Князь сказал:
– Мой дорогой, мы едем в Италию.
Бобино подумал, что под словом «мы» подразумеваются сам хозяин дома и Жермена с сестрами; мысль эта его огорчила, что сразу уловил Березов и добавил:
– Я имею в виду, конечно, и вас, Бобино.
– Очень вам признателен, князь, но я не вижу, чем теперь, когда вы вместе и в общем здоровы, смогу быть полезен. Негоже жить за чужой счет, пусть даже очень богатого человека, я привык зарабатывать на жизнь своим трудом. Мне пора вернуться в типографию, где товарищи, наверное, уже думают, что я загулял, – говорил Бобино.
Березов стал его прямо-таки умолять, юноша продолжал отказываться и, только когда начала упрашивать Жермена, сдался.
– Ладно, я согласен, но с условием – не больше чем на год. Если за это время ничего не случится, я возвращаюсь к своей работе.
– Слава Богу, договорились. Только и я ставлю условие: не называть меня князем. Пускай обращаются так светские люди, для кого чины и звания превыше всего. В чем тут моя заслуга? Разве я сделал что-нибудь, чтобы оказаться князем? Не больше, чем вы для положения найденыша. И в чем, по сути, разница между вами и мной? Ведь не титулами, не богатством определяются качества человека. Вы умный, работящий, благородный, порядочный, мы почти одного возраста, так будем жить как два добрых товарища.
Бобино выглядел бесконечно растроганным.
– Наш писатель граф Толстой считает, – продолжал Березов, – что люди равны, каждый должен сам себя обслуживать, и подтверждал теорию практикой. Наш князь Кропоткин пожертвовал титулом, состоянием и почестями за идею демократии: за проповедь этого учения он терпел бедность, тюрьму и ссылку. Я, конечно, не чета им, я не в силах переменить образ жизни. Но хотя бы в малом… Договоримся: будем говорить друг другу ты, обращаться только по имени.
Бобино воскликнул:
– Господи! Если бы все были такими, как вы, насколько меньше горя осталось бы на несчастной земле!
С этого дня безродный, бедный парижский типограф и русский князь – архимиллионер стали побратимами.
Мишель сказал Бобино:
– Неизвестно, что может случиться за год, когда мы будем жить вместе, и надо, чтобы мы внешне не отличались друг от друга, чтобы и ты выглядел…
– Как князь?
– Вот ты опять… – остановил его Березов.
– Мишель, это в последний раз; я вам… тебе обещаю.
– Пойди, пожалуйста, к моему портному и закажи все необходимое, потом – к моему сапожнику, к моему перчаточнику. А через три дня мы без всякого шума отправимся в путь.
– Значит, я должен нарядиться аристократом… еще одна уступка…
Через три дня Бобино вошел в комнату Березова, одетый с иголочки. Он выглядел настоящим джентльменом.
Берта пришла в полный восторг и если не полюбила его еще сильнее, то все-таки очень им любовалась. Березов был весьма удивлен и доволен тем, как свободно, с изяществом держится молодой человек в новом обличии, и похвалил его.
Но Бобино было все-таки неудобно и почти стыдно участвовать в маскараде, это казалось почти изменой рабочему званию, которым он очень дорожил.
И юноша сказал серьезно и даже с некой суровостью:
– Но ты помнишь, Мишель, о чем уговорились: через триста шестьдесят пять дней я снимаю этот и ему подобные наряды и надеваю свою рабочую блузу.
– Нет, днем позже, – сказал русский.
– Торгуешься? Да еще из-за пустяка.
– Ты забываешь, что этот год високосный, а договоры надо соблюдать со всей точностью, – улыбаясь, заметил Мишель.
На другой день пятеро уехали, сторожить дом остался верный дворецкий Владислав. Приняли все предосторожности: тайное присутствие врагов князь все время чувствовал.
Багаж отправили заранее, а сами отбыли ночью.
Из любви к комфорту и чтобы избежать нежелательного соседства, Березов взял билеты на все места в купе.
Он не напрасно позаботился об этом: в момент отправления поезда некий чуть не опоздавший пассажир настойчиво пытался устроиться у них. Потребовалось вмешательство кондуктора, чтобы помешать постороннему сесть в купе, где оставалось три свободных, но заранее оплаченных места.
Березов и Бобино почувствовали беспокойство, хотя вторгавшегося совершенно не знали.
Инцидент не имел последствий, и они ехали с большой приятностью. Через три дня, без всяких приключений, прибыли в Неаполь. Все успокоились и не подозревали о том, какие новые катастрофы их ожидают.
ГЛАВА 2
Березов тратил деньги не считая. Разместились в прекрасных меблированных комнатах с окнами на площадь Умберто, с видом на Национальный парк, Неаполитанский залив и Везувий.
