Девушка постепенно пришла в себя и конечно захотела узнать, что произошло.
Он рассказал ей, по крайней мере, то, что сам знал или предполагал.
Его пытались убить, выстрел был очень метким, в самое сердце, но, откуда была пущена пуля, точно определить невозможно: в домах напротив пятьдесят или шестьдесят окон.
Если бы не бумажник, Мишель был бы сражен наповал, но и контузия от удара пули была так сильна, что он упал замертво. Все обошлось, слава Богу, хотя он еще чувствует боль в груди, но это скоро пройдет.
– Вы говорите, скоро пройдет… Я тоже на это надеюсь и от всей души этого желаю, – сказала Жермена. – Но это уже второе покушение… Враги не сложили оружия. Нам надо уезжать… Друг мой, умоляю вас, давайте поскорее уберемся отсюда. Я уже достаточно окрепла.
– Вы же знаете, что прежде мы должны найти ваших сестер.
– Боже мой! Простите, я на минуту о них забыла, я как с ума сошла…
– Успокойтесь, Жермена. Мы будем бдительны, как никогда прежде, а Бобино отправится на поиски.
– Сейчас и поеду, я готов приняться за дело.
– Подождите минутку. – И князь направился в свою комнату, достал из сейфа пачку банкнотов, положил кинжал и пистолет. – Возьмите, – сказал он, подавая типографу деньги, – это главное орудие войны. Я их не считал, тратьте все, если не хватит, попросите еще.
Бобино спокойно принял ассигнации и, тоже не считая, положил во внутренний карман.
Затем князь передал ему револьвер и кинжал и сказал:
– Этот кинжал из крепчайшей стали, им можно перерубить любое английское оружие. Он верный друг, который не изменит своему хозяину. А теперь, мой дорогой, попрощаемся. Вы идете на трудное дело, на пути встретится много преград, но ведь вы из тех, кто не останавливается ни перед чем, когда ему светит впереди счастье выполнения долга.
– Вы хорошо сказали, князь Мишель! Да, я сделаю все, что будет в моих силах, а что касается опасностей, ну… буду держать ухо востро. Я попался один раз… теперь буду умнее. До свидания, Жермена!
– До свидания, дорогой Жан, до свидания, мой Бобино.
– До скорого, мой храбрый друг.
Юноша пересек двор, ведя за руль своего нового железного коня. Он проходил через ворота, когда увидел, что к ним подошел какой-то человек и спорит со швейцаром.
– …Я вам говорю, что у меня дело к князю, он меня сейчас ждет.
– Должен вам заметить, месье, что князь никого не принимает, решительно никого.
– Но вы меня хорошо знаете…
– Мне известно, что месье – барон де Мальтаверн.
– Один из друзей вашего хозяина.
– Я знаю, но у меня приказ…
– Вы говорите как на военной службе.
– Да, месье, я служил верно и честно, – ответил швейцар, поглядев на свидетельство о награждении воинской медалью, висевшее на стене сторожевой будки в рамке черного дерева.
– Так вот, мой приход касается дела чести…
– Князь должен драться на дуэли?..
– Может быть!.. Я его секундант. Повторяю: он меня ждет и точность, с которой вы исполняете приказ, может причинить ему большое несчастье. Поэтому пропустите меня.
Бобино тихо вышел на мостовую и сел на велосипед. Дальше слушать разговор он считал неделикатным; да и швейцар лучше знает, как надо поступить.
Прыгнув в седло, юноша быстро покатил кратчайшим путем к Аньерским воротам. В это время швейцар звонил в дом князя, чтобы спросить, можно ли впустить посетителя.
ГЛАВА 21
Бобино отправился на поиски Берты и Марии по той дороге, где он проезжал больше месяца назад, когда мерзавец похитил Жермену и скрыл ее в мрачном доме на берегу Сены.
Сколько драматических событий прошло с тех пор! Сколько страшных, невероятных и тем не менее вполне реальных приключений пришлось пережить!
Его, Бобино, истерзанного собаками, бросили в реку, и он был чудесным образом спасен добрым рыбаком Могеном, с которым скоро должен увидеться.
После исчезновения Жермены трагически скончалась милая мамаша Роллен, ее он любил как родную мать. Увезли неизвестно куда двух девушек; чудесным образом была спасена Жермена. Участие в ее судьбе князя, покушение на него; выздоровление Жермены…
Можно было потерять голову. И за всем этим скрывалась, видимо, преступная рука какого-то одного могущественного врага.
Бобино, с ранних лет напичканный грошовой литературой, чувствовал себя действующим лицом драмы, подобной тем, какие он читал у любимых авторов и начинал думать, что в жизни все может случиться, даже невероятное… особенно невероятное.
В его кармане лежал черкесский кинжал, что мог срезать гвозди, как бритва – волосы; крупнокалиберный револьвер «бульдог», стрелявший как пушка; пачка банкнот на сумму, какую он не мог бы заработать и за четыре года; он ехал на новом велосипеде, ценою в восемьсот франков.
