В конце концов, можно ли было надеяться на то, что заступничество графа принесет какие-либо положительные результаты? Бобино из последних сил сдерживался, чтоб не высказать в напьпценное, злое лицо начальника исправительных учреждений все переполнявшее его презрение.А тот не унимался:— Преступление по подделке чека, направленное против миллионера господина Ларами, наводит на мысль, что кто-то решил сорвать крупный куш, поживиться большим капиталом… А именно такую цель преследуют социалисты. Ведь это же в первую голову анархия!Ошарашенный потоком слов, Бобино, не желая компрометировать своего друга, выказывая излишнее рвение и понимая, что невозможно каким-либо образом изменить сложившееся предубеждение, решил сменить тактику. Не оставляя намерения, вернувшись во Францию, воззвать к правосудию и обеспечить широкую газетную кампанию в защиту Леона, Жорж пока решил предпринять активные шаги, чтоб добиться послаблений и улучшить условия существования декоратора. Но и в этом вопросе все его просьбы натыкались на острые углы: устав, дескать, вещь жесткая. Хотя он конечно же становится более эластичным, когда речь идет о подхалимах, лизоблюдах и доносчиках.Кроме того, графу возразили: ваш подопечный осужден на восемь лет, а провел в колонии всего восемнадцать месяцев.— Это мне известно, — отвечал Бобино с вкрадчивой яростью человека, твердо решившего есть ужей, а если понадобится, то и удавов.— Значит, он принадлежит к третьей категории.— Я и не говорю, что нет, — произнес Бобино, опасаясь, что сморозил какую-то дикую глупость. — А что, собственно, означают эти категории?— Ну как же, месье, существуют три категории, по которым мы подразделяем заключенных. Первая, вторая и третья.Бобино, начавший смутно прозревать это административное триединство, молча покивал, ожидая объяснений.— К первой относятся заключенные, зарекомендовавшие себя лучше всех. Им одним дозволено:1. Получить городскую либо сельскую концессию при условиях, предусмотренных параграфом одиннадцать закона от десятого марта тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года и предписанием от двадцать четвертого января тысяча восемьсот семьдесят пятого года.2. Состоять в услужении по найму у жителей колонии при условиях, предусмотренных предписанием от тринадцатого марта тысяча восемьсот девяносто четвертого года.3. Иметь право на подачу прошения на уменьшение срока наказания или условное освобождение.Произнося все это, перечисляя параграфы и даты, делая большие паузы и выделяя отдельные слова, генеральный директор подавил Бобино своим административным величием до такой степени, что тот и слов не находил для ответа. Ни одного! Господин генеральный директор расценил молчание опешившего слушателя как знак восторга или, по крайней мере, — согласия и продолжил:— Заключенные второго класса используются на принудительных работах по колонизации края, общественно полезных работах для блага государства, колонии или частных лиц.И наконец — каторжники третьего класса используются на наиболее тяжелых…«И в эту категорию попал бедный Леон», — подумал Бобино.Затем робко, словно моля о милости, Жорж добавил:— Но, господин директор, мой протеже — славный малый. Нельзя ли перевести его из третьего класса во второй?— Это совершенно невозможно, сударь. И по многим причинам. Во-первых, заключенных третьего класса запрещено переводить во второй, если они предварительно не отработали в третьем в течение двух лет.— Но, господин директор, несчастный, за которого я ходатайствую перед вами, отсидел уже восемнадцать месяцев. Я взываю к вашему милосердию!Поджав губы, директор продолжал читать лежащее перед ним досье. Вид его не предвещал ничего доброго. И вдруг удовлетворенная улыбка заиграла на его губах.