Она сделала это по собственной воле, в одиночку, по причинам, о которых мы даже не догадываемся. Или оказала кому-то личную услугу. Или же много лет была любовницей одного из гангстеров, на которого работала в свободное от службы время. И который ей платил.
Затянувшись сигаретой, старик выдохнул в сторону Косты большое облако дыма. Тот развеял его рукой.
– Вы же ее отец, – продолжал Коста. – Вы служили в полиции. Откуда у вас деньги?
Сигарета снова ярко вспыхнула.
– Кстати, о деньгах, – сказал Коста. – Где банковские счета Барбары? И если уж на то пошло – где находятся ваши?
– Они их забрали, – отрезал Мартелли. – Вчера вечером. Там все чисто. Ничего незаконного. Разве я похож на идиота?
Коста встал.
– Вы не возражаете, если мы снова осмотрим квартиру, синьор Мартелли? На тот случай, если они что-то упустили?
Мартелли смерил Перони презрительным взглядом.
– Я уже по горло сыт этим дерьмом. У вас нет разрешения на обыск.
Перони покачал головой:
– Мы не уйдем с пустыми руками, Тони. Здесь должно что-то быть. О чем ты вспомнил после того, как они ушли отсюда вчера вечером. Иначе нам придется сходить за пивом и пиццей. Я тебе обещаю.
– Спасибо, – злобно посмотрел на него Мартелли. – Скажи им вот что. Она была хорошей дочерью. Заботилась обо мне. Семья у нее всегда была на первом месте. Если бы я больше это ценил! Если бы я...
Его голос дрогнул, глаза наполнились слезами.
«Тони Мартелли оплакивает самого себя», – подумал Коста. Этого не должно было случиться. Друзья всегда спасали его от уголовного преследования. Видимо, он считал себя неуязвимым и верил, что такая же безнаказанность распространяется и на его дочь.
– Должно быть, с этим очень трудно жить, – тихо сказал Коста. – Зная, что ты спровоцировал события, которые привели к смерти твоего ребенка.
– Выметайтесь отсюда на... – прокаркал Мартелли. – Оба. И больше не возвращайтесь.
Коста не стал спорить. В этом не было никакого смысла. Старик чувствовал себя защищенным. Пока он остается на площади Латеран, в этой большой пустой квартире, он может тешить себя иллюзиями, что мир никогда не вторгнется в его частный ад. Такое положение не продлится долго, и он знал об этом не хуже их самих. Это была одна из причин, державших его в таком ужасе.
Он так ничего и не сказал им вслед. Утреннее солнце показалось им чересчур ярким. Оно слепило глаза, город раздражал своей суетой и казался каким-то плоским.
– Нам надо получше отработать эту схему: «добрый полицейский – злой полицейский», – предложил Перони, когда они шли к машине. – Меня смущает собственная роль.
– Да ну! И какая же роль тебе по душе?
– Доброго полицейского, – сказал Перони. – Правда, не с такими мерзавцами, как он. Но по темпераменту мне это больше подходит. А вот ты, если захочешь, мне кажется, Можешь быть жестче самого Фальконе. Тебя это не беспокоит, Ник?
– Сейчас не очень.
Перони посмотрел на него с удивлением:
– Не надо так со мной поступать. Не заставляй меня думать как детектив. Я не создан для этого.
– И каковы же твои рассуждения?
– Мартелли брал на лапу. Это мы точно знаем. Так что Барбара тоже могла в это вляпаться. Или, возможно, ее работа была своего рода вознаграждением за то, что сделал Мартелли. Она просто унаследовала бандитскую мантию.
Перони перехватил насмешливый взгляд напарника и разозлился.
– Что такое? Почему ты так на меня смотришь?
– У тебя есть воображение, – улыбнулся Коста. – Это хорошо. Возможно, из тебя еще получится детектив.
– Из меня скоро получится инспектор, – засмеялся Перони. – А ты будешь меня возить. То, что мы сейчас имеем, – лишь временное отклонение от нормы. Некоторые вещи никогда не меняются.
«Меняются, – подумал Коста. – Мир уже изменился. Полицейские убивают людей в свободное от службы время, а потом погибают сами. Что-то из этого получилось случайно, но все равно выглядит не менее впечатляюще».
Коста сел за руль, подождал, пока Перони пристегнется, и направил машину в поток транспорта, огибающий большую оживленную площадь, думая о Миранде Джулиус и ее пропавшей дочери и пытаясь понять, каким образом они могли, сами того не подозревая, попасть в число персонажей этой чудовищной драмы. Той самой, где Барбаре Мартелли была отведена роль убийцы.
– Ну, все-таки мы кое-что выяснили, – заметил он.
– Разве?
– Вчера Сюзи Джулиус подобрала не Барбара Мартелли. В тот момент она была на службе. Я проверил ее передвижения: она никак не могла оказаться на Кампо. Не могла незаметно переодеться и сменить мотоцикл.
– Это точно, – кивнул Перони. – Господи, как же я сам не сообразил!