Наконец, он стал другом князя… настоящего князя! Красивого, высокого и сильного, как герой из романа… великодушного… такого великодушного, каких уже не бывает в наш мелочный торгашеский век.
Как истинное дитя Парижа, Бобино не преклонялся перед титулами, расшитыми мундирами, орденами и прочими знаками величия и знатности, и восхищался князем не потому, что Мишель Березов принадлежал к высшей аристократии России. На жалованные грамоты, на княжеские короны и всякие гербы типографскому рабочему французской столицы, независимому, скептическому, склонному к насмешке и знающему себе цену, было в достаточной мере наплевать. Но в лице князя Березова он встретил такого простого, обходительного и сердечного человека, противника светских условностей, что типограф сказал себе: «Это – брат!.. У него на копейку нет ничего из аристо… Такой человек мне по душе: что он любит Жермену… это совсем не глупо… Она его достойна. Если и она его любит… еще лучше! Из них выйдет прекрасная пара, когда господин кюре их обвенчает…»
Так размышляя о бурных событиях, оторвавших его от работы в типографии, он в опьянении скоростью езды катил на велосипеде.
Как и в первый раз, обогнув Аржантейль, юноша свернул налево и поехал по дороге к ля Фретт.
Впереди него не спеша двигался экипаж, возница дремал на козлах.
Бобино делал примерно двадцать пять километров в час, он быстро нагнал упряжку и некоторое время ехал следом за ней.
Несмотря на холод, дверцы там были открыты и оттуда слышались взрывы смеха и, похоже, звуки поцелуев.
Бобино весело улыбнулся. Красивому малому были не чужды такие радости, и ему захотелось взглянуть на счастливчиков.
Он обошел карету слева и некоторое время двигался вровень с ней.
Повозка была просторная. В ней действительно разместилась явно влюбленная парочка.
Она была великолепна: рыжеволосая, пышнотелая, очень соблазнительная, огромные глаза цвета моря, странные, покоряющие; маленький алый ротик, чуть подкрашенный, прямо созданный для поцелуев, для веселья и для порочных наслаждений! Одета шикарно, не только по моде, но даже впереди моды, женщина казалась одной из тех, кому подражают в туалетах.
Он был менее интересен. Наряжен уж слишком броско. Красивый малый, но вульгарный. Толстощекий, толстогубый, с широкими бровями. Кольца на обеих руках, руки широкие, короткопалые, ногти холеные. На груди увесистая цепочка от часов, какую носят люди без вкуса, меж бровей на нос спускался локон, выбившийся из-под шляпы.
В момент, когда Бобино проезжал мимо, молодые люди взасос целовались. Они подняли глаза при звуке звонка велосипеда, но не разъяли губы. Их взгляды встретились, Бобино понимающе улыбнулся влюбленным, и парочка принялась лобызаться с еще большим увлечением, как люди, которые для того и поехали кататься и кому незачем зря терять время.
Они веселым хохотом приветствовали велосипедиста, а он, нажав на педали, поскорее проехал вперед. Через двадцать минут Жан Робер прибыл к рыбаку Могену.
Супруги как раз садились за стол есть чудесный матлот, его так хорошо умела готовить жена Могена, что традиционное блюдо никогда не надоедало мужу.
– Здравствуйте, месье и мадам, – сказал Бобино, входя и ведя за собой велосипед.
– Здравствуйте, месье, – ответили супруги, подняв вилки и глядя на пришедшего удивленными глазами.
– Вы меня не узнаете?
– Честное слово, нет.
– Я вас тоже не узнаю, – сказал Бобино, прислоняя велосипед к стене. – Но это ничего не значит, потому что я вас люблю как своих отца и мать.
Хозяева совсем опешили.
– Да, как моих родителей, потому что вам я обязан жизнью. Я тот, кого вы выловили из реки в одиннадцать часов вечера в прошлом месяце и кого своими стараниями мадам Моген привела в чувство и выходила. Я друг Жермены и также друг князя Березова, о чем говорю вам не без гордости.
Супруги вскочили и начали его обнимать и целовать, восклицая:
– Милое наше дитя, мы так рады тебя видеть!.. Садитесь с нами, ешьте, пейте! Будьте как у себя дома!
Обрадованный такой сердечной встречей, Бобино расчувствовался до слез, как бывает с людьми, никогда не видавшими родителей, когда они встречают столь сердечное гостеприимство. Он сел за стол, не зная с чего начать разговор, он, парижанин, который, кажется, никогда не лез за словом в карман.
Мадам Моген закидала его вопросами с такой поспешностью, что слова летели у нее изо рта одно через другое, путаясь между собой.
– А там как идут дела? Князь нам писал… Какой хороший человек, совсем не гордый, такой же простой, как мы с вами… Он зовет нас друзьями… присылает всякие вещи… совсем новую лодку… такие снасти, что прямо не знаешь, куда их положить! Правду я говорю, Моген?
– Такие подарки, что я до сих пор в изумлении.
