиной и сделал несколько шагов к машине, стараясь не шататься.— Не вздумай вернуться, — крикнул мне вдогонку Нэгребб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39