– У тебя все прекрасно получается, Джанни. Просто тебе приходится искать связи. Представлять, какими они могут быть.
– Не хочу ничего представлять, – нахмурился Перони. – Хочу задавать вопросы и получать ответы. Ладно? И не говори, что я не твой напарник. – Он запустил руку в карман пиджака Косты.
– Эй, что ты делаешь? – возмутился тот, направляя «фиат» вниз по холму к Колизею.
Вытащив конверт с отпускными фотографиями, которые дала им Миранда Джулиус, Перони помахал им перед носом Косты.
– Можно посмотреть? Надеюсь, у вас с ней нет тайн? По крайней мере пока?
– Ха-ха!
– Это хорошо, – фыркнул Перони. – Избавься от всего лишнего, Ник. Пока я твой начальник, я не дам тебе никаких поблажек. Я строг, но справедлив. Я...
Он вдруг замолчал. Остановившись на красный свет, Коста пристроился за трамваем, наблюдая, как туристы, рискуя жизнью и игнорируя все мыслимые правила, протискиваются между машинами.
– Что там такое? – спросил он.
Вместо ответа Перони помахал перед ним четырьмя фотографиями, на которых были изображены уличные сценки возле фонтана Треви.
– Ты видел в Остии нашего покойного друга-профессора?
– Нет. Я осматривал место происшествия.
– В таком случае тебе стоило утром посмотреть телевизор. Там показывали его фотографию. Так вот, у нас здесь тот же самый тип. Вот взгляни. – Он указал на средних лет мужчину, внимательно смотревшего в объектив. – И здесь. – На снимке на фоне фонтана, вероятно, снятого чуть позднее, стояли другие люди, но Рандольф Кирк оставался на месте и все так же напряженно смотрел в объектив.
– И здесь. И здесь.
– Четыре снимка, – произнес Коста, не зная, радоваться или пугаться.
– Стало быть, этот урод ее преследовал? – размышлял Перони. – Может, был тайным поклонником, который никогда не приближался? Или это просто совпадение?
Глянув в зеркало, Коста выжал педаль и ворвался в поток машин, вызвав целый хор возмущенных сигналов.
– Не знаю, как ты, – сказал он, – но я уже сыт по горло всякими совпадениями.

* * *

– Оно не рифмуется с «вагиной». Попробуйте еще раз. На сей счет у меня есть свои правила. Сделайте мне одолжение.
Тереза Лупо путалась в словах. Она никак не ожидала, что вместо скучной администраторши встретит эту стройную, средних лет шотландку в черном бархатном платье, с жемчужным ожерельем на бледной безукоризненной шее, очень прямо сидевшую за сверкающим тиковым столом. На нем стояла большая, внушительная табличка, на которой было написано: «Реджина Моррисон, руководитель администрации» – плюс длинный ряд академических званий. Тереза не знала, как себя вести. К тому же ее начинало тошнить. Голова болела. В горле пересохло, глаза чесались.
– Прошу прощения?
Женщина поправила стоявшую на столе фотографию маленького терьера, так что теперь собака смотрела прямо в глаза Терезе Лупо свирепым, непреклонным взглядом.
– Ре-джи-на Моррисон. Я не отвечаю за свое имя. Иногда даже собираюсь сменить его на что-нибудь более привычное. Но потом думаю: а зачем? Зачем подчиняться невежественному миру? Пусть лучше он прогибается под меня.
– Ре-джи-на.
– Ну вот! – просияла женщина. У нее была очень короткая, мужская стрижка, иссиня-черные волосы плотно прилегали к голове. – И совсем нетрудно. А теперь скажите – вы сотрудник полиции?
– Тереза Лупо. Из управления полиции.
Наклонившись вперед, Реджина Моррисон сложила руки. Жест, вероятно, был выработан при общении с непослушными студентами.
– Так вы, значит, не сотрудник полиции?
«Нет смысла обманывать эту женщину», – подумала Тереза.
– Не совсем. Я патологоанатом. Это же Италия, профессор Моррисон. Тут все несколько сложнее.
– За те шесть месяцев, что здесь работаю, я уже это заметила. Тем не менее, думаю, я должна радоваться, что кто-то вообще здесь появился. Если бы это произошло в Эдинбурге, в мой кабинет повалили бы толпы народа с разного рода глупыми вопросами, а за ними с полдюжины телевизионных каналов. Прошел уже почти день, как убили Рандольфа, а я вижу только вас. И что же мне делать – благодарить или возмущаться?
– Спросите меня об этом, когда появятся настоящие полицейские, – сухо сказала Тереза Лупо. – Лично я предпочла бы благодарность.
Стройные плечи слегка дрогнули. Кажется, это ее развеселило.
– Тогда почему здесь появились вы, а не они?