– И всякие драгоценности… часы, ожерелья, браслеты… для моих толстых рук… Я никогда не решусь надеть все это золото и украшения… Но скажи, сынок… мадемуазель Жермена… как она?..
Бобино наконец смог прорваться сквозь поток восторженных слов.
– Она поправилась. Очень сильно болела. Князь несколько раз думал, что бедняжка вот-вот умрет. Но слава Богу, всё обошлось.
– Вот и хорошо! Мы так рады, так рады! Как будто она – наше родное дитя.
– Жермена, князь Мишель и я, мы все – ваши искренние друзья.
– Видишь, наши чувства взаимны, сынок. Но скажи нам, какому счастливому случаю мы обязаны твоим сегодняшним посещением?
– Прежде всего мне хотелось высказать вам свою горячую благодарность. Вы меня спасли!.. Я по гроб жизни буду вам признателен!
Глубоко тронутые, рыбак и его жена крепко пожали руки юноши.
– А еще, возможно, что мне придется просить вас о помощи в одном очень сложном деле, страшном деле, оно касается князя, Жермены, ее сестер и меня.
– Будем рады помочь вам.
– Спасибо вам от всего сердца! Но прежде, чтобы вы знали, о какой помощи я буду просить, надо рассказать все, что мне известно об этой жестокой истории. Князь просил об этом, так что, пожалуйста, выслушайте.
И парижанин, успевший хорошо подкрепиться за гостеприимным столом, поведал как мог все, что произошло с того дня, когда он, совершенно бессильный и безоружный, наблюдал, как похищали Жермену.
Когда он сказал рыбакам, что приехал выручать сестер Жермены, Моген ответил:
– Возможно, что они их спрятали в каком-нибудь закоулке этого проклятого бандитского притона. Может быть, и где-нибудь в другом месте. Это трудно узнать. Во всяком случае, мы будем делать все, что в наших силах. Правильно я сказал, мать?
– Правильно, муженек!
– Сделаем все, что сможем, немного, наверное, потому что нас недолюбливают в том доме.
– Раз там торгуют вином, у меня есть все основания туда войти, – сказал Бобино. – Наверное, туда шляется одна шпана.
– Да нет, заглядывают и хорошие парни, они работяги, но им постоянно хочется выпить из-за тяжелой работы – обжигают известь, от которой у них всегда горит внутри. Мы пойдем вместе, как будто ты рыбак-любитель, которого я учу. К вам отнесутся с доверием, если вы приедете с человеком из здешних мест, и нам, может быть, удастся разговориться с кем-нибудь из посетителей.
В этот момент экипаж с двумя влюбленными, обогнавший Бобино на дороге между Аржантейлем и ля Фретт, подъехал к дому рыбака и как будто собрался остановиться.
Сидевшая в повозке женщина выглянула из дверцы и сказала кучеру несколько вульгарным голосом:
– Кати дальше!
Она увидала Могена, помахала ему ручкой и снова откинулась на сиденье.
– Красивая девка! – оценивающе заметил Бобино. – Я видел, как она по дороге целовалась со своим любезным.
– Красивая… Но гулящая! – ответил Моген. – Ее мать – мамаша Башю, жена Лишамора. Мерзавка, продавшая дочь старым богачам, которые ее развратили, когда ей было двенадцать или тринадцать лет… Так-то вот… Теперь девица, кажется, живет в роскоши… кокотка высокого полета… Похоже, она здорово мстит за себя… разоряет дураков, бьет их по морде, наставляет им рога… в общем, радостно видеть! Там ее зовут Андреа Рыжая.
– Слышал это имя, – заметил Бобино. – Что касается ее спутника, он мне показался… – И парень сделал выразительный жест, как будто приглаживая завитки на висках.
– Вы угадали, – смеясь ответил Моген. – Он иногда появляется здесь вместе с Андреа, когда она приезжает в кабачок Лишамора, чтобы позлить маменьку. Его зовут Альфред, красавчик Альфред. Ему дали здесь прозвище Брадесанду, потому что малый любит выпить на дармовщинку.
– Давайте пойдем сегодня вечерком в это милое общество, отец.
– Пойдем, если нужно.
ГЛАВА 22
В экипаже действительно были возлюбленная разорившегося барона Мальтаверна и ее сердечный друг букмекер Петер Фог, более известный под именем Брадесанду.
После вечера, где ее появление имело такой шумный успех, Андреа не захотела возвращаться домой. Она была перевозбуждена большим количеством выпитого шампанского, и ее потянуло прогуляться куда-нибудь за город. Поехать далеко-далеко… чтобы вырваться из Парижа, повидать поля, деревья, проселочные дороги; удрать подальше от уличного шума и от людей так называемого шикарного общества. Она сказала о своем желании красавчику Альфреду и, поскольку в этот день на ипподроме не было никаких спортивных соревнований, он охотно согласился сопровождать подружку.
Они позавтракали в ресторанчике, наняли двухместную легкую карету и решили проехаться к родителям Андреа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56