Чтобы всех развлечь и заставить позабыть прошлые неприятности, Мишель возил своих близких по всем достопримечательным местам города и окрестностей. В его планы входило путешествие по древним, красивейшим городам Италии. Заодно князь рассчитывал таким образом отвязаться от врагов, запутать след, если к дружной пятерке парижан приставят соглядатаев.
Впрочем, Березов уже почти не беспокоился. После неприятного, но незначительного и, быть может, случайного инцидента на железной дороге ничто больше не вызывало подозрений. Каждый день они куда-нибудь ездили, иногда довольно далеко за город, нередко возвращаясь за полночь.
За короткий срок в Неаполе завелись кое-какие знакомства.
За табльдотом, где чаще всего обедали, разговорились с молодым французом, неким месье де Шамбое, он тоже путешествовал по Италии для собственного удовольствия и хорошо знал страну. В частности, по его советам они побывали в Сорренто, в Лазурном гроте, в Помпеях и на Везувии.
Тот же месье Шамбое предложил показать им монастырь Камальдолей, чрезвычайно интересное, по его словам, место. Князь согласился, но не назначил дня поездки.
Однажды, когда они сидели у себя в одной из комнат за утренним чаем, к ним позвонили, и, так как слуги по обыкновению не было на месте, Бобино пошел открыть дверь и увидел долговязого худого бритого детину с синеватыми щеками; несмотря на то, что пришедший был тщательно выбрит, корни волос просвечивали сквозь кожу. На темном лице сверкали мрачные глаза. Вообще выглядел он настоящим бандитом. Это был слуга месье Шамбое, про него хозяин как-то говорил, что, несмотря на страшный вид, человек это очень честный, преданный и верный. «Он как бульдог перегрызет горло всякому, кто попытается тронуть меня, – похвастался Шамбое. – Не зря же я заказал ему столь изящную ливрейную форму».
Войдя, лакей как заведенный выпалил:
– Месье послал меня к месье, чтобы спросить месье, не желает ли месье зайти поговорить с месье.
Бобино и в образе джентльмена не утратил любви к юмору, он сунул большие пальцы в жилетные кармашки, с уморительным видом присвистнул, глядя на посланца, и сказал:
– Выражаетесь вы очень изысканно, но немного непонятно. Я совсем запутался во всех этих «месье». Давай-ка почистим фразу и попробуем оба понять, о чем речь; наверное, так: месье, твой хозяин, просит месье, то есть меня, чтобы месье, опять-таки я, сказал тебе, что месье, значит, снова я, изволил пойти с тобой к месье, твоему хозяину… Уф-ф…
– Месье понял, – сказал лакей с прежним невозмутимым видом.
– Не без труда, даже вспотел, – со вздохом сказал Бобино. – А ведь можно было выразиться просто: «Месье хочет вас видеть». Где же он сейчас?
– Внизу, в своем экипаже.
Бобино спустился и увидал месье де Шамбое в роскошном ландо, запряженном парой прекрасных гнедых лошадей.
Читатель, наверное, помнит, что Шамбое – это не кто иной как Бамбош, правая рука графа Мондье. Но ни Березов, ни Бобино не узнали бандита в его новом обличье: перед Мишелем этот безупречно элегантный человек, лакей Жан, едва мелькнул в день, когда отравили несчастную монахиню, а Бобино видел его только во время драки в пивной Лишамора, драка же – не самое лучшее место для запоминания.
Бамбош действительно стал неузнаваем: одетый с безупречным вкусом, говорящий как образованный человек из общества, он держал себя с некоторой мягкой застенчивостью, но очень естественно и был изысканно вежлив. Мерзавец успел хорошо усвоить уроки своего страшного учителя.
Де Шамбое выскочил из экипажа и, дружески пожимая руку Бобино, сказал:
– Извините, пожалуйста, за беспокойство, но не угодно ли вам, князю и девицам проехаться со мной в монастырь Камальдолей? Погода, как видите, прекрасная, воздух такой легкий, экскурсия получится очаровательная. Отправимся когда вы пожелаете, я отошлю кучера и буду править сам. И для всех вас в экипаже при этом хватит места. Посоветуйтесь с князем и постарайтесь убедить, чтобы он согласился ехать сейчас, без приготовлений. Импровизированные удовольствия всегда бывают самыми приятными.
В этот день, несмотря на зимнее время, погода была действительно великолепна.
Но общей экскурсии не суждено было состояться: Берта простудилась на легком морозце. Мария не хотела оставлять сестру. После ласковых препирательств – Жермена и мужчины считали неделикатным отправиться без младших, тем более поездку вполне можно было перенести, – все-таки сошлись на том, что не следует во что бы то ни стало держаться всегда впятером, каждый волен поступать по своему усмотрению и не лишать себя удовольствия, если это не причиняет неудобств другим.
Вскоре князь и Жермена сидели в ландо, напротив них разместились Бобино и де Шамбое, а лакей устроился на козлах рядом с кучером. Лошади побежали шибко, и девушки помахали из окна, прощаясь с путешественниками.