– Потому что... – пожала она плечами. – Женщина, которая убила вашего человека, работала в полиции, и это чуточку меняет дело. Фокус сдвигается на нее – по крайней мере пока. Утром я просмотрела отчет. Там сказано, что Кирк вел довольно уединенный образ жизни. В Италии у него не было родственников. И совсем немного друзей. Полицейские, они... – она попыталась подобрать подходящую аналогию, – они как университетские администраторы. Вкладывают средства туда, где надеются получить наилучшую отдачу. Женщину, убившую профессора Кирка, все знают. Думаю, они считают, что продвинутся быстрее и дальше, если сначала отработают именно ее, не пытаясь отыскать всех завсегдатаев баров, с которыми профессор Кирк пьянствовал в свободное от работы время.
– Бедный Рандольф Кирк предпочитал пить в одиночестве, – заметила Реджина Моррисон.
Она выдвинула ящик стола и достала початую бутылку «Гленморанджи» и два маленьких бокала.
– За ваше здоровье! – произнесла она и, налив немного виски, поставила бокал перед посетительницей.
– Простите, – отказалась Тереза. – Я на службе. Я ничего не имела в виду. Если он был вашим другом...
– Нет, – твердо ответила женщина и одним махом осушила бокал. – Он не был моим другом. Ни в коем случае. Меня просто немного смутило, что он и, видимо, остальная часть академического сообщества... представляют меньший интерес, чем ваша кровожадная коллега.
Вынув из сумки книгу Кирка, Тереза помахала ею в воздухе.
– Для меня нет. Я как раз надеялась, что он сможет прояснить кое-какие детали, которые меня донимали. Поскольку вчера во время нашей краткой встречи мы не успели толком пообщаться, я прочитала его книгу. И нашла там много интересного. Вот почему я здесь, профессор Моррисон.
– Так это были вы? – с интересом спросила она. – Вы были с ним, когда это случилось?
– Не с ним. Я была заперта в его кабинете. Думаю, он спас мне жизнь – хотя и не собирался этого делать.
– Не надо себя недооценивать, – с нескрываемым восхищением произнесла Реджина Моррисон.
Тереза машинально потрогала пластырь на голове.
– Постараюсь это запомнить.
– И все же я не понимаю, почему вы здесь. Могу предположить, что у вас полно собственных дел.
Реджина Моррисон обладала способностью излагать суть дела с удивительной прямотой. И попадать в самую болезненную точку. Вспомнив о том, что Монашек предоставлен самому себе, Тереза Лупо почувствовала себя крайне неуютно.
– Мне нужно уточнить некоторые детали. Вы читали книгу Кирка?
– О да! – ответила она. – Сейчас я администратор, но в душе классицист. Когда-нибудь я вернусь к преподаванию – довольно скоро, если вдруг лишусь еще одного сотрудника. Меня направили сюда из Эдинбурга прошлой осенью, так что не ждите гениальных выводов насчет персоны Рандольфа Кирка. Но я прочитала его книгу, и она меня восхитила. Поступая на работу, я думала, что у него в запасе есть еще одна и, возможно, мне удастся взглянуть на рукопись. Это одна из причин, почему я сюда приехала. – Она немного помолчала. – Мало же я знала!
– О чем? – нетерпеливо спросила Тереза.
– По правде говоря, я хотела рассказать все это сотруднику полиции.
Но Реджину Моррисон прямо-таки распирало от нетерпения.
– Я все передам. Обещаю.
– Не сомневаюсь! – засмеялась администратор. – Если честно, я собиралась его уволить. Тут все время приходится заниматься неприятными делами. Меня ведь не зря сюда пригласили. Ни один местный, и уж тем более ни один итальянец, не желал столкнуться с теми... трудностями, которые нужно преодолеть. Я вам все-таки скажу – все равно это когда-нибудь вырвется наружу. Плохое управление. Мошенничество. Некоторые весьма сомнительные академические проекты. И Рандольф Кирк. Замечательный ученый, один из лучших в своем выпуске Кембриджского университета. И вместе с тем ничтожный тип со всеми соответствующими привычками. Он не мог держать себя в руках. Большинство ученых время от времени переезжают с места на место – так можно заработать побольше денег. Но только не Рандольф. Он оставался здесь не без причины. Ему приходилось здесь оставаться. Если бы он занялся своими фокусами где-нибудь еще, то на всю жизнь лишился бы работы, отдал по судебным искам все свое имущество, а возможно, и сел бы в тюрьму.
На миг Тереза почувствовала себя сыщиком, оказавшимся на грани важного открытия. Это было чудесное ощущение.
– Какими еще фокусами?
– Он растлевал молодых женщин. Чем моложе, тем лучше. Я не знаю всего масштаба происходящего. Знаете, дома у нас стало как в Америке – девушки начинают визжать о сексуальных домогательствах, когда кто-то говорит, что у них красивое платье. Почему Зигмунд Фрейд обосновался в Вене, выше моего понимания. У нас в Эдинбурге народ в десять раз зануднее. Но здесь все не так. Все держат рот на замке – может, считают, что с месячными все пройдет. Во всяком случае, уже через шесть недель после того, как я села в это кресло, у меня было достаточно улик, чтобы его уничтожить, и, если бы не вмешалась эта ваша коллега с пистолетом, именно так я бы и поступила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49