Часто он добавлял: «Время движется и каждый день приближает нас к тому, когда перед Богом и всем светом я смогу назвать тебя женой». Маркизетта верила, терпеливо ждала, считая часы и моля Господа о милосердии к ним обоим. Через три месяца она родила прехорошенькую девочку, ее-то уже никому не доверила, кормила и ухаживала сама, испытывая великое счастье материнства во всей полноте. Гастон находился в это время в центре Калифорнии, собирался переехать оттуда в Мексику и там сесть на пароход и плыть в Южную Америку. Письма стали приходить реже, но были еще нежнее и длиннее, чем прежде. Ребенок рос здоровым, и мать терпеливо ждала. Уже больше года Гастон путешествовал в сопровождении Лорана. Маркизетта думала: «Пройдет еще столько же времени, он вернется, женится на своей Марии-Анне, и наша маленькая Жанна законно получит его имя».
Почта приходила все реже. Гастон был уже в Японии, собирался оттуда в Китай и затем, посетив Индию, намеревался плыть домой. Тон его писем как-то изменился, в них стало проявляться больше страсти, чем нежности, он как будто терял терпение от долгой разлуки с любимой. Маркизетта думала с восторгом: «Дорогой Гастон! Как он меня любит!» Время ожидания тянулось неимоверно долго, но дочка служила Маркизетте утешением, и сердце ее радостно билось, когда она думала о встрече с возлюбленным, который вскоре станет ее мужем. Оставалось уже недолго ждать. Маркизетта, весьма поднаторевшая в географии, следила по карте за расстояниями. Наконец пришла депеша из Марселя. Маркизетта одновременно плакала и смеялась, танцевала и говорила со своей девчуркой, как со взрослой. Настал день, когда она услышала, как подъехала карета, раздались быстрые шаги по лестнице, она увидела темного от загара, бородатого мужчину, простиравшего к ней руки, была уже готова броситься в его объятия, как вдруг отпрянула, воскликнув в ужасе: «Ты не Гастон!.. Ты – Лоран!..» – «Мария-Анна! Дорогая! Что ты говоришь! Неужели ты не узнаешь Гастона, который тебя так страстно любит?! Отца твоего ребенка… Моей дорогой девочки!..» – «Все ложь!.. Ты Лоран!» – «Лоран умер от лихорадки в лесах Бомбея. Я не набрался мужества тебя об этом предупредить, письма хранятся на корабле». – «Ты лжешь! Умер Гастон!.. Ты его убил!.. Чтобы занять его место… Взять его фамилию… завладеть его женой… Убийца!… Убийца!..» Тогда он пробормотал, страшно побледнев: «Нет, я его не убил! Клянусь тебе в этом! Он умер год назад… у меня есть доказательства… там… бумаги в этом чемодане… свидетельство о смерти… с подписью и печатью секретаря французского консульства. Умер от желтой лихорадки… смотри… вот подписи… вот печати… я за ним ухаживал, я сделал все, чтобы спасти… это чистая правда… я не лгу…» – «Ты лжешь… я это чувствую…» – «Когда он умер, у меня возникла мысль, внушенная дьяволом. Я люблю тебя с детства… ты знаешь это… я тебя обожал безумно и безнадежно… Я сказал себе: «Гастон умер… я займу его место… стану виконтом де Мондье… буду продолжать путешествие под его именем и писать его почерком и слогом нашему общему отцу и Маркизетте… Позднее предложу той, кого я так люблю, принять имя, что дал бы ей Гастон, будь он жив, имя и титул графини де Мондье, и ребенок получит его имя и состояние… Старый граф Норбер стал почти слеп, он ничего не заметит. Люди, окружавшие нас, тоже ничего не углядят, ведь мы с ним так похожи!» Маркизетта как сквозь туман слышала эти слова, голова кружилась, ее качало, и одна только мысль вертелась у нее в голове и как ножом резала сердце: «Гастон умер!.. Гастон умер!..» Лоран продолжал уверять в своей невиновности и дерзал говорить о любви. Несчастная чуть не умерла с горя. Удар был нанесен в тот момент, когда она готовилась стать совсем счастливой. С ней сделалась горячка, отчего бедняжка едва не умерла. Лоран, по-своему действительно любивший ее, ухаживал за ней как мог во время болезни, и когда она немножко оправилась, сказал, что едет в Бретань. «Я должен сыграть роль до конца и подготовить бедного старика к ужасному известию, – сказал он. – Ах, если бы было возможно, чтобы он принял меня за родного сына, если бы он не оказался столь же проницателен, как ты, Мария-Анна!» Шалопен уехал, оставив письменные доказательства о смерти Гастона. Через несколько дней Маркизетта получила из Бретани известие о том, что граф Норбер де Мондье умер от удара, узнав о смерти сына. Под письмом стояла подпись: «Лоран». Первое, что подумала Маркизетта: подлец убил старика! Она знала, что мерзавец способен на все. Предположив, что граф разгадал его преступление, Лоран не остановился перед новым злодеянием, чтобы окончательно закрепить совершенный обман. В Бретани его действительно приняли за Гастона де