— Эге-ге, сударь, — бросил он, — да этот случай не подпадает под юрисдикцию ни одного из вышеперечисленных законов, указов и постановлений, ибо он осужден на пожизненное заключение.— О нет! Ему дали восемь лет!— Пожизненное, сударь, пожизненное. За попытку побега. Такой приговор вынес специальный военный трибунал…— К пожизненному! — горестно воскликнул граф, сраженный страшным известием.— Да, сударь. А в этом случае минимальный срок для перехода во второй класс — десять лет.— Десять лет?! Да он же к тому времени уже десять раз успеет умереть!Высокий чин беспомощно развел руками, как бы говоря: «Что поделать, заменим его другим. У нас, слава Богу, нет недостатка в людях».— Но это же ужасно… — начал было Бобино.— Действительно ужасно, — согласился тот. — Тем более что его решено было на два года заковать двойной цепью за вторую попытку побега. Но больше это ему не удастся — мы теперь знаем, что за ним нужен глаз да глаз.Бобино понял, что настаивать на своем означало бы нанести ущерб Леону, окончательно и бесповоротно скомпрометировав его в глазах администрации, которая видит так мало невинных людей, что было бы грешно на нее обижаться за то, что она сразу слепо не уверовала в протесты своих ужасных подопечных. Поскольку эти злодеи и впрямь порочны до мозга костей и способны на любое преступление, на любую самую изощренную ложь.Гордыня преступников тоже отличается от гордости порядочных людей — она подвигает их обвинять себя только в преступлениях на почве страсти. Они становятся насильниками из-за любви, поджигателями из мести, убийцами — в состоянии аффекта.И никто не хочет быть просто вором.Однако в своем кругу они бахвалятся тем, что совершили самые омерзительные злодеяния просто из любви к искусству.Они убивали, насиловали, поджигали, грабили, и всем этим они гордятся и похваляются, испытывая чудовищную радость от самого перечисления своих преступлений, порою даже вымышленных, и пытаются представить все доказательства своей подлости, дабы быть принятыми в так называемую «аристократию каторги».Короче говоря, администрация тюрем такого навидалась, такого наслушалась, что имеет все основания относиться ко всему скептически.К несчастью, случаются удручающие исключения, и тут уж людям порядочным приходится расплачиваться за злодеев.Огорченный, но не обескураженный, Бобино вынужден был вернуться в уединенный дом, который нанял за чертой города, на дороге в Кабасу.Там он трезво обдумал положение Леона и, опасаясь все испортить излишней поспешностью, решил выжидать.Жорж вновь посетил своего друга, подбодрил его, добился для него некоторых мелких поблажек и, не скрывая от Леона правды, подтвердил готовность помогать ему во всем и при любых обстоятельствах.Каторжник благодарил его со слезами на глазах, пообещав набраться терпения, слепо на него положиться и, главное, не предпринимать никаких самостоятельных попыток, могущих привести к полному краху.Бобино решил подключить к этому делу масонов и надеялся, не без оснований, одержать верх, используя влияние знаменитой организации.Он был далек от мысли, что события развернутся с чудовищной быстротой и самому ему вскоре придется заплатить жестокую дань неумолимому року. ГЛАВА 13 Пароход, уносивший беглых каторжников, оказался лучше, чем выглядел на самом деле.Потому ли, что топлива было вдоволь, потому ли, что его вела опытная рука, но он, как старые чистокровные кони, почуявшие настоящего седока, вскидывают головы и, решив тряхнуть стариной, мчатся галопом, смиренно готовые сдохнуть на финише, тоже несся на всех парах.Его машина дышала прерывисто, но поршни ходили исправно; винт гудел, как молотилка, но вращался со скоростью шестьдесят пять оборотов; колесо руля держалось только чудом, цепи звенели, но румпель Румпель — рычаг, жестко связанный с рулем судна и служащий для управления судном.