До монастыря Камальдолей от Неаполя на лошади два часа езды. Дорога идет все время в гору, сначала меж красивых загородных вилл, потом густым лесом.
Осмотрели храм с красивой живописью, потом три ряда келий, большинство их пустовало; полюбовались из обширного сада чудесной панорамой гор, холмов, долины, селений и видом на Везувий.
Месье де Шамбое давал пространные пояснения обо всем, что они осматривали.
В монастыре находилось много посетителей, большинство уже собирались в обратный путь, а Шамбое так увлекся достопримечательностями, что возвращался то к одной, то к другой, еще раз приглашая рассмотреть и полюбоваться их красотой.
Наконец князь сказал:
– Пора бы возвращаться, чтобы успеть приехать засветло.
– Не беспокойтесь, лошади у меня хорошие, дорога пойдет теперь все время под гору, и через полтора часа будем в Неаполе.
Между тем все посетители уже отбыли, наши герои оставались последними.
– Надо скорее ехать, – сказал Мишель, уже не на шутку обеспокоенный.
Начали искать ландо, но оно куда-то исчезло. Шамбое обозлился и принялся во весь голос звать своих слуг.
– Негодяи, наверное, где-то выпивают, – говорил он, все более распаляясь. – Презренная порода эти лакеи!
Наконец какой-то монах сказал, что слуги ускакали в ближайшее селенье подковать лошадь, уехали довольно давно и вот-вот должны бы вернуться.
Ночь быстро надвигалась, на горизонте показались облака и свет над кратером Везувия становился все ярче на темном фоне неба.
Жермена говорила с беспокойством:
– Как это неприятно… Мы вернемся поздно… Сестры будут очень встревожены… Нам предстоит ехать в темноте… Через лес… Говорят, в этих местах встречаются разбойники… Я очень волнуюсь.
– Разбойники! Да вы изволите шутить, мадемуазель! Разбойники существуют в наше время только в романах, здешние места очень спокойны, а кроме того, господа, вероятно, имеют при себе оружие, – сказал Шамбое, как бы спрашивая об этом.
– Разумеется, я вооружен! – сказал Мишель.
– Пусть попробуют напасть! – добавил Бобино.
Наконец возвратилось ландо.
Шамбое разругал слуг, пригрозил уменьшить жалованье, если они еще раз сыграют подобную шуточку. Те униженно извинялись, говорили, что кузнец не мог скорее подковать лошадь, как нарочно, у него было много клиентов, пришлось дожидаться…
Но время шло, и Шамбое оборвал длинное объяснение.
К вечеру сильно посвежело, в ландо подняли верх, зажгли фонари.
Шамбое приказал кучеру ехать кратчайшим путем и поскорее.
Дорога шла большим лесом, сделалось совсем темно, только изредка показывалась луна, пробираясь сквозь быстро движущиеся облака. Огромные деревья отбрасывали длинные тени, похожие на груды сцепившихся скелетов.
Жермена прижималась к Мишелю, изредка взглядывая в окошко. Шамбое не умолкая говорил, стараясь развлечь спутников; рассказывал о своих путешествиях, спрашивал Мишеля о России, допытывался у Жермены, понравился ли ей Неаполь.
Они ехали минут сорок, когда кучер вдруг несколько раз щелкнул кнутом на какой-то странный манер. Лошади побежали зигзагом, экипаж накренился у края откоса. Произошел толчок, кучер выругался, и дверца ландо задребезжала от сотрясения. Экипаж, перевернувшись, полетел в овраг вместе с лошадьми, отчаянно брыкавшими ногами, пассажиров сильно встряхнуло, однако не ранило, рытвина оказалась неглубокой.
Мишель старался защитить от ударов Жермену, а Бобино попытался выскочить, чтобы им помочь. Он уже вылезал из кузова, когда почувствовал, что его схватили сзади за ворот, и увидел, что упряжка окружена дюжиной людей в масках. Он услыхал, как Жермена закричала:
– Разбойники!.. Боже!.. На нас напали разбойники!
Действительно, это были они, подоспевшие к тому моменту, когда случилась авария; похоже, бандиты подстерегали на дороге. На некоторых были костюмы неаполитанцев, другие одеты во французское платье. На всех – черные маски и много оружия: за поясом ножи и револьверы, за плечом карабины.
Жермена продолжала кричать:
– Помогите!.. Помогите!.. Мы погибли!..
Мишель заслонил ее своей гигантской фигурой и зарядил пистолет. Бобино вырвался из рук схватившего его разбойника и отчаянно и умело бил того ногами. Затем вывернулся наконец и изо всей силы ударил головой в живот негодяя, тот повалился и остался лежать. Наконец отважному типографу удалось выхватить револьвер и выстрелами в упор уложить двоих. Такой же результат получился от стрельбы Мишеля.
Из двенадцати нападавших осталось семеро – отличный результат! Эти оставшиеся в живых, обозленные до крайней степени, орали:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56