Мондье, так сводные братья были схожи, и так артистически усвоил его манеры убийца. Он наследовал графу, похоронил и, как могло показаться со стороны, вполне искренне оплакал. Лоран получил титул, имение и замок, стал де Мондье, и никто не заподозрил, что он значился прежде сыном начальника графской охоты. Родительская кровь Мондье и его знатное имя соединились в Лоране. Когда он отдал своему истинному отцу, ставшему и его жертвой, последний долг и юридически оформил все права на наследство, новоявленный граф вернулся в Париж в глубоком трауре, явился к Маркизетте и снова начал уговаривать быть его женой, но та не стала слушать, сердце ее умерло с кончиной Гастона, и молодая женщина решительно сказала бывшему товарищу детства и юности, что не желает его видеть, и запретила к ней приходить. Теперь он очень жалел о том, что оставил в ее руках свидетельство о смерти Гастона, и то, главное письмо, где извещал об упокоении старого графа от апоплексического удара. Сначала Лоран очень скромно просил вернуть документы, имевшие для него первостепенное значение. (Ему стоило немалых трудов ради этой цели добиваться у Маркизетты коротких деловых встреч; ни о какой любви и женитьбе уже не было речи.) Несчастная женщина решительно отказала и по какой-то интуитивной предусмотрительности положила бумаги в сохранное место, зная, что может ждать от новоявленного аристократа всего. Теряя надежду на осуществление своих планов и замыслов, негодяй сказал: «У вас теперь мощное оружие против меня, но берегитесь! Если когда-нибудь вы осмелитесь использовать его, вас поразят самые ужасные несчастья!» Граф де Мондье начал понемногу появляться в свете, пока очень осторожно, еще не чувствуя себя достаточно уверенным, но вскоре вошел во вкус разгульной жизни, постепенно предавшись ей совершенно. Через полгода он снова почти вломился к Маркизетте и требовал документы с особенной настойчивостью. Лоран – теперь уже Гастон – не мог чувствовать себя в безопасности, пока бумаги находились у женщины, что его ненавидела. Он предлагал значительную сумму и, когда Маркизетта наотрез отказалась, глянул на нее с такой ненавистью, с какой некогда смотрел на истинного Гастона де Мондье. Но у Маркизетты хватило силы сказать: «Если со мной произойдет несчастье, я подам прошение прокурору и бумаги Гастона передам ему». Через неделю после этого разговора Маркизетта слегка занемогла и, пообедав, против обыкновения прилегла и крепко уснула. Когда она пробудилась, детская кроватка оказалась пуста и к ней была приколота записка: «Вы больше не увидите своей дочери. Ее жизнь служит залогом моей безопасности, если вы что-нибудь сделаете против меня, она умрет, если вечно будете молчать, она проживет счастливо…» Удар оказался слишком тяжелым для несчастной женщины, она как бы помешалась, заболела воспалением мозга. В бессознательном состоянии ее перевезли в лечебницу, где Мария-Анна многие недели пребывала между жизнью и смертью. Потом, через какое-то время она очнулась в другой больнице, в той, где и находится по сие время…
Их разговор внезапно прервало появление надзирательницы Жозефины. Она вошла тяжелой походкой и сказала смеясь:
– Вот заболтались… вижу, не скучаете вдвоем… на сегодня довольно. Завтра опять увидитесь.
Женщины молча посмотрели друг на друга, вложив во взгляды все свои чувства, и покорно расстались.
На другой день – уже пятый после заточения Жермены, когда она готовилась отправиться к своей подруге, надзирательница сказала, что они смогут встретиться только вечером.
– Надеюсь, с мадам ничего не стряслось?
– Просто небольшой нервный припадок, это с ней случается.
В четыре часа Жермена намеревалась спросить надзирательницу, когда они пойдут во флигелек Маркизетты, но вдруг услышала на дорожке, посыпанной песком, звук шагов, показавшихся знакомыми.
Жозефина, даже не спросив разрешения войти, объявила:
– Граф де Мондье!
ГЛАВА 12
Мондье поклонился. Жермена встретила его холодно, на лице никак не отразилось волнение. Он явно нервничал.
– Дорогая Жермена, печальная ошибка сделала вас здешней пленницей, я пришел освободить…
– Поздно спохватились! После того, как меня подвергли насильственным и унизительным процедурам. Но если уж вы пришли, чтобы разорвать мои цепи, как говорится в театре, сделайте, чтобы меня выпустили отсюда немедленно, и разговор наш будет кончен.
Такая независимость и резкость заставили посетителя несколько растеряться, но все-таки он сказал:
– Прежде мы должны серьезно потолковать о наших взаимоотношениях.
– Следовательно, вы хотите, чтобы я купила свою свободу… Намерены поставить мне какие-то условия. Одним словом, воспользоваться тем, что я нахожусь в западне, вами же и уготованной для меня.