повиновался беспрекословно.Уйдя подальше от Кайенны в открытое море, они приблизились к берегу возле островов Ремир и двинулись в юго-восточном направлении, приближаясь к Спорной территории.От Кайенны до бухты Оранж, образованной Атлантикой и правым берегом Ояпоки Сейчас эта бухта называется Ояпок.

, то есть до предела колонии, было приблизительно сто двадцать пять километров.Не очень длинная дистанция, и старый кораблик должен был бы преодолеть ее без труда, потому что, несмотря на всю свою ветхость, делал семь узлов (немногим менее тринадцати километров в час). Чтобы покрыть это расстояние, ему понадобилось бы около десяти часов.Бамбошу это показалось слишком медленным, и он стал распекать бывшего под его началом в качестве капитана на один рейс матроса.Тот отвечал, что увеличить скорость невозможно и, кстати, придется сделать остановку.— Зачем?— Чтоб нарубить дров. Машина жрет их в огромном количестве. У старой калоши аппетит, как у акулы.— Ты прав, — ответил злодей, сжимая кулаки, — придется смириться. Ах, я бы все отдал за то, чтоб уже быть там, вне всякой опасности, полной грудью вдыхая опьяняющий воздух свободы.Король Каторги ходил взад-вперед по палубе, заваленной мусором, к которому уже прибавилась блевотина арестантов. Среди прочих мореходных качеств «Тропическая Пташка» отличалась не только умением развивать хорошую скорость, но и приверженностью к бортовой качке.«Высокая скорость — изрядная качка» — гласит моряцкий афоризм.Когда-то «Тропическая Пташка» вполне его оправдывала. Но теперь бортовая качка продолжалась, даже когда корабль стоял на якоре.Все не привычные к морской жизни желудки вскоре были вывернуты наизнанку.Эта первая часть великого похода к земле обетованной, обещанной Королем Каторги, была далеко не идиллической. Соответственно большинство каторжников лежали пластом, — ничего не видели, ничего не слышали, ничего не ощущали, до такой степени их растоптала эта банальная, но очень цепкая напасть — морская болезнь.Как всегда в таких ситуациях, пассажиров охватили тоска, волнение, плохие предчувствия. Через два часа пришлось остановиться по причине того, что могли погаснуть топки.Судно подошло совсем близко к берегу, и две шлюпки доставили на сушу два десятка человек, начавших рубить и пилить прибрежные красные деревья.Заготовка топлива длилась два часа. Бамбош не переставал злиться, словно боясь, как бы одно из его предчувствий, от которых невозможно было отделаться, не реализовалось бы в смертельную опасность.У остальных, наоборот, с тех пор как встали на якорь, доверие к нему резко возросло. Относительная неподвижность корабля, как по волшебству, излечила всех от морской болезни. Пассажиры отпускали кошмарные шуточки и, забористо сквернословя, поздравляли друг друга с побегом из тюрьмы.Внезапно в них проснулся волчий аппетит, и они потребовали жрать.— Получите! — грубо бросил Бамбош.— Полный ход! — в рупор крикнул машинисту капитан, бросив беглый взгляд на небо.Он тоже недоумевал — почему так нервничает Король Каторги, чей мрачный вид резко контрастировал со всеобщим радостным возбуждением. Капитан решил развеять хандру Короля шуткой, но Бамбош, с нарастающим беспокойством глядя на небо, оборвал его на полуслове.— Что означает эта низкая черная туча? — спросил он, указывая на дымные клубы, проступающие на светлосером небе на юго-востоке.— Валежник жгут, должно быть. — Капитан ни на секунду не утратил своего благодушия.— Но ветер дует с моря, а дым стелется в обратную сторону.— Гм… гм… Да, действительно… Черт подери, надо бы глянуть…«Тропическая Пташка», переделанная из шхуны Шхуна — распространенный тип парусного судна с количеством мачт от двух до семи.

, сохранила две свои мачты, хотя и лишенные парусов. Ванты Ванты — снасти, раскрепляющие мачту симметрично в обе стороны к бортам судна.

были еще в достаточно хорошем состоянии, чтобы подняться по ним.Несмотря на то что Бамбош никогда не поднимался по выбленкам Выбленки — концы тонкого троса, укрепленные поперек вант наподобие ступенек и служащие для подъема на мачты.

, терзавшая его тревога заменила предварительные тренировки.Он бросился к вантам и, будучи ловким гимнастом, взобрался наверх и стал пристально вглядываться в ту сторону, где клубился подозрительный дым.С трудом подавив крик ярости, с безумными глазами и с пеной на губах, совершив акробатический спуск, Бамбош ринулся к капитану, чтоб рассказать об увиденном.Тот побледнел и едва не выпустил из рук штурвал.Никто ничего не заметил и не заподозрил. Когда «Тропическая Пташка» вновь тронулась в путь, на борту опять разыгралась морская болезнь.Бамбош вполголоса обменялся несколькими словами с рулевым, тот кивнул головой в знак согласия и крикнул в переговорную трубу:— Прибавь пару!Скорость немного увеличилась.Бамбоша это не удовлетворило, и он, в свою очередь, закричал:— Да прибавь же пару, тысяча чертей!Машина глухо загудела, ее металлические части загрохотали.Бамбош вновь взобрался по вантам и тотчас же спустился. В лице его не осталось ни кровинки, он так крепко сжимал зубы, что, казалось, сейчас их сломает.Главарь беглецов спустился к топке и без околичностей заявил механику:— Старина, надо прибавить, или мы пропали.— Ты что, хочешь, чтобы мы взлетели?— Это единственный шанс уйти.— Да ты только погляди на манометр!— Плевать я хотел на твой манометр! Бамбош накрыл прибор шапкой и бросил:— А теперь поддай!— Но…— Я — Король Каторги, и я приказываю!И, выхватив из кармана пистолет, снятый с одного из убитых часовых, бандит нацелил его в грудь механику.— Повинуйся или ты умрешь!Бамбош вернулся на мостик и кинулся к штурвальному.Тот, белый как мел, но собранный и решительный, маневрировал, стараясь держаться ближе к берегу.Скорость все возрастала, однако из машинного отделения исходили все более ужасающие звуки.Лязг и грохот железа, свист пара, суетящийся Король Каторги, вся эта таинственность, в один миг вдруг воцарившаяся на борту, не могла пройти незамеченной и не взволновать беглецов.Некоторые из них приметили и странную ленту черного дыма, постепенно расширяющуюся в направлении открытого моря.В том положении, в котором находились каторжники, все вызывало опасение и тревогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70