– Здесь только один человек вас горячо, безумно любит. Он сделает все, что вы захотите!
– При условии, что я ему уступлю… Посмотрим… Но прежде мне хотелось бы знать, с кем я сейчас имею дело, с де Мондье или с его двойником Лораном Шалопеном?
Граф, видимо, был готов к подобному вопросу, он печально улыбнулся и спокойно ответил:
– А! Видимо, вы говорили с этой несчастной сумасшедшей. Мне кажется, Жермена, такие умные и проницательные женщины, как вы, не должны принимать всерьез слова несчастных помешанных, даже когда они говорят подобно нормальным.
– Так, по-вашему, Маркизетта безумна?
– Совершенно!..
– Разрешите в этом усомниться.
– Спросите здесь кого угодно, и все скажут, что она страдает манией преследования и рассказывает всякие небылицы, весьма огорчительные, ибо некоторые слушатели вроде вас им верят.
– Хорошо, пусть так; значит, вы действительно граф Гастон де Мондье?
– Да, и могу это документально доказать, если вы не верите на слово.
– И ваше графство к тому же не мешает вам быть одновременно и сеньором Гаэтано?
Мондье стиснул зубы, он, казалось, был готов броситься на неосторожно рискнувшую так говорить с ним.
– Я не понимаю, о каком сеньоре вы говорите, – сказал негодяй, сдержавшись.
– Вы отлично знаете, о дворянине, что разбойничает на большой дороге… Грабит путешествующих или берет с них выкупы… Очень сильный и опытный гипнотизер… умеет внушать мысли… пользуется этим для всякого рода мошенничества…
– Не понимаю, что вы хотите сказать? – спросил Мондье, разыгрывая удивление.
– Однако я знаю об этом не от Маркизетты, якобы безумной. Тот, кто мне рассказал, совершенно заслуживает доверия. Из этого я заключаю, что вполне современный дворянин граф де Мондье иногда – и не столь редко – занимается разбоем, уподобляясь средневековым феодалам, а то и всякой мелкой швали.
Мондье почти вплотную подошел к Жермене и резко сказал:
– А если б это даже было так? Разве не воруют, и понемногу и даже очень помногу, высокопоставленные жулики, имеющие в городе красивые дома, в живописных местах – очаровательные виллы, большие поместья, леса, пруды, охотничьи угодья, открытый стол и… всеобщее уважение?! Право, разве уж постыдно уподобляться Фра-Дьяволо и отнимать толстые кошельки у иностранцев-туристов, толпами разъезжающих одетыми в дурацкие клетчатые костюмы, а отняв, веселиться на деньги этих идиотов, портящих своим видом прекрасные пейзажи и таскающих за собой женщин, достойных получать призы за уродство!
– Возможно, – сказала Жермена с усмешкой. – Я сама не большая поклонница англичан, кого вы имеете в виду, судя по описанию, но я сторонница союза не только между государствами, но и между частными лицами-иностранцами.
– Снова Березов! – выдавил граф.
– Снова и всегда Мишель, князь Березов… Да, месье Лоран Шалопен, я говорю о нем.
– Он тоже сумасшедший!
– Нет, вполне здоров и… помнит обо всем!
– А какое мне дело до этого казака с Итальянского бульвара!
– Вам… никакого, но мне очень большое!
– Вы, может быть, любите его?
– Без сомнения!
– Берегитесь!
– Что же, разве я не могу любить кого хочу?
– Вы пренебрегаете мною!
– Я вас ненавижу и презираю!
– Еще раз говорю: берегитесь! Я бывал перед вами слаб до того, что терял голову… Но всему приходит конец!
– Тем лучше! Следовательно, завершайте этот визит.
– Знайте… Я сейчас так вас ненавижу, что способен уничтожить вас.
– Попробуйте! – сказала Жермена. – Я не остановилась перед тем, чтобы застрелить Мальтаверна, нанятого вами, чтобы убить дорогого мне друга. Сейчас я безоружна, однако не менее храбра и более решительна, чем вы, и, может быть, даже сильнее вас.
Граф явственно скрежетнул зубами.
– Прихлопнуть вас и после ответить за это перед законом!
В ответ Жермена расхохоталась, чем привела мерзавца в совершенное исступление.
Мондье бросился с намерением задушить эту дерзкую, дразняще прекрасную женщину, но прежде еще и овладеть ею – второй и последний раз в жизни.
В момент, когда он кинулся на Жермену, та успела выставить на уровне его глаз два раздвинутых в виде рогатки пальца с острыми ногтями.
Наполовину ослепленный, он отскочил, зарычав от бешенства и от боли.
Жермена опять рассмеялась и насмешливо проговорила:
А народ имеет клюв и когти. Сегодня я не пила снотворного, позвольте заметить, и меня не возьмешь!
Мондье метался, ничего не видя, тер налитые кровью глаза, изрыгал проклятия и ругательства, пытался поймать Жермену, но она легко ускользала и готовилась нанести новый удар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56